Ведь сколько муж у него работал, он всё это время мне названивал. Слава, для него камни в хлеба превращал, докторскую ему писал. А он в это время разговорами прощупывал его жену, не готова ли она выполнять роль наложницы, в его гареме. Но, как только понял, что не добиться своего, терпенье лопнуло. Стал кричать, что муж мой ничтожество, и что если я живу с ним и не желаю этого замечать, то значит и сама не лучше.

Уверял, что Славу терпел, только из-за глубокой симпатии ко мне. И действительно, вскоре муж лишился всего. Закрыли тему, над которой он пять лет работал, отняли лабораторию, лишили финансирования. А, что страшнее всего, он как-то спокойно воспринял случившееся. Словно этого и ждал. Я этого простить ему не могла. То, что руки опустил, сдался. То есть стал себя вести именно так, как того и хотелось начальнику. Получалось, что тот был прав и жила я с ничтожеством, которому хватило одного щелчка по носу, что бы поджать хвост и беспомощно поднять лапки. А что было бы, если б я родила? Об этом страшно даже подумать.

Но это только в книгах и фильмах, прозрение наступает мгновенно, и решения принимаются тот час, безотлагательно. А в жизни всё по-другому. Я ещё долго с ним жила. Да, и до сих пор продолжала бы жить, наверное. Если бы не узнала о его предательстве. А так, прогнали, ничего, переживём. Муж стал пить пиво, отращивать живот, и лежать на диване сутками напролёт. Смотреть по телевизору всё подряд, чтобы не показывали. Я не знала, что делать, как вывести его из этого состояния. Придумала обидное прозвище «диван». Но он и на это был согласен, лишь бы не трогали.

А меня, в то злосчастное время, наоборот, и на работе, и на улице трогали все. Без комплемента не давали шагу ступить. Все лезли с подарками, с ласками. Да, тут ещё Слава откровенничать стал. Признался, что ради карьеры, приходилось таскаться за «калекой», дочкой начальника. Отпрыском того самого чёрта. «Ненавидел её, но хотел повышения». И это он мне в подробностях, как в пьяной компании собутыльнику. То есть всё прямым текстом.

Но и после этого я сразу не ушла. Страдала, но вскоре утешилась. Завела любовника по имени Валентин. А тот не лучше мужа. Молод, глуп, ревнив. И, что самое страшное, я от него забеременела. Появилась вторая возможность стать матерью. Но как? Честное слово, жила бы одна, было бы проще. А так, на моей шее два мельничных жернова, две ноши неподъёмные. И муж, и любовник, как было и прежде, принялись каждый по своему терзать меня. Просили оставить ребёнка. Но это всё одно, как дети малые. Увидят на улице брошенного щенка и умоляют мать взять домой. Они-то о нём наигравшись забудут, а ей с щенком потом мучайся. Не сказать, чтобы легко мне это решение далось, но я решила сделать аборт. Муж запил, словно только того и ждал. Любовник стал жилы из меня тянуть, кровь сосать с удвоенной силой. Кое-как, со слезами, с долгими разговорами, с бесконечными уходами — возвращениями, но я и от Валентина отделалась, освободилась. А муж висел, как гиря на ноге. С ним помаялась. Лечила от алкоголя, побои терпела, сама рукоприкладствовать научилась. Тонны навоза за ним выгребла, а потом вспомнила ему «калеку», дочь начальника и сказала: «Иди к ней, мои силы кончились».

Что ж ты думаешь? Пошёл. С ней теперь живёт, как ни в чём не бывало. И что мне эта спасительная мысль раньше в голову не пришла? Сколько бы сил и нервов сохранила. Потом поменяла квартиру, работу. Устроилась в типографию, в отдел кадров, там с Володей познакомилась. Погуляли с ним четыре месяца и записались. Как-то всё по инерции. Без чувств, без толку. Теперь вот маюсь. Глупо жизнь проходит. Бессмысленно. Со Славой, с первым мужем, тяжко было в последние годы, подчас просто невыносимо, но было ощущение жизни. Я знала, что живу, что я ещё живая. Сейчас такого ощущения нет.

И практически не меняя тона, захлопнув альбом, который я всё одно не смотрел, Клава сказала:

— Проведи эту ночь со мной.

— За этой ночью наступит другая, как я Володьке в глаза посмотрю? — говорил я, стараясь как-то сопротивляться её нарастающей похоти. Она меня не слушала. Шарила своими горячими руками у меня под рубашкой и её влажные губы мешали мне дышать и говорить.

Случилось.

В ресторане, за свадебным столом, моим соседом оказался помятый блондин годов сорока. Представился Никитой Шинкарёвым, и рассказал целую историю.

Началось всё с того, что он поинтересовался, моим семейным положением. Я ответил, что молод, и всё ещё у меня впереди. В свою очередь и я ему задал такой же вопрос. Никита хотел не отвечать, буркнул «щекотливое дело», но всё же признался, что холост и, тут, вдруг, его понесло.

— Мне уже поздновато, надо было в твоём возрасте семью заводить. А, я тогда пил безбожно. Была у меня одна фабричная, Ася Хрумкина. Пришёл к ней однажды в гости.

Всё честь по чести. Пришёл, как жених на смотрины к родителям. Сели с ней и её мамашей за стол, стали обедать. Ася жила в коммунальной квартире, из трёх комнат. Одна комната была опечатана, что-то там по казённой части. А, в другой старуха подселенка жила, больная сахарным диабетом. Уколы сама себе делала.

Если бы старуха умерла, то её комнату отдали бы Асе. А так, в одной комнате с родителями, да братом ютилась. В общем, были перспективы тогда ещё.

Сидим значит, всё честь по чести, обедаем. Сказал, что не пью и — не пью. А, бутылку шампанского ради приличия принёс. Ну, для того, что бы всё как у людей. Что бы было на стол что поставить.

Сидим, обедаем, я не пью, а невеста с мамашей настаивают. Дескать, в виду случая, по бокалу шампанского можно. А я, могу совсем не пить, но если выпью хоть немножко, то невозможно остановить. Перед невестой я всегда ходил трезвый, она этой пагубной привычки моей не знала. Что характерно, сами хозяева настояли. Как говорится, дамы просят — нельзя отказать.

Выпили за знакомство, за то, за сё. Ну, а потом понеслось. Достали ещё одну бутылку шампанского, за разговорами выпили и её. Я, когда выпью, люблю поговорить. Ну, просто клапан во мне открывается. Не сказать, что талант рассказчика появляется, но, по-видимому, из-за того, что повествование веду эмоционально, на живой ноте, всем интересно слушать.

Вот и тогда. Не заметил, как под рассказ опорожнил неизвестно откуда взявшуюся на столе бутылку водки. Оказывается, мать невесты поставила её на стол в расчёте на мужа и сына, которые вот-вот должны были вернуться с работы. Поставила, пошла за рюмочками, а я её тут как тут, в бокал из-под шампанского и в два приёма.

Ведь она же говорила и о муже и о сыне, что надо их подождать, да только есть у меня отвратительная черта. Как начинаю пить, так сразу забываю о том, что говорят, и себя не контролирую. Водку выпил, смотрю, а её мать рюмки на стол ставит. Ну, думаю, заводная старуха. И ведь невдомёк, что рюмки эти для той водки, которую я уже выпил.

Ну, думаю, хватит наглеть. Надо теперь самому выставлять. А денег нет. Решил пойти, взять взаймы у соседки. А, чтобы не беспокоить, а то знаешь, скажут, сиди сами займём. Сказал, что на минутку выйду по нужде.

Вышел. Толкнул соседскую дверь, а в комнате никого. Смотрю, на подоконнике стограммовый пузырёк со спиртом. На нём написано «наружное». Ну, понятно, для уколов, шприц протирать, дезинфицировать. Я, долго не думая, этот пузырёк в карман и из комнаты ходу. Никто ничего не заметил. Вернулся я, сел за стол и водички из под крана себе попросил. Яко бы в горле у меня запершило.

Мне подали стакан лимонада. Я половину отпил, а в оставшийся вылил спирт из пузырька. При этом, снова о чём-то рассказывал. Рассказываю, но смотрю, меня уже не слишком внимательно слушают. А, главное, у обеих какие-то настороженные лица.

Ну, думаю, пора и честь знать. Надоел, засиделся. Выпил лимонад со спиртом, его бы остудить, он тёплый, противный. Короче, выпил и ходу.

Подхожу к уборной. Дёрг, за ручку — дверь заперта изнутри. Думаю, или у соседки запор и она сидит там с тех пор, как я спирт у неё шуровал, либо тогда была на кухне и только что забралась. И так, и эдак, не хорошо. Я в дверь стучать — молчок. За ручку дёргаю, заперто. Ну, что прикажешь делать? А мне то нужно. Уже невтерпёжь. Не выйдешь же из квартиры на лестницу поливать. Соседи могли заметить, те же отец и брат её должны были с работы вернуться. Так я тогда рассуждал. Хотя, теперь понимаю, что лучше бы было в подъезде.