— Ясно, — сказал Виктор, разрывая злополучные стихи.

Пришлось ограничиться подписью в прозе…

— Ну, Виктор, берись за макет, — сказал Леонид, — а я буду писать передовую. У меня, кстати, от Толоконникова свежие сведения есть… Слушай, — обернулся он к Малинину. — Я помню, будто у тебя был материал насчёт жеребца, на котором Толоконников ездит. Откуда этот жеребец в райзо? У них ведь раньше мерин был, замухрышка…

На лице Малинина отразилась скука:

— Да, была заметёнка. Я разбирался — дело выеденного яйца не стоит. Понимаешь, написали какие-то двое, что Толоконников самовольно забрал этого жеребца из их колхоза, что — до чего додумались! — якобы заведующий райсельхозотделом занимается чуть ли не грабежом среди бела дня. Я, конечно, не поверил, что я Толоконникова первый год знаю? Проверил — точно ерунда, жеребец этот из того колхоза — верно, — но не взял его Толоконников, а обменял на мерина, и не самовольно, а по согласованию с председателем колхоза. Ему, председателю, там виднее, кто больше нужен — мерин или жеребец. К тому же не для себя взял Толоконников коня, а для государственного учреждения…

— Гляди, редактор, — покачал головою Ковалёв, — не проморгал ли ты чего-нибудь в этой истории с сивым мерином. Коня не для себя, а порося из колхоза, я сегодня видел, он домой повёз…

— Поросёнка привёз? — с любопытством спросил Малинин. — Вот моду завели — то один, то другой. А район план по свинопоголовью не выполняет. Я хотел даже в газете намекнуть, так это, не сгущая красок, что, мол, отдельные товарищи позволяют себе и всё такое… Хорошо, что подумал прежде, а то настукали бы мне, грешному!

— За что же?

— За политическую ошибку. Поросёнок — что? Мелочь. А, представляешь, какой нехороший отзвук имела бы такая статья? Тот же Толоконников приедет в колхоз, станет на ошибки указывать, а ему газету в нос ткнут — сам-то ты хорошо? И — крышка авторитету ответственного руководителя. Заработать его нелегко, авторитет, а подорвать — плёвое дело.

— Это верно, — согласился Леонид.

— Конечно! — обрадованный поддержкой, воскликнул Малинин. — И в какой политически важный период подорвать, — когда хлебозаготовки фронтом называют…

— Эх, разговоры хороши, а дело не ждёт, — сказал Леонид и взялся за передовую.

Ковалёв был прав, когда говорил, что нужно выпустить только первый номер, а там письма пойдут сами гобой. Уже на третий день после того, как Леонид, для большей страховки прочитав новорождённую газету дважды, широко написал на ней: «В свет», почтальон принёс два конверта, адресованных на их имя. Затем появился первый посетитель, за ним — второй, потом трое сразу. Теперь уже нельзя стало путешествовать по Чёмску обоим одновременно, — один должен был дежурить в редакции.

Когда Ковалёв и Виктор заканчивали вёрстку очередного номера, пришёл ещё один посетитель — ничем не примечательный, средних лет, в помятом дождевике, какие носила, наверное, половина района, с кнутом в руках.

— Который тут редактор? — осведомился он, достал из кармана бумагу и, сдув с неё табачные крошки, протянул Ковалёву. — Вот — опровержение.

Виктор и Леонид быстро переглянулись, и одно и то же было в их глазах: как же это мы, едва начать успели!

— Давайте, разберёмся, — дрогнувшим голосом сказал Леонид.

Он стал читать:

— «Правление колхоза удостоверяет, что предъявитель сего, товарищ Шептало М. К., действительно нарушил трудовую дисциплину, без разрешения правления выехав двадцать четвёртого августа сего года на базар в город Чёмск, за что справедливо был подвергнут критике в газете…»

Леонид шумно выдохнул воздух.

— «Товарищ Шептало М. К. на собрании бригады признал свою ошибку и обязался исправить её добросовестным трудом, что и выполнил, дав двадцать седьмого августа сего года сто семнадцать целых и пять десятых процента нормы, а двадцать восьмого августа сего года — сто тридцать две целых ноль десятых процента нормы. Правление просит сообщить об этом читателям, поскольку товарищ Шептало М. К. учёл свою ошибку и обязался впредь её не повторять».

— Что же, напечатаем, раз такое дело, — положил Ковалёв бумагу на стол.

— Вы уже примите меры, товарищи, — проговорил Шептало. — А то проходу нет по деревне. Смеются: похож, как вылитый, в газете, и гусь твой! Где же похож, если там с бородой, а я смолоду бреюсь?.. Жена, и та покою не даёт, — симулянтом обзывается…

— Прямо в следующем номере и напечатаем, — успокоил его Леонид.

И едва Шептало повернулся к ним спиной, Ковалёв показал Виктору язык.

Когда вышло три номера, Виктор счёл, что дело уже наладилось. Работа в выездной редакции оказалась не такой сложной. Ковалёв ходил в райком партии и райисполком, писал передовые, Виктор принимал посетителей и обрабатывал письма, потом они вместе верстали газету.

Но Ковалёв не разделял мнения Виктора. Однажды он сказал:

— Начало мы положили. Но на одном этом мы далеко не уедем. Самим надо выбираться к людям. И заниматься нам надо не только голой критикой, нужно учить на примере лучших. Я думаю так: поскольку штат у нас небольшой, поедешь ты один в колхоз «Красное знамя». Будешь оттуда писать и передавать мне по телефону. Понимаешь, что получится? Дадим мы для всего района курс лекций: как правильно вести хлебозаготовки. Колхоз этот на первом месте, и поучиться у него есть чему. Но имей в виду: не к чему стараться писать об одном положительном. Не бойся писать о плохом и как с этим плохим борются. Вот тогда у нас получится настоящая школа. А сейчас узнаем, как тебе до «Красного знамени» добраться…

После нескольких телефонных звонков, взаимных приветствий, расспросов, что да как, выяснилось, что в деревню Каменка, где находится колхоз «Красное знамя», вот-вот пойдёт машина из райпотребсоюза. Виктор наскоро собрал вещи и отправился туда.

Во дворе райпотребсоюза, действительно, стояла потрёпанная полуторатонка, в которую грузили какие-то ящики, свёртки, бочки.

Толстенький добродушный человек то и дело замечал грузчикам:

— Вы, ребята, так сказать, полегче, — ведь стекло… Краску, краску под брезент — не дай бог, дождём попортит…

Виктора он встретил приветливо:

— Корреспондент, значит, как говорится? Очень приятно… Вы в кабину садитесь.

Виктор подумал, что самому этому человеку тогда придётся ехать в кузове, и отказался.

— Садитесь, вдруг дождь, так сказать, в дороге…

Но Виктор отказался снова.

— Глядите, вам виднее. Если передумаете, — только постучите в кабину, я мигом, как говорится… Гвозди в этот край, куда потянули? — опять обратился мужчина к грузчикам.

Когда всё было уложено, он крикнул:

— Павел! Поехали!..

Из склада вышел парень лет шестнадцати-семнадцати в кепке с поломанным козырьком, в комбинезоне. Он был светловолос, брови его почти не были заметны — так они, и без того белые, выгорели под солнцем, — над вздёрнутой верхней губой золотились чуть пробивающиеся усы. Павел легко впрыгнул в кузов, предварительно бросив туда стопку книг, перетянутую шпагатом.

Мотор заработал, и машина, выйдя за ворота, медленно поползла по улице, переваливаясь из стороны в сторону на ухабах и рытвинах, — очевидно, шофёр, боясь за хрупкий груз, не решался пустить её быстрее.

Когда подъезжали к станции, к перрону подкатил поезд, всё с теми же маленькими зелёными вагончиками и работягой-паровозиком впереди. Виктор взглянул в ту сторону, но в это время грузовик сильно качнуло, и шпагат, стягивавший стопку книг в руках Павла, лопнул. Парень бросился собирать книги, а Виктор — помогать ему. И поэтому он не увидел, как от станции пошла к городу группа, которая могла бы заинтересовать его, — впереди молодой офицер нёс чёрный чемодан, далее следовали седой мужчина и женщина, тоже пожилая, но сохранившая следы прежней красоты, а между ними — обнявшая обоих за талии и безумолку что-то говорившая, маленькая смуглая девушка в светлом демисезонном пальто — Маргарита…