Я отвлёкся. А говорил о том, что шарлатанам все стали доверять. Думаю, стану-ка и я одним из них. Тем более что шарлатан я с большим стажем. Пошёл в банк, попросил кредит. Многие просили и политиканы, и фермеры, и изобретатели, среди них многие известные люди, но никому не дали. А меня выслушали, сказали «этот вернёт», и дали беспроцентный. Рассказал им всё прямо, как есть, что буду ворожить, буду колдовать, нужна охрана, помещение с железными дверями, нужна всякая полынь трава, хрустальный шар, чалма как у факира, телескоп, чтобы следить за звёздами и прочий реквизит. Далее — дело техники.

Снял подходящие апартаменты, дал рекламу и пошли люди, как овцы. Только успевай шерсть с них стриги, то бишь, вытряхивай карманы. А рецепты простые. Голодай и холодай… Не помогло — значит, наоборот: посытнее кушай, да потеплее кутайся. Если и это не помогает, то пей мочу и мажься калом. Ещё хуже стало? Значит, чаще мойся, а после ванны сто грамм и кружку пива. Если зима на дворе — походи босиком по снегу, если лето — по траве, если весна или осень — шпарь по лужам.

Как это ни смешно, многим эти советы помогали, а тех, кому не помогли, не боюсь. Как уже упоминал, у меня и охрана, и двери из железа, и никаких обязательств. Я неподсуден. А захотят взяться всерьёз, откуплюсь.

Я ведь пока не стал шарлатаном, негодовал на них, письма писал во все инстанции, предлагал всех их сжечь на кострах. Ну, а коли не прислушались, думаю, значит, государство само в их существовании заинтересовано. С тех пор и ловлю я наш легковерный народ на все возможные и невозможные крючки.

Таким образом, и превратился я из дипломированного врача без зарплаты, из заслуженного пенсионера, обречённого на голодную смерть в миллионера, целителя и благодетеля. Да, а как же, без благодеяний нельзя. Куплю для детского дома одного плюшевого зайца, а затем об этом трублю целый год. Это то же, своего рода обманка, дескать, деньги, что хапаю, все на благотворительность пускаю. Кому же хочется налоги платить? Вот и все мои секреты.

Если есть деньги, а мозгов нет, приходите лечиться.

Каких только встреч в моей жизни не было. Но самая странная случилась всё в том же девяносто втором году. Мне было тридцать лет, работал в шведско-российско-австрийской фирме. Только что похоронил жену.

В поисках укромного места, свернул с Тверской, а там, в закоулке, целая ватага молодых девиц. Да все разодетые, нарядные.

Я остановился и невольно заинтересовался происходящим. Во дворик медленно въехал серебристый «Мерседес», и тут же, как по команде, перед ним выстроились мои красавицы. Их было с десяток. Из автомобиля вышли молодые люди и стали выбирать подруг на вечер.

Ко мне подошел сутенер.

— Чего, земеля, смотришь? Завидно? А ты не жмись, себе тоже возьми. Девки хорошие. Если приплатишь, то и с поперечной тебе найду. Улыбаться будет, так сказать, на всех уровнях. Не шучу. Бери, пока подешевели. Они до семнадцатого сотню баксов стоили, а сейчас всего шестьдесят.

— Ну, что вы, они мне и даром не нужны, — сказал я, и вдруг сердце моё дрогнуло. Один из «мерседесовских» выбрал ту, которую отдать ему я никак не мог.

— Уговорили. Мне нужна та, в синем платьице.

— Проснулся, — присвистнул сутенер, — ее уже взяли. Выбирай, брат, другую. Вон их сколько еще осталось.

— Я не шестьдесят, а двести долларов заплачу.

— Чего? А ну, покажь.

Я достал и показал деньги. Сутенер тут же, не мешкая, молнией метнулся к «мерседесовским» и стал их уговаривать выбрать другую.

— Братаны, оставьте эту шкуру, у нее сегодня проблемный день. Намаетесь, проклянете все на свете. Возьмите самую лучшую, от себя отрываю.

Он жестом подозвал к себе высокую, которая в общем строю не стояла, пряталась в подъезде.

— Она такое умеет, — расхваливал он ее, пока та подбегала.

— А мы и лучшую возьмем и проблемную, — смеялись «мерседесовские», — проблемную посадим за руль, и она повезет нас через «роттердам» в «попенгаген». Поведёт в шоколадные цеха свои, на экскурсию.

— Вопросов нет, — согласился с ними сутенер и, получив с ребят деньги за двоих, неспешно подошел к Тимуру. Было заметно, как на скулах у него ходили желваки.

— Тю-тю, земеля, увезли твою Забаву Путятишну. Она тебе кто? Сестра? Жена? — устало поинтересовался он. — Чего ты уперся? Ну, это быдло можно понять, они себе уши накачали и думают, им все позволено. Но ты-то интеллигентный человек, ты же должен уметь с любой ладить. Ну, что, зёма, уговорил?

— Меня Тимуром зовут, — зачем-то соврал я.

— Очень приятно. Роман. Ну, не смотри ты на меня так. Хорошо. К тем двум еще сотню накинешь, и я тебе предоставлю её в целости и сохранности. — Сутенер рассмеялся. — Ишь, сказанул. В целости они уже давно не наблюдаются. Короче. Три бумаги, и она твоя.

Я кивнул, и Роман тут же достал из-за пазухи мобильный телефон и, не глядя, набрав номер, сказал:

— Серебристый «мерин», в нем четверо. Номер…

Он продиктовал номер. Через пятнадцать минут в арку двора въехал знакомый уже серебристый Мерседес. Из него вышли все те же молодые люди. Они были сильно раздражены.

— Что за дела, в натуре? — обратились они к сутенеру. — Мы только выехали, нас тут же менты повязали. Документы проверили, шкур отобрали.

— Вот шакалы! — закричал Роман, матерно ругаясь, — им и башляешь, и девок даешь, они еще и клиентов грабят. Ну, менты, они и есть менты — сучье племя. Но, с другой стороны — это судьба. Ей богу, намаялись бы. Выбирайте других, они все у меня вкусные. А выезжайте не там, где ехали, а в эту арку и по дорожке налево.

— Смотри, в натуре! — не унимались ребята.

— А я… А моя в чем вина? Я ведь тоже мог бы засомневаться. Кто знает, может, вы их уже отымели, выкинули и за другими приехали, или к корешам пересадили. В нашем деле без доверия нельзя. Я же вам верю. Верьте и вы мне.

— Много говоришь, — огрызнулись ребята.

Они выбрали двух других, сели с ними в машину и уехали по указанной сутенером дорожке.

Как только Мерседес скрылся за поворотом, Роман открыл дверь своего авто и сказал:

— Садись, Тимур, поехали в ментуру.

У Романа был нервный тик, дергались щека и глаз, да и говорил он, на нервной почве, заикаясь.

Когда ехали в «ментуру», глядя на его дергающуюся щеку, я спросил:

— Тяжелая, наверно, работенка? Никогда не хотелось сменить?

— Сменить? А на что? В ОМОНе я был два года, в «личке», личной охране, год проторчал. Надоело. Ушел. Живешь чужой жизнью, ни выходных тебе, ни проходных. А тут чего? Бандюки свои, менты свои, бобла немерено. Работка не пыльная. От добра добра не ищут. А что еще нужно? Бывает, заезжают отморозки. Одни приехали, взялись права качать. Я повалил одного на землю, стал душить, он аж посинел. Заскочил в машину, только их и видели. Случается, приезжают и дикие менты, но и с ними тоже вопросы решаем. Жить можно. Я здесь родился и вырос, сам себе хозяин. Всех знаю, все меня знают. Отец был заместителем начальника отделения милиции. Туда, кстати, едем. На этой территории, если я даже кого и убью, мне ничего не будет. Вот и приехали.

В помещение отделения милиции Роман, действительно, вошел, как к себе домой. Со всеми радушно поздоровался, в особенности с одним пожилым капитаном, с которым о девушках разговор и завел:

— Где, Палыч, мои курочки?

— Как полагается, в курятнике.

Девушки сидели в железной клетке для задержанных.

— Не трогали?

— Обижаешь, Роман. Мы люди дисциплинированные. Только по взаимному согласию или с разрешения… — Он так и недоговорил, с чьего разрешения, рассмеялся. Смеялся недолго, перестав смеяться, Палыч вдруг поинтересовался:

— Как, эти верблюды двугорбые не воняли?

— Да, не особо. Я им такую пургу там нагнал. Они кричат: «Менты козлы!», и я кричу: «Менты козлы!». Поверили.

Палыч улыбался, слушая Романа, но затем улыбаться перестал и стал его наставлять.