— Завтра утверждаем. Вам я, между прочим, тоже тему вписал, имейте в виду, — о путях перехода к коммунизму…

Виктор и Ковалёв приблизились к белому трёхэтажному зданию с флагом на крыше.

— Райисполком, — сказал Леонид. — Здесь и редакция…

В это время к подъезду райисполкома подкатила щегольская лакированная тележка. Сытый гнедой жеребец остановился с разлёта, затоптался на месте и пронзительно заржал.

— Балуй! — прикрикнул на него седок — немолодой мужчина с небольшими жёсткими усами, чуть одутловатый, но в общем выглядевший браво. Он выпрыгнул из брички, разминая ноги, и тут заметил Ковалёва: — Ба, вернулся!

— Знакомьтесь, вот тоже товарищ из редакции, — сказал Леонид.

— Толоконников, заведующий райземотделом, — назвал себя новоприбывший.

— Будем у вас выпускать новую газету, — сообщил Ковалёв. — Мы — выездная редакция.

— Похвально, — кивнул Толоконников. — Печать — острое оружие.

— Я слышал, ты тут без меня вылазку устроил с эмтеэсовцами? — вспомнил Ковалёв.

— Как же — было такое дело! — оживился Толоконников. — До самого займища добрались — жалели, что тебя нет.

— И шилохвости набили?

— Её — точно!

— Мудрёная штука, — покачал головой Леонид. — Откуда она на займище взялась — погодой её загнало, что ли? Ты откуда? — спросил он Толоконникова.

— По дальним сельсоветам проехал.

— И как?

— По совести — плохо. Дожди — просвету нет. Косить нельзя… Подтянул, конечно, но, сам понимаешь, и так люди стараются…

— Конкретно — где как? — спросил Ковалёв.

— Можно и конкретно, — Толоконников взял из брички кожаную сумку, лежавшую рядом с каким-то мешком. Он вынул из сумки листок: — Знакомься…

— Да, картинка такая, что радости мало, — протянул Ковалёв, возвращая листок хозяину.

— И не говори! А ты ещё нас обвиняешь, мол, мер не принимаем, не боремся с нарушителями дисциплины. Вот он, нарушитель, — Толоконников поднял сумку к небу, а затем швырнул её обратно в бричку. Сумка упала на мешок, и тот обнаружил вдруг признаки жизни, заворочавшись, захрюкав и разразившись, наконец, самым настоящим поросячьим визгом.

Ковалёв легонько улыбнулся:

— Это что — тоже подстрелил?

Толоконников чуть смутился:

— Жена просила, ну, ездил, — купил.

С лица Ковалёва не сходила улыбка:

— Купил? А, может, всё-таки подстрелил?

Толоконников поморщился:

— Конечно, купил! И вообще не понимаю — ты шутишь или всерьёз?

Улыбка на лице Ковалёва исчезла:

— Какие тут шутки! Почём платил?

— Почём, почём! Пятнадцать рублей — поросёнку и месяца нет.

— Цена сходная. Ещё одного нельзя за такую же цену?

Толоконников озадаченно посмотрел на Леонида:

— Я всё-таки не понимаю… Тебе или кому? Вещь, конечно, не совсем… Впрочем, если…

— Ладно, поговорим, — прервал его Ковалёв. — А насчёт нашей газеты не забывай. Ждем участия…

— Ясное дело! — бодро воскликнул Толоконников. — У меня и тема есть одна — о снабжении работников МТС… Хотя это уже не по вашей части — вы только о хлебозаготовках.

— Почему же! Одно за другое цепляется…

Отскребая сапоги о железку на крыльце, Ковалёв похлопал по шее жеребца:

— Хорош конь…

Толоконников, уже склонившийся к колесу и неизвестно зачем трогавший пальцем втулку, ничего не ответил…

Редактор районной газеты Малинин встретил Ковалёва и Виктора, как хозяин, который от радости не знает, куда и пригласить дорогих гостей, где им выбрать место получше.

— Выездная редакция? Слышал — вчера звонили из обкома, — говорил он, быстро почёсывая большим пальцем подбородок и морща лоб. — О том, что будете печататься в нашей типографии, тоже передали. Пожалуйста, — чем богаты, тем и рады. Можем даже поднять вопрос, чтобы день выпуска нашей газеты переменить, если вам понадобится…

— Зачем — у вас ведь привыкли уже.

— Какой разговор! — вскричал Малинин. — Вы — областная газета, чего мы, мелкая сошка, будем путаться.

— А стол нам выделите?

— Да любой! — обвёл Малинин рукою комнату, где, кроме редакторского, стояло ещё два стола. — Хоть мой — я только бумаги выну.

Он, и верно, начал сейчас же освобождать стол, но Леонид остановил его:

— Что мы — тебя совсем выселим? Вот этот берём, — указал Леонид на столик возле самой двери, затем взял чистый лист, другой свернул в трубку, обмакнул его в чернильницу и, подумав, написал крупными буквами: «Выездная редакция здесь». Самодельный плакат он пришпилил кнопками над столом.

И выездная редакция приступила к работе…

Виктор и Ковалёв, разделившись, отправились по городу. Где только не побывал в этот день Виктор, — на пункте «Заготзерно», куда всё время подходили машины и подводы с хлебом, где стоял неумолчный гомон, бегали девушки с похожими на гигантские шприцы металлическими щупами, с помощью которых брались пробы зерна, на нефтебазе, где всё пропиталось запахом бензина и керосина, а лужи с дождевой водой были подёрнуты радужной плёнкой, в Доме культуры, на базе «Сельхозснаба», в районо, на автобазе… Он разыскивал нужных людей, и хотя у тех были свои неотложные дела — один добивался, чтобы ему скорее выписали накладную, другой спешил получить запасные части, третья договаривалась о маршруте концертной бригады — почти каждый, узнав, что нужно Виктору, находил тему для заметки — о хорошем комбайнере, о шофёре-стахановце, о нерадивом колхознике — обо всём, что он считал необходимым рассказать району с газетной трибуны. Виктор устраивался с автором где-нибудь в сторонке, — иногда человек сам, хмуря брови и шевеля губами, писал заметку, а иногда Виктор после извиняющегося: «Вот только писать я не мастак» выслушивал обстоятельный рассказ и брался за перо помня при этом давнишнее наставление Михалыча и стараясь сохранить все особенности живой речи автора.

Виктор вернулся в редакцию с грудой исписанных листков. Ковалёв показал ему такую же груду и произнёс:

— Двинулись!

С этой минуты они двое представляли коллектив, создающий газету, — редактора, секретаря, корректоров, выпускающего. Только сугубая техника — набор и печать выполнялась другими. Вот когда пригодились Виктору посещения типографии, наблюдения за рождением газеты…

Ковалёв щёлкнул пальцами:

— А сюда — обязательно карикатуру…

Из редакции они привезли с собой несколько клише-карикатур. Темы их были тщательно продуманы заранее, — выбрали такие, какие могли встретиться вернее всего. Одно клише состояло из двух рисунков — на первом под заголовком: «На работу» был изображён лодырь-симулянт с перевязанной рукой и костылём подмышкой, на втором тот же лодырь бодро шагал по дороге, держа в руках корзину, из которой торчала длинная гусиная шея. Тут заголовок гласил: «На базар».

— Как по заказу, — заметил Ковалёв. — Слушай: «Колхозник Шептало, сказавшись больным, не вышел на работу, но в тот же день отправился в город на рынок». Эх, ещё бы подпись в стихах…

Стихи… Виктор вспомнил свои поэтические опыты.

— А ну, — сказал он, — я попробую.

Он всматривался в заметку и перебирал слова. «Шептало»… «Устало»… «Настало»… «Мало»… «Трудится мало»… Ага! «В поле Шептало трудится мало»… А дальше? Что делает Шептало? «День на базаре проводит с женой». Так… Теперь — заклеймить Шептало! «Шептало»… «Летало»… «Подвала»… «Шакала»… «Видать, у Шептала натура шакала!» Ну да, шакал — гнусное животное. И легко легла последняя строка: «Такого, как он, из колхоза долой!»

Виктор подал стихи Ковалёву.

— Быстро! — восхитился тот. Он прочёл стихи вслух и расхохотался: — Зло! Гляди, поучишься, из тебя новый Маяковский выйдет.

Малинин, наблюдавший за рождением газеты, поддакнул:

— Сатира!

Ковалёв перегнул лист пополам и протянул его Виктору:

— Возьми на память.

— Почему? — обиделся Виктор.

— Потому, что есть критика, и есть «крытика». Превращать критику в известное дышло — куда повернул, туда и вышло — нам с тобой не полагается. Ты не дуйся, а подумай: кто такой этот Шептало? Может, и правда — гад. А вернее всего — наш, советский человек, запутался только немного. А ты его: «Шакал, долой!» Тяп-ляп, и спать пойдёшь спокойно, а человеку всю жизнь испортишь. И жену ещё приплёл, а ней в заметке и слова нет. Жена, может, первая его за это била — простое дело… Ясно?