ПРИБАЛТИЙСКОЕ ДЕТСТВО Пятидесятые. Как помнятся те годы, Когда земля была начинена Металлом, заменявшим нам природу, И памятью, где что ни шаг — война. Казалось, столько лет уже я прожил, Но все сильнее сквозь шеренгу лет Я чувствую своей недетской кожей Коросту пулеметных ржавых лент, Я помню, как врывались мы в подвалы, Как штурмовали старые форты. Да, мы тогда мгновенно узнавали Сороковых суровые черты. И сквозь кирпич дымящихся развалин, Сквозь прошлое, по меткам пулевым — Мы всю войну прошли, хоть и не знали Ее цены. Цена которой — мы. УРОКИ РИСОВАНИЯ Давным-давно, в начальных классах, Нас на уроках рисованья Учили не смешенью красок, А тишине и ожиданью. В пустынном парке возле школы, И акварель забыв, и кисти, Мы пили чистый и тяжелый Настой цветных осенних листьев. Учитель! Вас мы понимали. И принимали нашим детством Голубоватый цвет эмали В луче, упавшем по соседству, И ту задумчивость, с которой, Забыв, что годы — не минута, Вы шли и шли вдоль косогора Военным памятным маршрутом… Людмила Михайлова СТИХИ ПОДО МГОЮ Подо Мгою холмы нарыты, Подо Мгою шумят березы И кричат в тишину сердито Беспокойные тепловозы. Подо Мгою в ночи, наверное, Ветер с Ладоги травы стелет И, как воины на поверке, Перекликнулись коростели. Мой отец — он уже не встанет, Мне на свадьбе не крикнет: «Горько!», Внука ласково не поманит, Не побродит с ружьем на зорьке. Затерялся отцовский холмик, Где березы на карауле, Только ладожский ветер помнит, Как солдата настигла пуля. Подо Мгою холмы нарыты Километрами за окошком. Губы сына во сне открыты И тепла под щекой ладошка. «Ах, ствол у березы отчаянно тонок…» Ах, ствол у березы отчаянно тонок, Над ним потрудился какой-то подонок: Оставил глубокие злые затесы, Приладил стакан под березовы слезы… Какая-то девочка в синем берете, Видать, бесконечно расстроена этим. Она, тонкорукая, очень сродни Березе вот в эти весенние дни: Такие же светлые, русые пряди, Такая же синь в опечаленном взгляде, И то же стремление ввысь, к облакам, И та же открытость весенним ветрам. Заботливо теплые, чуткие руки Сухою травой спеленали зарубки, Точь-в-точь наложили на рану бинты: «Красуйся, моя тонкопрядная ты». Бывает: подступят нечаянно слезы, Но вдруг, как спасение, — облик березы И девочка в синем пушистом берете. И, знаете, легче вздохнется на свете. Юрий Шестаков
У ПРОХОРОВКИ Стихотворение Поутру, по огненному знаку пять машин «КВ» ушло в атаку. Сергей Орлов О жизни и о смерти до утра дождь говорил на языке морзянки… Работали в тумане трактора, а чудилось — в дыму гремели танки. Лучом пронзило мглу, и предо мной сверкнул пейзаж, как снимок негативный… Мне жутко миг представить за броней, которую прожег кумулятивный! Я думал, сталь — надежнее земли, но в сорок третьем здесь пылало лето: и сталь и кровь беспомощно текли, расплавившись, и были схожи цветом. Наверно, мир от ярости ослеп: чернело солнце, мерк рассудок здравый, когда в той схватке с диким воем степь утюжили стальные динозавры. Огромные, железные, они, друг друга разбивая и калеча, скрывали там, за панцирем брони трепещущее сердце человечье. Земля и небо — в звездах и крестах! И раны кровоточат и мозоли. В эфире жарко, тесно, как на поле, — звучит «Огонь!» на разных языках, на общечеловечьем — вопли боли! И где-то здесь, среди бугров и ям, сквозь смотровую щель шального танка ворвался полдень и, как белый шрам, остался на лице у лейтенанта… Войны не зная, понимаю я, что в том бою должна была решиться судьба России и судьба моя: родиться мне на свет иль не родиться, не спать ли мне однажды до утра, за Прохоровку выйдя спозаранку, где бродят тени опаленных танков, где все траншеи срыли трактора. Петр Кириченко ЗАРЕЧЕНСКИЕ ВЫСЕЛКИ Рассказ Н. П. Ковязину, моему отчиму |