— Куда собрались?

— Да-а… позагорать надо бы, а то на балконе не загоришь.

— Езжайте в Ильичевку. Там по выходным кафе работает, — посоветовал Корнев.

— Нет уж, мы — где меньше народу да больше кислороду…

— Ну, как хочешь, — буркнул Корнев. — Чаю попьешь?

— Ты прямо-таки чайханщик — всех угощаешь! — хихикнул Чижиков.

Он уже приварил сиденье, залил бак бензином из резервной канистры и, порычав двигателем, уехал.

Василий Петрович постоял еще немного, глядя вослед удаляющемуся стоп-сигналу. Темнело. На берегу, в траве, застрекотали ночные букашки. Пополз тянучим шлейфом смирный туман во впадину.

— Здрасте… Вы обещали оглушить меня соловьями…

Он обернулся. Рядом стояла Ольга. Она улыбалась.

Настроения не было, и поэтому он буркнул:

— Что-то ехать не хочется. Вот Сашка приедет — он тебя и отвезет.

— Я с ним боюсь: он в прошлый раз чуть в Каму не улетел. Водить не умеет…

— Ну, ладно… поехали. Только на десять минут — не больше! Иди, надень что-нибудь потеплее — застынешь.

Он прошел в мастерскую, взял кожанку, каски и выволок «Яву» во двор. Они устроились на сиденье и потряслись по пыльной дороге мимо выбирающейся из-за бора багровой луны.

Дорога была укатана. Здесь целыми днями самосвалы возили гравий для дамбы. Чудские луга после перекрытия реки должны были стать дном Камского водохранилища, а пока тихие воды лизали песок да лунный свет кроил тени деревьев.

Ольга держалась за Корнева обеими руками и на ухабах касалась телом его спины. Он спокойно нащупывал лучом фары дорогу поровней и смело мчался в сторону соловьиной колонии. Они перевалили шоссейную дорогу и, оставив справа море огней Нового города, летели навстречу темному силуэту соснового бора. Вскоре Василий Петрович остановил мотоцикл. Стало неожиданно тихо. Он посмотрел на часы и сказал:

— Прослушивание — ровно десять минут.

Сбросил куртку и стал гулять по опушке, постепенно привыкая к темноте. Ольга сняла каску и хотела сесть на пригорок, но Корнев кинул ей куртку и сказал:

— Не сиди на сырой земле — застудишься.

Отойдя метров пятьдесят, он подумал: все-таки хорошо, что Ольга настояла на поездке. Сколько времени он здесь не был! И вот — гуляет!

— Ну, где же ваши хваленые соловьи? — спросила Ольга.

— Айн момент, — сказал он. — Уже был третий звонок — скоро поднимется занавес и…

И в это время несмело зачирикал первый, молоденький соловей. По голосу можно было определить, что певец начинающий, что он старается, но коленца и трели пока не изучены им досконально…

— И он один будет петь? — осторожно спросила Ольга.

— Потерпи немного… — Он тоже присел на край куртки, порылся в карманах, достал курево и задымил.

Через минуту не выдержал другой соловей. Они засвистали дуэтом. Под их аккомпанемент по серебристым ивовым ветвям все выше карабкалась посвежевшая луна. Она уже освоилась и была не так красна, как возле самого горизонта… В воздухе установился полнейший штиль. Корневу было слышно ровное дыхание Ольги и даже шуршание табачного дыма о воздух.

Ольга молчала. Она уже не требовала камерного хора пернатых — всего два салаги-соловья творили чудеса…

Вдруг над самой головой выстрелил двумя свистками третий — видимо, заслуженный соловей впадины и окрестностей. Он выждал паузу и раскатился молодцеватой, щегольской трелью, да так громко, что те два молоденьких усовестились и запели тише. Увлекаемые солидным певцом и будто получив устное разрешение от начальника, разом ворвались в тишину сразу несколько голосов. Тишина растаяла. Уже не появлялось и паузы. Корнев быстро потерял те голоса начинающих птах и посмотрел на Ольгу торжествующе. Ее профиль застыл на фоне водной лунной дорожки. Казалось, она не дышала. Руки ее сжимали маленькие колени, а голова была чуть откинута назад… Он не посмел тревожить слияние человека с природой. Ему даже захотелось отойти подальше, чтобы доставить ей удовольствие, но он боялся пошевелиться, боялся хрустнуть веточкой и так и застыл в неудобной позе с каской на животе…

Уже не воспринималось ничего. Не было видно ни Нового города с его бурными огнями, не доносилось сюда шелеста листьев.

Как вдруг по звону соловьев, словно ржавым топором, полоснул гудок парохода. Он бесцеремонно рявкнул три раза подряд, и раздалось шлепанье плиц о волну… Вскоре силуэт пассажирского судна выбрел в лунные отблески. На корме всплеснул свет прожектора, и поскакала по кустам бит-музыка.

— Хоть бы заткнулись… — прошептала Ольга.

— М-м-м, — согласился Василий Петрович.

Соловьи заливались. Гремел музыкой пароход. Как бы в ответ ему завели пластинку в санатории на той стороне реки. Высоко в небе прогудел самолет, а по шоссе со скоростью черепахи двинулся трактор с траловым прицепом. Священное как-то обесценилось, Ольга уже не являла собой слух и внимание. Корнев развалился на куртке и смотрел в небо…

— Никогда не поверишь, пока сам не убедишься, — выдохнула Ольга.

— А я тебе что говорил! — но во фразе не было торжества, а сквозила какая-то минорность.

Оба помолчали несколько минут, слушая грохот тральщика и плицевого парохода, потом Ольга спросила:

— Василий Петрович, а почему вы живете в мастерской?

— Понимаешь, — он припал на локоть, — я очень не люблю ходить на работу, тащиться через весь город, толкаться в автобусах… А здесь — проснулся и уже на работе. — Он усмехнулся.

— А у вас есть где жить?

— У нас с товарищем двухкомнатная квартира в поселке Гидростроителей.

— Не может быть! Весь город мечтает жить в Гидростроителях… И у вас есть там горячая вода?!

— Опять ты мне не веришь… Есть вода.

— Может быть, вы с товарищем не ладите?

— Напротив.

— Так в мастерской же неуютно!

— Я не замечаю этого…

— И почему вы никуда не ходите? Нашли бы себе девушку и женились бы.

— Я женат. У меня есть дочь.

— И где они?

— Далеко.

— А когда приедут к вам?

— Никогда.

— Тогда вы к ним поедете?

— Нет.

— Почему?

— Потому что жена вышла замуж.

— Тогда вам надо снова жениться.

— Полагаю, что достаточно. Да и думаю, что обойдусь. — Он закурил и попытался пояснить: — Видишь ли, все сознательные годы я ездил по стране и, как говорит моя мама, не наездил ни кола ни двора… Да что говорить. Мне уже тридцать, а здесь все вроде вас. Вам только жить начинать, а не латать чужую.

— Неправда! Если девушка полюбит — она готова на все!

— Искать не хочется, — вяло буркнул он.

— А может быть, и не надо? Может быть, она рядом?

— Уж не ты ли? — усмехнулся Корнев.

— Почему сразу я? Я вообще говорю.

Он рассмеялся, вскочил на ноги и сказал:

— Ну хорошо. Скажем, взять тебя, хотя ты еще совсем маленькая. А свяжись я с тобой — твои родители мне башку оторвут!

— Родители ни при чем! — вспыхнула она. — Мне уже восемнадцать лет!

— Ну-у? — удивился Василий Петрович. — А мне казалось, что тебе лет шестнадцать, не больше.

— Осенью будет девятнадцать… Я самая старшая в группе, поэтому меня и выбрали комсоргом.

— А что же ты такая маленькая? Ты, наверное, никогда и спортом не занималась?

— Занимаюсь.

— И каким же? — не скрыл он усмешки.

— Стрельбой из пистолета.

— Вот те на! Небось и разряд имеешь?

— Мастера.

— Не может быть!

— Теперь уже вы мне не верите, — обиделась она.

— Н-н-нет, отчего же, — вымолвил Василий Петрович.

Они умолкли. Соловьи уже не увлекали. Тишина также не возобновлялась… Трактор полз, гремел репродуктор в санатории, на фарватере урчал буксир с тремя баржами дров.

— Так-то, Оленька… Лично я глупею от соловьев…

— Не надо бояться жизни, ведь так можно протрястись до пенсии.

— Легко сказать…

— Не надо бояться, — опять повторила она. — Надо самому уметь любить, чтобы стать любимым!

— Господи! — воскликнул Корнев. — А давай прорепетируем?

Он встал на руки и спросил ее: