Наличие в степях Казахстана в X в. отдельной области внутренних кыпчаков служит косвенным подтверждением присутствия и другой родоплеменной группы, которая должна, если следовать логике, именоваться внешними кыпчаками. И, действительно, автор «Худуд ал-Алам» информирует о существовании ещё одного подразделения интересующего нас племени. Правда, он не называет их внешними, но само их описание, локализация по отношению к другим известным этническим коллективам недвусмысленно указывает на это. Так, в одном случае он, описывая пределы страны собственно кимаков, говорит, что к западу от неё располагались «некоторые из кыпчаков и частью необитаемые страны севера»[602], т.е. эта группа соприкасалась с «необитаемыми» странами, должна была действительно выглядеть в глазах современников передовым, пограничным, внешним отрядом.
Зная, что земли, принадлежавшие собственно кагану кимаков Иагсун-Иасу, располагались в междуречье Иртыша и Ишима, следует территорию отдельной группы кыпчаков искать западнее Ишима и располагать в предгорьях Южного Урала, преимущественно с её восточной стороны[603]. В X в. западнее их обитали и племена огузского объединения, а непосредственно в предгорьях Уральского хребта — башкиро-мадьярские племена.
Отметим, что данная группа кыпчаков пребывала ещё в полузависимом политическом отношении от кимаков. Вероятно, они находились уже на стадии выделения из кимакского государства, но не окончательного, ибо в «Худуд ал-Алам» говорится, что хотя «кыпчаки — племя, которое отделилось от кимаков», однако их «царь назначался кимаками»[604].
Поэтому становятся понятными строки из «Худуд ал-Алам» о некоей горе, лежащей между «концом границы русов и началом кимакской границы; её длина пять дней пути»[605]. Эти слова служат подтверждением того факта, что два народа примыкали с двух противоположных сторон к склонам одной горы[606]. Такой горой могли быть склоны Южного Урала[607]. Однако автор, несомненно, ошибся, помещая непосредственно с западной стороны Уральских гор земли русов. Ведь именно сам он сообщает в другом месте, при описании страны мадьяр, что к западу от них «области русов»[608], а к востоку от мадьяр (башкир) горами могли быть только Уральские склоны. Именно в этот период, вероятно, башкиры втягиваются в систему устойчивой разнохарактерной связи с кочевническим кыпчакским, миром. Начиная с этого времени нарастает волна кыпчакского этнического воздействия, которая, проникая во все части древнебашкирского этноса, влияет на его формирование, нивелирует племенные различия, убыстряя процесс ассимиляции булгаро-мадьярских и других племён[609]. Хотя в X в. кыпчаки ещё не очень активно проникали на север, в глубину башкирского массива, однако кыпчакское направление этнокультурного развития определилось довольно чётко: не случайно во второй половине XI в. язык башкир был близок, языку кыпчаков[610]. О проникновении кыпчаков в башкирский этнический мир свидетельствуют и археологические данные. Особый интерес представляют исследованные Н.А. Мажитовым в крайних южных районах Башкирии курганы X–XII вв., на основе которых была выделена Караяксуновская культура[611].
Историко-географические материалы позволяют сделать некоторые выводы. К концу X в. вся территория, населённая кыпчаками и кимаками, делилась на четыре основных области:
Йагсун-Иасу — область, населённая в основном кимаками, захватывала междуречье Ишима и Иртыша и Барабинскую степь к западу от Новосибирска.
Кыркырхан — ещё одна область кимаков. Локализовалась она в Восточном Казахстане, простиралась также от Иртыша до Балхаша и Алакуля на юге. В неё входили Каркаралинские, Чингистауские горы и Тарбагатайский хребет.
Андар аз-Кифчак — область к югу от Иагсун-Иасу и к западу от Кыркырхана. Это Центральный Казахстан, населённый преимущественно кыпчаками, включал в себя окрестности Улутауских гор, р. Тургай, Сарысу, Каракенгир и др. На юге область доходила до низовьев р. Чу и Таласа. По Сырдарье она непосредственно граничила с Саманидскими владениями Средней Азии, на западе соприкасалась с огузскими племенами.
Районы предгорья Южного Урала, преимущественно юго-восточные его склоны и степи, к ним примыкавшие, занимали некоторые из кыпчаков отделившиеся от кимаков.
Таким образом, если рассматривать территорию, населённую кимаками и кыпчаками в IX–X вв., как целое, можно заметить, что к концу X в. после бурных политических событий предшествовавших десятилетий положение в степях Казахстана несколько стабилизировалось. Территория, контролируемая племенами кимако-кыпчакского объединения охватывала земли от Алтайских гор на востоке до р. Урала на Западе, от южной кромки Западной Сибири (от границы лесов на севере) до низовьев р. Чу и Таласа на юге. Такое относительное мирное затишье в степях способствовало процветанию торговых связей и развитию караванных маршрутов.
К концу I тыс. н.э. в восточных источниках появляются известия о торговых контактах оседло-земледельческих культур Южного Казахстана и Средней Азии с племенами кимако-кыпчакских группировок, обитавших в Казахстане. Было бы, конечно, ошибочно думать, что культурно-экономические связи между степью и оазисами Средней Азии возникли именно в этот период[612]. Хозяйственные различия между областями создали условия для развития товарообмена ещё с глубокой древности. Для областей Средней Азии и Южного Казахстана торговля с соседними кочевыми племенами всегда имела большое экономическое значение.
Необходимы эти торговые сношения были и для жителей степей нуждавшихся в предметах и продуктах земледелия, и для жителей городов и оседло-земледельческих районов, получавших скот, мясо, шерсть от кочевых соседей в большом количестве и по дешёвой цене. О цене на мясо ал-Макдиси говорит следующее: «Мясо без костей (продаётся) по 4 маны (около 3.3 кг.)[613] за диргем»[614]. Кожи, доставляемые кочевниками, возвращались в степь уже в виде изделий из них. Например, тот же ал-Макдиси пишет: «Из Шаша вывозятся высокосортные шашреневые сёдла, колчаны для стрел, палатки. Кожи же привозятся от тюрков и дубятся».
Помимо изделий из продуктов животноводства в степь поступали и товары ремесленного производства и продукты земледелия. «Изары (плащи) и молитвенные коврики, воротники, хлопковое семя, отличные луки и некачественные иглы… хлопок… и ножницы. Из Самарканда также парча, которая вывозится к тюркам, шёлк и одежда из него, орехи…»[615]. Предметом торговли были также рабы из тюрков, славян (свидетельство междоусобных войн среди тюркских племён и набегов на соседние народы), меха пушных зверей и другие товары.
С дальнейшим развитием феодального способа производства в Средней Азии и Южном Казахстане, ростом городов, развитием производительных сил в X–X вв., а также с приближением кочевьев кыпчаков вплотную к земледельческим оазисам эти торговые связи усилились. Главным предметом торговли у кыпчаков, как и прежде у других скотоводческих народов, продолжали оставаться скот и продукты скотоводства в обмен на изделия ремесленного производства и продукты земледелия. Основным платёжным средством при меновой торговле издавна был скот, выполнявший функцию денег. «Кочевые народы, — писал К. Маркс, — первые развивают у себя форму денег: так как всё их имущество находится в подвижности, следовательно, непосредственно отчуждаемой форме, и так как образ их жизни постоянно приводит их в столкновение с чужими общинами и тем побуждает к обмену продуктов»[616].
