Она выдавила улыбку и проговорила:

— Ужасно болит голова, ужасно… Я, кажется, сегодня буду совсем не в духе…

Нет, и Верочка была прежней…

Виктор прошёл на кухню. Там в жару и чаду тётя Даша стряпала к обеду пирожки и ватрушки, печенья и такие хитроумные штуки, что им и название трудно было подобрать, — на этот счёт она была великая мастерица. Сначала тётя Даша, и верно, повздыхала, что Виктор уйдёт из дому, но потом согласилась:

— Дело молодое, чего ж со стариками — поймут люди…

И сорвалась с места:

— Пойду, сорочку тебе поглажу…

— Я сам, — хотел остановить её Виктор.

— Где уж тебе самому! Кто это видел, чтобы мужик хорошо гладил! — вздохнула тётя Даша, схватила тарелку, набросала в неё разных своих изделий и поставила перед Виктором: — Попробуй тогда, коли уходишь…

Затем, с необычной для своей полноты подвижностью, она побежала гладить сорочку. Вернулась тётя Даша на кухню с коробкой, в которой лежали мельхиоровые ложки, ножи и вилки из нержавеющей стали:

— Мой-то, гляди, раздобрился, подарочек сделал к празднику.

Виктор усмехнулся в душе: Николай Касьянович оставался верен себе. Подарок, может быть, и тёте Даше, но такой, что пользоваться будет им и он. А вернее всего — не будет никто, ножей, вилок и ложек в доме хватало без того. Стиль у Николая Касьяновича был твёрдый, — если уж дарить что-нибудь жене, так зеркальный шифоньер, ковёр, настольные часы, словом, чтобы самому тоже не остаться в обиде. Только в отношении Виктора Далецкий изменил своему правилу, преподнеся ему накануне праздника новенькую автоматическую ручку «Золотое кольцо». Принимая подарок, Виктор смущённо поблагодарил и подумал, что, может быть, он не совсем справедливо относится к Николаю Касьяновичу, — ведь вот не забыл же тот о своём племяннике. А Далецкий заметил между прочим:

— Импортная вещь, — семьдесят пять рублей… Весьма…

После этого Виктору захотелось либо вернуть подарок, либо выложить на стол семьдесят пять рублей. Он не сделал ни того, ни другого лишь из-за тёти Даши, которая в тот момент места не находила от счастья.

Глядя сейчас на блестящие ножи и вилки, Виктор не высказал своих мыслей по той же причине. Пусть радуется, тем более, что — Виктор был уверен — тётю Дашу гораздо сильнее радует не появление в доме новых вещей, а внимание мужа. Он, кстати, за последнее время всё чаще стал оказывать ей такое внимание. У Николая Касьяновича были кое-какие сбережения, точную сумму их Виктор не знал, но что они были, и немалые — он не сомневался. По каким-то соображениям Далецкий пустил их сейчас в ход. По каким — Виктор не мог, да и не хотел знать. Но раз это косвенно доставляло удовольствие тёте Даше — тем лучше…

Из дому, извинившись перед гостями, Виктор вышел задолго до срока, назначенного Маргаритой. Поэтому он не спешил. Медленно шагая по улице, Виктор косился на магазинные витрины, как будто разглядывая товары, а на самом деле рассматривая своё отражение в стёклах, — каков он в парадном костюме, не косо ли надет галстук? В общем… он остался доволен.

Виктора окликнули. Он с удивлением подождал догонявшую его Верочку, — всего несколько минут назад она, похоже, никуда не собиралась от Далецких.

— Я на минуту в аптеку… купить что-нибудь от головной боли, — пояснила женщина. — Увидела вас и догнала. Простите, у меня к вам дело…

Нет, всё-таки с нею что-то случилось! У Верочки — дело!..

— Если вы не очень спешите, — сказала Верочка.

— Пожалуйста, — пожал плечами Виктор. — Отойдёмте, — указал он в сторону бульвара, — здесь много народа…

Они присели на скамейку. Верочка начала не сразу.

— Это даже хочу узнать не я, а… одна знакомая. Как вам посылают письма в редакцию?

Виктор слегка улыбнулся наивности вопроса.

— Как любое письмо — по почте.

— И… не теряются? — спросила женщина.

— Не знаю, — может быть, и теряются некоторые на почте. Хотя, едва ли…

— А в редакции?

Виктор помотал головой:

— Никогда… Каждое письмо регистрируется, так что уж потеряться не может.

— А на почте может потеряться?

Виктору начинал надоедать пустой разговор.

— Ну, если ваша знакомая так боится за письмо, пусть занесёт его в редакцию сама. С десяти утра до шести, вечером — с восьми до одиннадцати…

Верочка замялась:

— Моя знакомая очень занята… у неё годовой отчёт…

— Хорошо, — нетерпеливо сказал Виктор. — Вы с нею часто видитесь, со своей знакомой?

— Каждый день…

— Тогда договоримся так. Пусть она отдаст письмо вам, вы передадите мне, а я — куда надо.

— Вы? — Виктору показалось что Верочка изменилась в лице.

— Могу и я, какая разница!

Верочка расстегнула сумку, выложила из неё на скамейку записную книжку в зелёном переплёте, покопалась ещё, быстро взглянула на Виктора, подумала, достала из сумки зеркальце и, посмотревшись в него, поправила причёску. После паузы она с запинкою спросила:

— Разбирать это письмо… будете вы?

Виктор поморщился:

— У меня и без того достаточно дел. Этим занимается отдел писем. Некоторые письма идут, правда, в другие отделы, если тема касается их… О чём пишет ваша знакомая?

Верочка опять смутилась:

— Я, право, не знаю… Она мне…

Виктор прервал её:

— Деталями я не интересуюсь. В общем о чём? О квартире? О трамвае? О том, что плохо сшили платье? Чего это касается?

— Оно… о театре…

«Ах да, — вспомнил Виктор, — Верочка ведь имеет какое-то отношение к театру». Он резюмировал:

— Тогда — это в отдел культуры и быта. Значит, если хотите, я передам.

Женщина снова расстегнула сумку. Осторожно, точно не решаясь, она вытянула оттуда запечатанный конверт без адреса.

— Э, так оно с вами, чего же вы молчали? — Виктор почти выхватил конверт из рук Верочки, торопясь закончить опостылевшую ему беседу. — Можете не беспокоиться — после праздников сейчас же передам…

— Я хотела спросить у вас ещё… — промолвила женщина. — Письма у вас разбирают быстро?

— Не задерживают… Чем важнее письмо, — подчеркнул Виктор слово «важнее», — тем быстрее.

Но Верочка не поняла намёка. Она ещё раз взглянула на себя в зеркальце и, не оглядываясь, пошла по бульвару. Виктор задумчиво усмехнулся. О чём может писать в газету такая вот… Ну, пусть не она сама, её знакомая, — едва ли знакомая Верочки очень отличается от подруги. И ещё беспокоится — не пропадёт ли, скоро ли разберут!

Виктор встал и вдруг увидел на скамейке записную книжку в зелёном переплёте. Вынув её из сумки, Верочка так и не положила её обратно. Верочка уже скрылась из виду, и Виктор хотел сунуть книжку в карман, но любопытство взяло верх. Он раскрыл книжку.

«Серцу хочется ласковой встречи

И хорошей большой любви», — было записано на первой странице.

«Серцу!» — хмыкнул Виктор. — Описка? Хотя «серцу» — это похоже на Верочку.

«Петру Сем. Универмаг позвон. 7 го», — читал он дальше. — «Кто-то вспомнит обо мне и вздохнёт украткой…»

Следующие две страницы занимали рисунки платьев, сплошь усеянных пуговицами. Виктор перелистнул их, не разглядывая.

«Для того чтобы не выпадали волосы нужно перед мытьем за несколько часов смазать голову косторкой…»

Виктор зло захлопнул книжку. «Косторкой!» Он не раз недоумевал, откуда берётся в редакционной почте, хорошо, хоть очень незначительный, процент пустых, надоедливых писем. Кто они — те, что возмущаются строительством детского сада по соседству с их домом, — их может побеспокоить детский крик, те, что отнимают время у многих людей склоками, сплетнями, слухами, дрязгами?..

Виктор взглянул на записную книжку в зелёном переплёте, на конверт, который всё ещё держал в руках. Да вот же он — «пустой процент»!

Маргарита, открыв Виктору дверь, сразу же посмотрела на часы:

— Ого! — и сказала зловеще: — Полторы минуты опоздания! — Она тяжко вздохнула: — Проходите уж… вы всё равно только второй…