– Которая тут Рена сан Марна? – послышался голос секретаря.

   Мужчина по имени Вайре сан Филлис потянул на себя свою рабыню, прижал к себе и тут же повернулся к Рене.

   – Тебя подождать, крошка? – с сальной ухмылкой спросил он.

   – Нет, – ответила Рена.

   Она уже повернула ручку двери, когда мужчина положил лапу ей на плечо.

   – А если подумать? Я видел, как ты смотришь.

   – Отвали, диа, – рявкнула Рена. – Или скажу кое-кому, и тебе колокольчики повыдергают!

   Мужчина хрюкнул, а его рабыня неожиданно для Рены показала босяцкий жест одобрения – сжала пальцы в кулак и сразу растопырила. Кажется, мужчина не понял, а Рене было в самый раз. Хотя она ещё не слишком близко познакомилась с «уличной пылью» – жестов перевидала немало.

   – Входите же, - нетерпеливо крикнул из кабинета секретарь.

   И Рена вошла.

   Сидящая за столом женщина подняла гладко причёсанную голову. Рена оторопела. Она видела Хаггану угрожающей, домогающейся, холодно-отстранённой, тоскующей и… сухой.

   Сухой, словно ветка, на которой уже ничего больше не вырастет!

   А сейчас у Хагганы светились глаза, и губы сделались более сочными, припухшими, и на щеках розовел румянец. Что с нею произошло?

   – Присядьте, милая Рен, - сказала Хаггана.

   – Айрин, я…

   – Ты можешь называть меня сан Хагганой, если сложно по имени, - улыбнулась инспектор.

   Рена попятилась. Улыбка на лице Хагганы не была, как раньше, людоедской – вовсе нет! Она где-то научилась улыбаться по–человечески, мягко, добро… И против такой Хагганы у Рены не было защиты. Отбиваться от человека, который словно светится изнутри? Против зла несложно изобрести оружие, а что делать с добрым отношением?

   – Мне не сложно, – сказала Рена.

   – Сядь, девочка, – уже твёрже сказала Хаггана. - Я хочу сделать тебе один подарок.

   Рена села, но при словах о подарке напряглась ещё сильнее. Разве не говорила ей когда-то Хаггана, что просто так никто никому добра не сделает? Чем за этакий «подарок» платить придётся? И что они с вице-мэром, сговорились благодетельствовать, что ли?

   Но Айрина сан Хаггана, кажется, даже не подозревала, о чём думает Рена. Она взяла со стола какой-то документ – на плотной бумаге, с золотистой печатной каймой, с печатями. Документ был не на пишущей машинке отпечатан, а написан от руки красивым почерком – стало быть, очень важный. Инспектор пробежала по написанному взглядом и снова улыбнулась Рене.

   – Я хочу тебя освободить от этого негодяя, - сказала она. - У меня, конечно, нет таких денег, но я могу дать тебе разрешение. Думаю, если вице-мэр серьёзно настроен насчёт твоего будущего – деньги ты сможешь попросить у него.

   Рена непонимающе уставилась на бумагу и тонкие ровные пальцы Хагганы, аккуратно держащие её.

   – Прошу прощения?

   – Милая Рен, – торжественно промолвила Хаггана, – всё, что тебе надо – это расстаться с человеком, который портит тебя. И лишает нормального будущего. Посмотри, как страшно он на тебя влияет…

   Рене стало страшно. Что она хочет сделать с Деми? И, главное, как противостоять этому вновь поменявшему лицо злу? Доброму, понимающему, усыпляющему своей заботой, но всё же злу!

   – Возьми это. И, если ты не захочешь меня видеть по какому-нибудь важному делу, я больше не потревожу тебя.

   Это прозвучало ещё более устрашающе.

   – Вы… Айрин? Что вы такое придумали?

   – Я? Боже упаси, – Хаггана тихо засмеялась. - Я нашла женщину, с которой мне хорошо. И которой я нужна. Ты мне по–прежнему небезразлична, но я поняла, что тебе это не надо. Так вот и ты должна понять, что ты не должна продолжать жить в одном доме с Деми сан Коттом.

   Это имя Айрина произнесла с отвращением на лице и в голосе.

   – Поэтому бери.

   Рена взяла документ дрожащими пальцами. Бумага была глянцевая, гладкая, прохладная на ощупь. Казалось, что она вот-вот выскользнет из рук. И казалось, что буквы никак не складываются в слова, пляшут, размываются, исчезают с документа…

   – Так, а ну-ка не реви на государственную бумагу, – строго сказала Хаггана, и Рена рывком вытерла глаза.

   – А что там? - спросила она, чувствуя страшную слабость во всём теле.

   – Что-что… Всё, что я смогла выбить. И скажи этому негодяю, что я не ради него старалась, а ради тебя. Чтобы его преступления случайно на тебе бы не сказались. И чтобы…

   Хаггана на секунду прикусила губу.

   – Ты так и не пообещала, Рен.

   – Что?

   – Что освободишься от Котта, когда он будет свободен от тебя.

   – Простите?

   – Это право выкупа, дурочка, – сказала Хаггана.

   Слёзы хлынули так неожиданно, что Рена ощутила их вкус во рту. И в носу защекотало! Девушка вскочила со стула, схватив бумагу, и кинулась к двери. Айрина поднялась с места, и Рена, услышав, как скрежетнули по полу ножки её кресла, бросилась обратно – обниматься.

   – Айрин, - взахлёб говорила она, – Айрин, вы не представляете! Я найду деньги, я… вы только не сердитесь, но он хороший человек, он чудесный, совсем не такой, как вы думаете.

   – Что, по-твоему, он сейчас делает, этот ваш чудесный человек? - спросила Хаггана. – Наверняка проворачивает какую-нибудь мелкую махинацию или ворует молоко. Глупый мальчишка, неспособный ни защитить тебя, ни сделать счастливой.

   – Вы так неправы! – начала Рена.

   Затрещал телефонный аппарат – сипло, надсадно, словно охрип от частых звонков. Инспектор высвободилась из Рениных объятий с явной неохотой и взяла телефонную трубку.

   – Бейли, – одними губами произнесла Айрина и снова засияла изнутри.

   Рена свернула документ в трубочку, положила в сумку и на цыпочках вышла из кабинета. Сидящий в приёмной за пишущей машинкой секретарь шёпотом попрощался с нею.

   Город уже любовался закатом, в оконных стёклах плавилась солнечная медь, и Рена летела к трамвайной остановке, как на крыльях.

   На свете ужасно много способов испортить человеку настроение. Но тем ценнее, когда что-то или кто-то делает его хорошим.

Свобода! У неё нет ни вкуса, ни цвета. Её сложно даже внятно описать словами. Одни считают, что свобода дана тем, кто богат и знатен, другие – что по-настоящему свободна лишь уличная пыль из босяцких кварталов. Человек, подобно волу, впряжённый в работу или в долговые обязательства, или ещё в какие-либо дела, не обязательно чувствует себя несвободным. Это хорошо известно обитателям рабочих окраин – не тех бездельников и хулиганов, что нападают на прохожих и обижают девушек, а тем, кто день-деньской трудится в поте лица. Спроси его – что такое свобода? Он лишь закурит папиросу и пожмёт плечами. Он не знает свободы.

   У босяков и не спросишь – мелькнут грязные пятки, да ещё и кошелька не досчитаешься. Не та нынче уличная пыль, ох не та – были профессиональные нищие, стали виртуозные мошенники да воришки, вымогатели да ещё, пожалуй, пустые мечтатели. Они считают себя свободными. Но спроси у них, что такое свобода – не ответят и эти.

   А если спросить арана? Особенно из тех счастливчиков, кто отродясь не держал в руках ничего, тяжелее мяча для игры в «задаваку» и не утруждал ноги ничем, кроме бальных танцев? Спросите, свободны ли урождённые араны, которые никогда не сидели за пачками счетов и не занимались государственными делами. Они лишь пожмут плечами и поспешат на занятия по верховой езде или на светский приём.

   Но не ответят.

   И лишь рабы знают, что сказать, если их спросят о свободе. Свобода, скажут они, это такое состояние, когда у тебя нет ни перед кем никаких долгов, зато есть права. Конечно же, в современной Арговии рабство считается давно изжитым, не считая кредитно-долговых отношений с государством или частными лицами. Но, попав даже во временное рабство, не в постоянное, человек перестаёт считаться человеком. Сколько было поломано человеческих судеб в тисках, которые КДС год от года закручивало всё сильнее!