— Будьте любезны Демидова.

— Демидова нет, он только что уехал на объект.

— А кто за него?

— Карпов.

— Тогда позовите Карпова.

— Карпов — болен.

— Да, но ведь вы сказали, что Карпов замещает Демидова?

— Сказал…

— Так как же он может кого-либо замещать, когда он болен?!

— Когда болен — не может, а когда здоров — может. Да и, откровенно говоря, не он болен, а его родственница, но он так переживает, что и сам заболел… Так что де-факто он болен, де-юре — здоров…

— Ну, хорошо, хорошо. Кто же все-таки остался в отделе за старшего?

— Ведущий инженер Зверев.

— Тогда пригласите к телефону Зверева.

— Пожалуйста, но должен вас предупредить заранее: он ничего не решает!

— Что значит «не решает»? Мне нужно срочно завизировать материалы по техпроекту «Туман»! Раз Демидова нет, а Карпов болен, пусть визирует Зверев!

— Это исключено! Раз Демидов в черте города, значит Зверев — не может. Вот если бы он оказался за чертой города — тогда, возможно, Зверев бы и… Но Демидов точно в черте…

— Но послушайте, у меня нет времени разбираться, где сейчас находится Демидов! Мне нужна подпись представителя вашего предприятия! Кто мне может ее поставить?

— Я полагаю, что никто… Да и зачем кому-то ставить, когда можно не ставить?

— Это черт знает что такое! С кем я разговариваю?

— Как это с кем? У телефона — человек. Сотрудник…

— Я понимаю, что не орангутанг. Все мы люди, все — человеки… Я спрашиваю, как ваша фамилия?

— Зверев… Иван Степанович Зверев.

— Так это вы остались в отделе за старшего? Ну, это уже чересчур. Я буду жаловаться в главк, в министерство, в газету, наконец!!!

— Пожалуйста, но смею вас уверить, я поступаю в точном соответствии с личными указаниями товарища Демидова. Надеюсь, вам известно, что любая подпись в потенциале — два года тюрьмы?

— Какая еще тюрьма? Вы что, издеваетесь? Да вы знаете, с кем разговариваете?! Я же вас…

— Посмотрим…

— Советую немедленно написать заявление по собственному!

— Повременим… А вы, собственно, кто такой? Как ваша фамилия?

— Демидов… Кирилл Степанович Демидов.

— Кирилл Степанович, вы?!

— Я, Зверев, я, голубчик. Ты уж извини, проверял тебя немного. Должен же я знать, кто из сотрудников достойно заменит меня на время отпуска. Ты вот что — готовься, в понедельник приступаешь. Но помни: ничего не решать, никому не обещать, никому ничего не подписывать! Стиль работы нашего учреждения всегда должен оставаться неизменным!!!

«Хорошо бы джинсы где-нибудь достать!» — такая мысль появилась у меня еще на первом курсе института. Нет, конечно, появлялись у меня и другие мысли, но эта была постоянной, кажется — извечной. Куда бы я ни глянул, всюду видел джинсы или что-нибудь джинсовое. У одного — шикарные «Левис», у другого — поскромнее, «Супер Райфл», у третьего — курточка, у четвертого — кепочка. В этом джинсовом море я; в своих серых в клеточку штанах, чувствовал себя обделенным судьбой гадким утенком.

«Где бы джинсы достать?» — билась в голове, призывая к действию, одна и та же мысль.

Помог случай. Жора, знакомый мне товарищ со старшего курса, объявил однажды, что на днях женится. А это мероприятие, как известно, требует необходимого размаха, в связи с чем Жора и продавал свои джинсы. Я же давно заглядывался на них и известие о предстоящем торжестве воспринял как милость судьбы и улыбку фортуны.

— Ну что же, — сказал мне Жора, — я много не прошу, но сотенную положи!

— Где твоя совесть? — удивился я. — Где я достану столько монет?

— Так ведь и джинсы-то фирмовые, мечта! Гляди, какой клеш! А фактура! Бывало, постираю, высохнут — стоят в углу, пока не надену, плотность — что надо, — нахваливал он свой товар. — А цвет! Какая гамма! Сам вытирал, считай полкирпича истер.

— А эта заплата на коленке? А бахрома?

— Ерунда, что ты в этом понимаешь? Ты посмотри, какое исполнение. Сам пришивал, трактором не оторвешь. А что бахрома внизу, так это ж и есть самая мода. Бери, друг, не пожалеешь, я четыре года их носил, ты еще десять носить будешь. От сердца отрываю, — вздохнул Жора. — Если б не свадьба, не продавал бы. А жена и такого, в штанах, любить будет, — добавил он с грустью.

Когда я стал джинсы примерять, оказалось, что они тесноваты и влезть в них я смог только с помощью заботливых рук товарища.

— Разойдутся, растянутся! — заверил меня Жора. — Я сам в них сначала едва влезал, как, кстати, и первый их хозяин, — знаешь Димку Шкелета с пятого курса? Тот вообще их с мылом натягивал.

После непродолжительного выяснения остальных джинсовых достоинств Жора наконец согласился уступить джинсы за две стипендии.

— Я сам их за три покупал, — сообщил он мне.

«Ну и что же, что недешево? Что из того, что тесны? Одно покрывает другое, — рассудил я здраво. — Стану меньше есть, буду экономить, вот и похудею заодно. Когда же джинсы станут в самый раз, тогда и начну понемногу полнеть, их растягивать. Беру — и весь разговор! Чего здесь думать?»

И вот начались мои испытания. Первое время я, на зависть прохожим, ходил по улицам в джинсах, а потом, к сожалению, пришлось временно перейти на штаны: товарищ по комнате заупрямился. Не буду, говорит, тебя одевать по утрам, самому, дескать, некогда, на лекции, мол, тороплюсь.

Что поделаешь, решил полностью отказаться от завтраков. За неделю сбросил, правда, всего пару килограммов, зато сэкономил почти два рубля. Заменил обед сухариком, запивал его водой. Пил много воды, чтоб животу не пустовать. Дело пошло быстрее. Конечно, есть хочется, но чего не вытерпишь ради мечты! Потерял, правда, тонус. Пропало желание ходить на лекции — силы не те. Лежу целыми днями в постели, любуюсь на джинсы. Какая фактура! А клеш! Когда же еду за сухарями в метро, старушки отчего-то место уступают, а одна, помню, так вовсе обнаглела — все совала пятаки: возьми, дескать, сиротка, возьми, родимый!

Однако джинсы, хоть и с трудом, но уже надеваю самостоятельно. Скоро-скоро они станут в самый раз! Вот только странно — прохожие оглядываются и смотрят отчего-то уже не на джинсы, а на шею. Но я не обращаю на это особого внимания и часто, лежа в постели и прикрыв глаза, представляю, как, быстро и ловко надев свои любимые джинсы, буду выходить по вечерам, вызывая своим видом зависть прохожих. И всего-то, стоит потерпеть неделю или две. Правда, ноги отчего-то стали холодеть, а в глазах временами темнеет. А говорят ведь, что худые люди дольше живут. Неужели врут?

Здравствуйте! Начинаем экскурсию по залам иностранного музея. Перед вами картина Ван-Гога. Цена ее сто пятьдесят тысяч долларов. К сожалению, само полотно украли.

А это картина Ренуара. Цена ее двести тысяч долларов. Картина написана в легкой, изящной манере. Художник свободно пользуется приемом лессировки. К сожалению, само полотно украли.

А это картина Пикассо. Несмотря на то что картина изображает мусор, цена ее триста тысяч долларов. К концу жизни Пикассо так и не сумел вырваться из рамок кубизма. Потому полотно и украли. Вместе с рамой.

А это картина Питера Брейгеля Мужицкого. Цена ее пятьсот тысяч долларов. Картина поражает в первую очередь смелостью композиционного решения и только во вторую — тем, что ее украли.

А это картина Лукаса Кранаха Старшего. Цена ее восемьсот тысяч долларов. Несмотря на религиозный сюжет, началось разрушение верхнего красочного слоя. Чтобы как-то приостановить этот процесс, мы покрыли картину специальным лаком. Но и это не помогло. Картину украли.

А это картина Веласкеса. Цена ее девятьсот тысяч долларов. Картина отражает быт испанцев семнадцатого века. В правом верхнем углу (жаль, что вам не видно) — дерево. Под ним (правда, вы не совсем видите) — девочка. В руках у девочки (к сожалению, плохо видно) — корзина. В корзине (вряд ли вы увидите) — фрукты. В центре картины (правда, отсюда почти не видно) — воин. В левом верхнем углу (трудно, конечно, разглядеть: мне кажется, картину украли) — конь. На коне (встаньте лучше сюда: картину, чего уж скрывать, украли) — седло. То, что картину написал Веласкес, подтверждает подпись (не заслоняйте другим) в правом (картину, если говорить начистоту, украли) нижнем (что поделаешь, большой мастер, такова се ля ви) углу.