– Просто еда, – поправил Деми. - Чем больше еды – тем, значит, праздничнее. О, а вот и Микки. Эйя, Микки!

   Как показалось Рене, высокий смуглый парень совсем не рад был видеть Деми сан Котта. Но на Рену он посмотрел без неприязни.

   – С праздником, - пискнула та.

   В глазах Микки появился интерес.

   – Надо говорить – не с праздником, а с днём Андреа.

   Рена прижала ладошку к губам.

   Ей ужасно хотелось узнать, кто такая Андреа – не святая же! Никогда Рене не доводилось слышать о святой с таким именем. Но Микки уже церемонно взял девушку под руку и спросил:

   – Желаете подойти к ней?

   – Конечно, – храбро ответила девушка. – А Деми?

   – Какой такой Деми? – удивился Микки, словно Котт не шёл с ними рядом.

   Рена решительно высвободила руку и схватила под локоть своего напарника. Он внушал ей больше доверия.

   – Он мой друг, – сказала она. – И раз привёл меня, то имеет на это право и…

   – Андреа в жизни не захочет видеть какого-то Деми, – заверил её Микки.

   – А вы спрашивали?

   – Она не слышит. И не видит, – тихо сказал Котт.

   Тут где-то поблизости заиграла музыка – не слишком громкая для такой оживлённой улицы, но вполне различимая. И снова Рена узнала «Уличный оркестр Викки Делира».

   У стены старого трёхэтажного дома сидела под полосатым солнечным зонтом женщина. Древняя, как мир, так показалось Рене. В свете загорающихся фонариков и мерцании углей в жаровне тускло блестели её белёсые глаза. Зачем ей был зонт? Неясно! А зачем ей, глухой, граммофон, что стоял у её ног? Рена не очень понимала.

   Микки подошёл к старухе и прикоснулся к её руке. Женщина слегка вздрогнула и громко сказала:

   – А, это ты, Микки! Мы начали без тебя! Все ли танцуют?

   Ещё никто не танцевал, но людей собралось очень много.

   – Пусть все едят, пьют и танцуют, – объявила Андреа и хлопнула в ладоши. – Я люблю, когда люди веселятся. Помнишь, как танцевала моя Луиза, Микки? Сердце замирало.

   Рене уже сунули в руки завёрнутую в тонкую лепёшку еду: истекающее соком мясо, пахучую зелень, крупно нарезанные овощи, поджаренные на решётке над углями. Рот моментально наполнился слюной. Кролик там или не кролик, а кусать эту лепёшку с начинкой хотелось отчаянно и как можно быстрее: пока всё не остыло на холодном осеннем воздухе.

   – Скажи ей, что я здесь, - сказал Деми. – Ты же можешь!

   Микки покачал головой.

   – Все ли танцуют? - снова спросила Андреа. – Я не чувствую дрожи в коленях.

   – Скажи!

   – Она не хочет тебя знать, – ответил Микки.

   – А в чём дело? - спросила Рена, торопливо прожевав пахнущее дымком, пряное, островатое мясо. - Почему она не хочет? Откуда вы знаете, что не хочет?

   – Проваливай, диа, – грубо ответил ей Микки. – Нечего тут красивой аране делать, среди уличной пыли!

   И он сделал странный жест, сложив пальцы щепоткой. Деми дёрнулся, словно его ударили.

   – Пойдём, Рен, – сказал он, – не дадут нам потанцевать на дне рождения Андреа.

   Но Рена, быстренько проглотив остатки угощения и вытерев руки о носовой платок, уже взяла старую женщину за руку.

   – Кто это? Луиза? - громко и тревожно спросила та.

   Микки оттолкнул Рену прочь.

   – Не надо её волновать, – прошипел он, взмахивая обеими руками перед лицом девушки.

   – Пусть она сама скажет, что не хочет знать Деми, – пошла в атаку Рена.

   Ей надоел этот надутый индюк с его диковинными жестами, которых она не понимала!

   – Возьми её за руку, Дем, – крикнула она, удерживая Микки, не пуская его к Андреа.

   – Луиза, - простонала старая женщина.

   И Деми встал перед ней на колени.

   Вся улица смотрела на них. Люди перестали жевать, пританцовывать под музыку, и лишь голос Викки Делира не умолкал. Он пел «Моя девочка – ты!» И от затаённой страсти, мучительной и, кажется, неразделённой, сжимались сердца.

   Деми взял старуху за обе руки и приложил ладонями к своему лицу. Андреа тихо вскрикнула, узнавая внука.

   – Я ещё не простила тебя, - сказала она.

   Что он мог сказать? Какие бы слова ни подобрал Деми – разве она услышала бы его, давно оглохшая, разве увидела бы, давно ослепшая, движения его губ или хотя бы виноватые глаза?!

   Но Рена увидела, что он нашёл путь. Взял старую женщину за талию и повлёк в круг танцующих.

   И бережно, словно стеклянную, повёл в танце. Сначала Андреа чуть отставала. Её старые ноги плохо двигались, она редко ходила, ей незачем было много двигаться. Да и музыки не слышала… но тело Деми подсказывало ей, как танцевать.

   – Когда люди танцуют, я слышу дрожь вот здесь, - Андреа приложила руку вместе с рукой Деми к своей груди. – И всегда знаю, какая песня звучит. И эту песню я знаю.

   Женщина говорила громко, но некоторые звуки пропадали, ведь она не слышала собственного голоса.

   – Мы пели её. Мы пели её… мы пели вдвоём. И весь мир танцевал вокруг нас.

   Микки взял Рену за руку и за талию, а следом и остальные пары закружились вокруг Деми и Андреа. В их движениях была энергия, была жизнь, но Андреа в центре круга не могла себе позволить такой танец. То, что она делала, было лишь слабой тенью танца! И всё-таки в нём она ожила.

   Рена старалась не упускать их из виду, как ни кружил её настырный Микки, в чьих движениях были жёсткость и власть, но никак не страсть. Он злился, он волновался, ему не было особого дела до партнёрши. И, пожалуй, в своём танце он высказывал Рене свою досаду.

   Но когда музыка замерла и пары остановились, Андреа положила тяжёлую седую голову на плечо Деми.

   – Кажется, он извинился, – сказала Рена шёпотом.

   – Кажется, извинения приняты, – пробормотал Микки.

   – Расскажешь?

   – Спроси у своего… друга, диа. Это история принадлежит не мне, моё сердце никогда не билось возле сердца Андреа.

   – Как ты красиво говоришь.

   – Выпьешь со мной вина, диа?

   Рена покачала головой.

   – Красивая арана брезгует пить с уличной пылью?

   – Я не арана, Микки, и не брезгую, - рассердилась Рена. – Но меня привёл сюда Деми. С ним я и уйду.

   – А если я скажу нет? – с вызовом спросил Микки.

   Слова возражения так и замерли у Рены в горле. Она испугалась, сжалась и поискала глазами своего раба и напарника, Деми сан Котта. И увидела! Кто-то из местных девушек утащил его танцевать.

   Микки танцевать не собирался. Он просто насмешливо смотрел сверху вниз, удерживая девушку в крепких руках. Вдруг он прихватил её пониже спины, прижал к себе так, что Рена почувствовала его. Ощутила, как её лобок прижался к твёрдому бугру в штанах и попыталась отшатнуться.

   Но Микки не пустил. Этот великолепный нищий с царственной осанкой, который никому ничего не был должен, смотрел так, словно он выше любых аранов и вообще всех правителей мира.

   – Молодые красивые араны ничем не отличаются от рабынь, – сказал он.

   – Я не арана, – снова начала лепетать Рена, но парень её не слушал.

   – Рабы не могут сказать «нет» господину, потому что у них нет права, а красивые араны не могут сказать «нет», потому что у них нет ни мнения, ни смелости. Они только думают «а что скажут другие»? Слушай, детка! Любая босячка счастливее тебя, потому что она спит с кем хочет, и если ей не нравится босяк – она скажет «отвали, детка!» и будет свободна. Какой-нибудь бандит кулаками заставит женщину сделать, что он хочет, хитрый сан вынудит женщину быть ему обязанной, а богатый аран просто купит или возьмёт даром. Ты мне скажи: что будет, если я захочу тебя прямо здесь и сейчас?

   Сквозь ткань плаща и платья Рена чувствовала напряжение в паху Микки и понимала, что здесь и сейчас, а главное – с ним, ей уж точно не захочется любви, так почему бы не крикнуть изо всех сил «отвали, детка» или как там кричат босячки? У Рены заложило уши, заслезились глаза, а щёки и шея стали горячими. От страха или от ярости – она не поняла.