И вот — маленькая заметка «Из последней почты» в областной газете. «Только после опубликования постановления редактор решился напечатать…»
Но кто же мог знать?.. Ковалёв — вот кто… Да, он знал! Даже намекнул однажды: «Не проморгал ли ты чего в этой истории с сивым мерином?» Знал и молчал…
С шумом вошёл Ковалёв. Мурлыкая песенку, стал собирать со стола какие-то бумаги. Малинин из-под приспущенных век следил за ним. Ковалёв заметил это.
— Сердишься? — спросил он.
— Нет… Почему?.. — криво усмехнулся Малинин. — Критика — я понимаю…
Он вдруг вскочил и, подойдя к Ковалёву, понизил голос до полушёпота:
— Не обо мне речь… Скажи, положа руку на сердце, ведь знал ты раньше?
— О чём? — недоуменно взглянул на него Ковалёв.
— О постановлении.
— Вот тебе раз — вместе же с тобой читали.
— Нет, раньше! Иначе — как же вы… подгадали?
Ковалёв опять недоуменно взглянул на Малинина и, поняв, расхохотался.
— Вопрос твой прямо гамлетовский, — посерьёзнев, сказал он. — Теперь мне твоя беда ясна. Ты, брат, всё время в обратную сторону шёл и пришёл… сам знаешь, куда. Ждал постановлений и не догадывался, откуда они берутся! Не сами собой они берутся, от нас они идут, от народа — простое же дело!.. А знать заранее, — Ковалёв рассмеялся. — Что у меня — с Москвой прямой провод?
— Как думаешь… снимут? — спросил Малинин.
— Кого — Толоконникова?
— Нет… меня…
— Простое дело, — сказал Леонид и пристально посмотрел на Малинина. — А ты — чудак! Большую ты совершил ошибку…
— Ошибку? — вздрогнул тот.
— Ну да, в жизни… Кой чёрт тебя дёрнул пойти в газету — давно хотел тебя спросить. Ты же любишь тишину, покой — шёл бы себе в архивариусы или, того лучше, в музей. А ты — в газету! Самая ж беспокойная профессия на свете…
Ковалёв стал накручивать ручку старинного, похожего на полированный шкафчик телефона:
— Станция, станция, заснула, что ли?.. «Красное знамя» мне. Ко-олхо-оз?.. Кто говорит?.. Привет, товарищ парторг! Там моего Тихонова поблизости нет?.. Тогда у меня большая к вам просьба, Ольга Николаевна. Передайте ему, чтобы срочно выезжал в Чёмск. Скажите, редакция отправляется в другой район…
Расставание
Виктор встал и тихо, стараясь не помешать Ольге Николаевне, взял с полочки книгу, которая привлекла его внимание ещё в день приезда, — потрёпанный томик записок Миклухо-Маклая. Но женщина, заслышав шелест страниц, всё же оторвалась от бумаг.
— Миклуха?.. — чуть улыбнулась она. — Любимая книга у Павла. Подарил ему её школьник из города, был у нас в войну, Серёжа Иванов, может быть, случайно знаете?
— Иванов? — оживился Виктор. — Знаю, как раз Сергея.
— Ваших лет…
— Да-да! Он сейчас учится в строительном институте…
— В строительном? Нет, вроде не получается. Сергей, помнится, Паня рассказывал, собирался учиться на режиссёра.
— Тогда — не тот, — пожал плечами Виктор.
— А с книжкой этой так было. Прочёл её Паня — и всех одолел. Надо, говорит, у папуасов колхоз устроить. Вон они какие хорошие да работящие. Их только капиталисты гнетут, надо им на всё глаза раскрыть… Я даже присматривать стала: не сбежал бы в Новую Гвинею. С ним бы сталось!
Ольга Николаевна опять улыбнулась:
— А то ещё лучше, знаете, — тоже из-за книжки. Гляжу — мой парень старую жесть собирает, на кузнице увивается, болтики выпрашивает, мастерит что-то. Ну, я не вмешиваюсь, — мастери, это хоть не в Новую Гвинею. Потом, на тебе — поймала! Растрясает патроны от отцовской двустволки. Я — ему: «Ты что, с ума сошёл, такой-сякой? С чем балуешься?» Молчит. «Лучше отвечай, не то не знаю, что с тобой сделаю!» Молчит. «В последний раз спрашиваю, какую ты гадость задумал?» Тут он обиделся. «Не гадость, — говорит, — это, а ракета для межпланетных сообщений!» И показывает мне книгу Циолковского, откуда он чертежи для ракеты взял. Я только руками развела. Теперь, выходит, не в Новую Гвинею, а вообще неизвестно куда собрался! «Ты что же, — спрашиваю, — сам хочешь лететь?» «Нет, — Паня — мне, — это ещё пока модель, человека она поднять не сможет. Я туда Михаила посажу». Михаил, знаете, — кот наш. «Да как тебе, — говорю, — не стыдно так над животным издеваться?» А у него вдруг сразу вид такой учёный: «Никакая, мам, опасность коту в полёте не угрожает, расчёты точные. А чтобы не умер от голода, будет снабжён запасами продовольствия и воды».
Ольга Николаевна безудержно расхохоталась, и Виктор тоже рассмеялся, заражаясь её весельем.
— Ой, какой бедовый, какой фантазёр был! — отёрла женщина проступившие слёзы, а потом задумчиво стала накручивать на палец прядь тёмных, с ниточками седины волос. — Что — был? И сейчас фантазёр. И это очень, очень неплохо. Но…
Она замолчала, и Виктор так и не дождался окончания фразы. Он взглянул на часы с циферблатом из толстого стекла:
— Мне, наверное, пора уже итти…
— А? Да, время, — встрепенулась женщина. — Значит, давайте прямо на стан, там и найдёте возчиков. Павел тоже с ними. И… вот что, — она откинула прядь волос за ухо. — Езжайте с ним. Именно на его подводе. Вы виделись с ним после собрания?
— Да нет, как-то не приходилось. Ночью он на работе, а днём — или я в поле, или нет его где-то…
— В этом и дело. И ни с кем он старается не встречаться, даже с Катей. Только разве на работе. Стыдится, болеет всей душой, — гордый он. Но езжайте с ним… понимаете?
— Так, — напряжённо кивнул Виктор.
— Дорога длинная, времени хватит. Поговорите обо всём. И обязательно о том, что ошибка дело дурное, а откалываться от всех — ещё большая ошибка. Вам легче других, потому что… — Ольга Николаевна помолчала, отыскивая выражение поделикатнее, — потому что к этому делу вы имеете некоторое отношение.
— Хорошо, товарищ парторг!
Сейчас Виктор мог назвать её только так, а не просто по имени.
— Ну, желаю успехов в работе! — протянула ему руку Ольга Николаевна. И спохватилась: — А вы хорошо поужинали? Может, ещё немножко? Давайте, я быстро всё сделаю…
— Что вы, не могу, некуда!
— Счастливого пути! — снова пожала руку Виктора Ольга Николаевна и, задержав её в своей, добавила: — А о том — не печальтесь. Мало ли бывает совпадений.
Виктор понял, что это — об отце…
Вечер был тёмный, звёзды спрятались за тучами, — возвращались дожди. Виктор пожалел, — эх, ещё бы не много, ведь всё так хорошо наладилось в эти недолгие тёплые дни! Совсем немного, — и колхоз выполнил бы свой план. Да он и так, конечно, выполнит, но как, наверное, радостно нагрузить и отправить последнюю подводу с хлебом погожим, солнечным, а не слякотным и хмурым утром, когда по лужам скачут капли дождя и влага пробирается через набухшую одежду до самой кожи. А впрочем… Может быть, это ещё радостнее, — вот, победа, несмотря ни на что…
От школы, как и в каждый вечер, расходились плотники. Они представлялись во мраке неясными фигурами. И Виктор на мгновенье приостановился от мелькнувшей в голове сумасбродной мысли — вдруг вот сейчас среди этих людей покажется и знакомая фигура старика в потёртом кожане. Но тут же, рассердившись на себя, быстрее зашагал вперёд. Чтобы отогнать грустные воспоминания, он старался перестроиться на сугубо деловой лад. Успеют ли плотники без прежнего бригадира закончить школу в срок? И одним мастером меньше, и, что ни говори, ведь Куренок был для бригады самым лучшим руководителем. А поверх этих деловых рассуждений накладывалось совсем другое: «Так и не дождался дед! Эх, ещё бы немного. Хоть бы взглянул, как в первый раз придут в школу ученики…»
Виктор снова мысленно прикрикнул на себя: хватит хныкать! Ну, верно, хороший был человек дед Куренок, так что же теперь делать! И к чему ему, Виктору, так детально копаться в будничных делах этого колхоза, одного только колхоза? Виктор вспомнил карту области в кабинете Осокина, всю усеянную кружками населённых пунктов. Сколько колхозов в области? Тысяча? Или больше? Через несколько часов он будет за два с лишним десятка километров от колхоза «Красное знамя», а завтра ещё дальше, в другом районе. И там будут другие дела, другие колхозы, к чему же столько думать об этом, этот — лишь небольшой и уже пройденный этап его работы.
