Женщина на крепостной стене, ее распущенные золотистые волосы плещутся на ветру, чайки с криком пролетают над ее головой, внизу неустанно бьется о берег море...
Белоснежный конь без всадника во весь опор летит вдоль речного брода, тяжелое седло с высокой задней лукой пусто, поводья болтаются, болтаются...
Желтое облако наползает на склон холма, на котором лежит побитое воинство, копья ощетинились порослью молодых ясеней, вороны пируют мертвечиной...
Невеста одиноко рыдает в пустом дворце...
Епископов и монахов ведут в оковах средь развалин покинутого города...
Высокий человек плывет в челне по заросшему тростником озеру, солнце сияет на его золотых волосах, глаза прикрыты, руки сложены на коленях...
Саксонский боевой топор подрубает корни древнего дуба...
Люди с факелами несут свою ношу на высокий погребальный курган, окруженный огромным каменным кругом...
Черные псы лают на белую зимнюю луну...
На снегу голодные волки рвут в клочья своего же собрата...
Человек в шерстяной монашеской рясе крадется по пустой улице, опасливо глядя через плечо. Он взмок от страха, в руке у него сосудец, какие священники используют при помазании...
Над залитым кровью алтарем пылает Христов Крест...
На укромной лесной поляне лежит в высокой траве младенец, он кричит, алая змея обвила его крохотную ручонку...
Образы понеслись стремительно, утратив связность. Я закрыл глаза и поднял голову. Я не увидел ничего, что могло бы помочь Утеру. Когда я снова открыл глаза, мне предстало странное зрелище.
Невиданная прежде звезда, ярче всех прочих, небесным маяком горела на западном крае неба.
В этот же миг на меня снизошло пророческое вдохновение.
— Зри, Утер! — вскричал я громко и властно. — Гляди на запад и дивись: новая звезда сияет сегодня на Божьем небе, вестница событий ужасных и чудных. Преклони ухо свое, если хочешь узнать, что станется с королевством.
Воины, стоявшие вокруг, тоже увидели звезду и подняли крик. Кто-то молился, кто-то сыпал проклятиями или осенял себя от зла. Однако я смотрел лишь на звезду, которая росла, разгоралась и вскоре уже сияла, подобно второму солнцу. Длинные тени пролегли по земле, лучи ее протянулись на восток и на запад. Теперь она представлялась мне разверстой пастью яростного, неуязвимого дракона.
Утер привстал с кресла, лицо его озарил неземной свет.
— Мерлин! — крикнул он. — Что это? Что это значит?
При этих его словах я затрепетал всем телом и, шатаясь, оперся на посох. Внезапное горе охватило меня, пронзило до самого сердца. Ибо я понял значение того, что увидел.
— За что, Великий Свет! — вскричал я. — За что я родился на такую муку?
И с этими словами я рухнул на колени и зарыдал.
Утер подошел и опустился на колени рядом со мной. Он положил руку мне на плечо и ласково прошептал:
— Мерлин, Мерлин, что стряслось? Что ты увидел? Ответь, заклинаю.
Когда я вновь обрел голос, то поднял голову и взглянул в его встревоженные глаза.
— Утер, ты здесь? Приготовься, — с рыданиями вымолвил я. — Горе нам всем: брат твой мертв.
Все застыли в изумлении. Послышались недоверчивые крики: «Аврелий мертв! Быть не может... Слышали, что он сказал?.. Что? Верховный король мертв? Как это может быть?»
Утер смотрел на меня, не веря.
— Не может быть. Слышишь, Мерлин? — Он поднял взгляд на звезду. — Должно быть другое толкование. Посмотри еще и скажи нам.
Я покачал головой.
— Великое горе постигло нашу страну. Аврелия сгубил сын Вортигерна. Покуда мы гонялись за Пасцентом по всему королевству, он подослал родича отравить Верховного короля в его спальне.
Утер застонал, рухнул плашмя и зарыдал, как осиротевший ребенок. Воины смотрели на него, у многих в глазах блестели слезы, и любой охотно отдал бы жизнь за спасение любимого Аврелия.
Когда Утер встал, я продолжил:
— Слушай же еще, Утер. Ты воин, равных которому нет в этой стране. Через семь дней ты взойдешь на престол и обрящешь великую славу среди народа Британии. Весь остров склонится перед твоей мощью.
Утер горестно кивнул, нимало не утешенный моими словами.
— Вот что еще я видел: звезда, горящая драконьим огнем, — твоя; луч, исшедший из ее зева, есть сын, который явится на свет в твоем роду и воцарится после тебя. Более великого короля не будет на Острове Могущественных до скончания веков. Посему немедля ступай с дружиною за звездой, которая озарит твою дорогу, ибо завтра на рассвете в месте, где сходятся три холма, ты покончишь с Пасцентом и Гиломаром, после чего возвратишься в Лондон и наденешь корону своего покойного брата.
Я закончил, и сразу вдохновение ушло, накатила страшная слабость. Я осел на землю. Звезды набегали темными волнами, слепя и оглушая. Пеллеас поднял меня и отвел в шатер, где я рухнул на лежанку и мгновенно уснул.
В ту ночь мне снились сны. Тело спало, но мозг лихорадило, образы теснили друг друга. Помню, я видел огонь и кровь, видел людей, еще не пришедших в этот мир. Я видел, как тьма выстраивалась в боевые порядки и земля дрожала, придавленная непроницаемой тьмой. Я видел детей, которые выросли, не видя ни одного мирного дня, жен, чье лоно стало бесплодным от страха, и мужей, не знавших иного ремесла, кроме военного; корабли, несущиеся прочь от Острова Могущественных, и другие, стремящиеся к его берегам. Я видел мор, смерть и голод.
И самое ужасное: я видел Моргану.
Та, кого я больше всего страшился увидеть вживе, явилась ко мне во сне и, как ни жутко об этом рассказывать, искренне обрадовалась. Она приветствовала меня, словно путника, пришедшего к ее дверям, и молвила: «Ах, Мерлин, владыка Дивного Народа, королевский советник, я рада тебя видеть. Мне уже думалось, что ты умер».
Она была ужасна: красива, как утренняя заря, опасна, как ползучая гадина. Моргана — ненависть в человечьем обличье, но уже и не человек — остаток человеческого она отдала Врагу в обмен на власть. И власть ее была непомерна.
Однако даже она была не властна повредить тому, кому снится. Напугать, оскорбить, убедить — да, но уничтожить — нет.
— Что ты молчишь, миленький? Язык от страха отнялся?
Во сне я отвечал прямо:
— Да, Моргана, мне страшно, потому что ты и впрямь внушаешь мне ужас. Однако я знаю твою слабость и силу Того, Кому я служу. Я еще увижу твою погибель.
Она чарующе рассмеялась, и вокруг нее заклубилась тьма.
— Что ты такого про меня навыдумывал, племянничек? Я хоть что дурное тебе сделала? Ну, не надо смотреть букой. Тебе ведь любопытно будущее? Вот и поговорим.
— Нам не о чем говорить.
— И все равно, я буду говорить, а ты слушай: нельзя так ненавидеть старые обычаи, в которых ты сам вырос. Будешь упорствовать, придется тебя убрать, а мне это было бы очень грустно.
— С чьих слов ты говоришь? — Я знал ответ, но хотел, чтоб она сказала сама.
— Не бойся убивающих тело, а бойся того, кто может погубить душу. Не этому ли учил твой бедный слепой Давид?
— Скажи, Моргана, кому ты служишь! — выкрикнул я.
— Ты слышал предупреждение. Без моего заступничества тебя убили бы давным-давно. За тобой должок, Мерлин. К следующей встрече изволь вернуть.
— Ты получишь свою награду, владычица лжи! — смело воскликнул я (увы, в моей душе смелости почти не осталось). — А теперь убирайся!
На этот раз она не рассмеялась, но от ее ледяной улыбки могло бы остановиться теплое сердце в груди.
— Прощай, Мерлин. Буду ждать тебя в Ином Мире.
Покуда я спал, Утер, по моему совету, вооружил дружину. Оседлав коней, они направились в то место, которое я указал, — Пенмахно, долину между тремя холмами, куда с древних времен сходились по своим делам окрестные жители.
Они скакали всю долгую ночь, звезда озаряла им путь, а когда небо на востоке чуть посветлело, впереди открылась долина Пенмахно. Здесь, как я говорил, разбили свой лагерь Пасцент и Гиломар. При виде неуловимого противника воины забыли про усталость и, пустив коней вскачь, как бесшумная смерть, обрушились на спящих.