А к вечеру болезнь схватила старика с новой силой. Сжала, скрутила, навалилась — дыхания не хватало. Не тучами поплыли мысли — рваными клочками понеслись, запутались, заметались… Затрещали плинтусы, опять не так уложенные плотниками, расщепились по всей длине под длинными четырёхгранными гвоздями, заплясали сверкающие огни, пёстрые краски выставки, оглушительно громыхнул выстрел…
Куренок очнулся и совершенно отчётливо осознал — пришла смерть. И ничего не поделаешь, так и положено на земле — одни нарождаются, другие умирают, никому не миновать своего часа, как он ни старайся…
Никому?..
Куренок беспокойно задвигался на постели.
— Чего тебе, — спросила заплаканная старуха, думая, что он всё ещё в бреду. — Лежи…
— Ничего, — ясным голосом ответил дед. — Такое дело — помираю, старая…
Старуха, охнув, всплеснула руками:
— Чего мелешь? Чего ворожишь, господи?.. Кваску вот на…
— Помираю, — упрямо сказал дед и устремил неподвижный взор в стену.
Сверчок поёт, и завтра будет петь, а деду не слыхать больше сверчка…
Трактор гудит, и завтра будет гудеть, а деду не видеть больше трактора…
Трещинка, тонкая трещинка на стене привлекала стариково внимание. Замазать бы, заделать бы, да и весь дом ремонта требует…
О чём думаешь, старый? Один у тебя теперь дом…
Один?
Отчего-то вспомнилось деду, как давно, ещё в войну, ездил он со школьником из города за дровами. Как учил парнишку: «Берёзу выбирай посуше, гибнет которая. Оно — и топить легче и лес сохраннее…» Как же имя тому парнишке?..
— Звать его… как? — хрипло выговорил дед.
— Кого? — плакала старуха.
— Парня того, — шевельнул рукою дед.
Выбрала, костлявая, старую берёзу! Выбрала берёзу, которой час пришёл!..
Но нет!..
Куренок опять беспокойно заворочался. Всхлипнув старуха бросилась к мужу:
— Лежи…
— Погоди, погоди, — остановил её дед. Он насторожённо вглядывался в тёмное окно…
Новая школа, не видать её сейчас, ночь… Вот-вот отделают, покрасят, и побегут туда детишки с сумками. Зашумит, оживёт новый дом и затихнет, — начались уроки. Не увидит этого дед, но кто строил школу? Он, Куренок…
Гидростанция стоит над Чёмкой. Тянутся от неё провода — к избам, к фермам, к токам. Кто плотину помогал делать, кто лес возил на столбы? Он, Куренок…
Поля, поля, без краю и конца, скот на лугах — не перечесть, машины всюду — каких не видел ещё никто… Выросли детишки, хозяевами пришли на поля и луга, сели на машины. Жизнь у них — и не снилась никому такая. Кто им жизнь эту готовил? Он, Куренок…
Нет! Будет жить Куренок — в памяти людской, в том, что сделано им…
Напрягая все силы, старик поднялся на постели:
— Не помру! Порода не такая!.. — крикнул он врагу.
И медленно опустился обратно…
Одним хорошим человеком стало меньше на земле.
Больной вопрос
Что прочёл Виктор во взгляде Маргариты ночью по дороге в деревню? Что смутило его? Да нет!.. Ничего не было, всё это показалось ему, конечно. Просто девушка смутилась от своей бестактности. А сейчас, утром, она опять стала прежней…
— Вы с нами, равноправный член девичьей команды? — крикнула Маргарита Виктору.
— Нет, сегодня не смогу, — отрицательно мотнул он головой. — Дела…
Виктор отправился в контору. Необычно мрачный Бородин вёл с Филиппом Артемьевичем разговор о каких-то досках и кумаче и едва ответил на приветствие. Виктор присел в уголке, дожидаясь своей очереди. Но только председатель кончил с Филиппом Артемьевичем, Виктор увидел в окно, как к правлению подкатила щегольская лакированная тележка, в которую был запряжён сытый гнедой жеребец. Ошибиться было нельзя — Толоконников. Действительно, — открылась дверь, и заведующий райземотделом собственной персоной появился в комнате.
— Привет председателю! — бодро воскликнул он.
— Здравствуйте! — всё так же мрачно сказал Бородин.
Толоконников заметил Виктора:
— А, и пресса тут! Доброго здоровьица, товарищ корреспондент.
Внимание заведующего райзо удивило Виктора: видел всего один раз, мельком, а запомнил. Толоконников обратился к Бородину:
— Докладывай обстановку…
Слушал и одобрительно кивал:
— Угу, понятно… так… Словом, дела на мази?.. К двадцать пятому план выполните? — удовлетворённо погладил Толоконников свои колючие усы. — Видно, что во главе боевой человек! Фронтовая закалка — великая вещь…
Толоконников достал из кожаной сумки пухлую записную книжку и, перелистнув её, сказал:
— У меня только одно замечание… Объехал сейчас твои владения — всё хорошо, не придерёшься, но сено, там, у Савкиного лога, ты малость пораскидал. Да и мелковаты стожки, как бы их ветром не разнесло…
— Верно! — удручённо согласился Бородин. — Немедленно переметаем… Чёрт его знает, как я упустил, думал ещё об этом. Сена там, правда, пустяки, но всё равно…
— Гляди! — шутливо погрозил ему пальцем Толоконников. — Хоть вы и передовики, хоть и сами с усами, а на районное руководство рукой не машите — оно кое-что подскажет…
— Я разве когда-нибудь это отрицал? — вскинулся председатель.
— Ну-ну, шучу… Константин Лукич, — спохватился Толоконников, — коли уже речь зашла о сене, у меня к тебе такое дельце…
Он оглянулся на Виктора, что-то быстро оценивая в уме, потом, как бы ответив сам себе, кивнул и повернулся к председателю:
— Просила ходатайствовать перед тобой МТС… Насчёт сена. Люди, тебе известно, они рабочие, о личном хозяйстве подумать некогда, зима нынче будет нелёгкая… Одним словом, продай им центнеров с полста — у тебя ведь излишки. Можно как раз вот это — у Савкиного лога, с твоих плеч забота долой, и им возить два шага…
Бородин постукал пальцами по столу.
— Так как же? — спросил Толоконников.
— Подумаем, — уклончиво ответил председатель. — Ещё что у вас?
— Ещё… — Толоконников опять бросил быстрый взгляд на Виктора и лёгким кивком ответил на свой собственный вопрос. — Есть и ещё… Относительно той же МТС. Люди они рабочие, нуждаются в поддержке… Что у вас на будущий год по севообороту засевается на Малинкиной гриве?
— Клевер.
— Сколько?
— Восемьдесят га…
— У-у! — поднял брови Толоконников. — Размах у тебя, прямо скажем, генеральский, хоть ты и подполковник… Ну, при таких масштабах ты мелочиться не будешь… Короче говоря — малую толику секанём?..
Толоконников ребром ладони срезал угол стола:
— Пять гектаров?
— Зачем? — насторожился Бородин.
— Под индивидуальные огороды для работников МТС…
— Ни в коем случае!
Толоконников поморщился:
— Да ты знаешь, как остро стоит вопрос об индивидуальных огородах?
Он повернулся к Виктору, ища поддержки. Тот, соглашаясь, опустил веки: действительно, газета много писала о развитии индивидуального огородничества.
— Но не за счёт колхозных земель, — сказал Бородин.
— Так ведь о чём речь? О пяти гектарах. Пять, — Толоконников растопырил пальцы на одной руке. — Ты понимаешь, всего пять гектаров. Столько же дают твои соседи — они без разговоров согласились. МТС — большое подспорье, а вам это — тьфу, при ваших тысячных площадях.
— Общественная собственность — не отрежем ни сотки. Поведение соседей не одобряю…
— А! — крякнул Толоконников. — Хороший ты мужик, но есть в тебе эта чёрточка — формализм… Колхозная земля, общественная собственность, — воздел он руки к потолку и рывком опустил их: — Приземистая позиция!
Бородин поднялся из-за стола и, открыв шкаф, достал оттуда большую папку с золотыми буквами на обложке. «Акт о передаче земли в вечное пользование…» — успел прочитать Виктор.
Председатель молча протянул акт Толоконникову. Тот досадливо отмахнулся:
— Призёмистая позиция, повторяю… Глядишь со своего председательского пня, дальше носа не видишь. Поднимись выше, на районную гору, на государственные высоты!.. Для кого стараются в МТС — для себя? Для вас — вот вы о них и заботьтесь…
