Однако приятель мой не обращал никакого внимания на мое мнение, осуждавшее его потуги, и относил свое «стихотворение» секретарю нашей редакции или в редакцию другой газеты.

Теперь у него появилась новая, не менее толстая тетрадь, на страницах которой красовались написанные им стихи.

Нередко он восклицал:

— Скорее бы напечатать первое стихотворение.

И напечатал!

Как-то наш отдел готовил литературную страницу молодых поэтов и прозаиков. Как ни старался сотрудник, отбиравший произведения для этой страницы, он никак не мог обнаружить в тетради моего друга хоть мало-мальски подходящее стихотворение.

Наконец отредактированная литературная страница была представлена секретарю редакции. Ее в свою очередь одобрил редактор, и литстраницу отослали в типографию.

Как назло, в этот день моего друга назначили помощником дежурного по номеру с литстраницей.

Ночью набранную литстраницу привезли в редакцию. Еще раз прочитывая ее, редактор, как это бывает, «снял» одно стихотворение: оно показалось ему слишком слабым по сравнению с другими.

Надо было немедленно заменить его. Другого подходящего стихотворения не нашлось ни в секретариате, ни в нашем отделе. Редактор торопил дежурного, имея в виду, что номер газеты должен выйти в свет в положенное время, без опоздания.

И тут мой коллега решил, что наступил его час.

— Товарищ редактор! У меня есть стихи. Можете выбрать любое, — и протянул редактору известную нам тетрадь.

Редактор не отмахнулся. Почему? Он, видите ли, сам когда-то писал стихи. И, вероятно, давно умолкнувшая в душе редактора поэтическая струна дала о себе знать. Редактор стал листать предложенную ему тетрадь.

Затем о себе дала знать другая струна: иной редактор если и не пишет стихи, то считает, что умеет их править, шлифовать, «дотягивать» до нужного уровня. В самом деле, кому не лестно покровительствовать начинающим прозаикам и поэтам, чтобы спустя годы иметь право заявить: «Первые его стихи (рассказ) напечатал я. Правда, мне пришлось потрудиться над ними».

Наш редактор довольно быстро нашел в тетради моего друга нужное, на его взгляд, стихотворение и начал мудрить над ним. Первым делом заменил название, затем стал вписывать в него совершенно новые строчки. В общем, написал почти новое стихотворение.

Оставшись довольным своим творчеством, тут же послал его в набор. Да, что осталось неприкосновенным, — это имя и фамилия моего товарища.

Все были удовлетворены: редактор, дежурный по номеру и его помощник — «автор».

До самого выхода номера мой друг не покидал типографии. Схватив целую кипу вышедшей в свет газеты, он примчался в редакцию.

Надо было видеть глаза «автора». У меня нет слов, чтобы описать его вдохновенное лицо. Еще бы, кого не радует первое свое произведение на страницах газеты или журнала.

Конечно, он протянул мне литературную страницу, счастливо смеясь, ткнул пальцем чуть повыше своей фамилии:

— Читай! Разве я не говорил тебе, что буду подлецом, если не стану поэтом?

Когда мы в этот день, по обыкновению, вдвоем возвращались домой, мой друг, встречая знакомых, вместо приветствия громко, восторженно вопрошал:

— Читали сегодняшнюю газету?

— Нет еще. А что?

— Почитайте. Непременно. Если только достанете ее. Но, наверное, она уже давно распродана.

— А что там напечатано? — несколько тревожно спрашивали знакомые.

— Мое стихотворение! Вот. Прочитайте.

Появление в газете стихотворения, над которым значилась фамилия моего приятеля, окрылило его. Он с каким-то неистовством продолжал писать стихи, главным образом на злободневные темы или приуроченные к знаменательной дате.

О стихах на злободневную тему в нашей редакции обычно вспоминали, что называется, в последний час. Поэты, которым звонили и просили срочно написать нужные стихи, отвечали, что смогут их представить редакции в крайнем случае через сутки.

Редактора такой срок не устраивал, он тут же брал у моего коллеги его знаменитую тетрадь, выискивал необходимое ему для своего личного творчества «стихотворение», «дотягивал» его до кондиции и печатал в очередном номере.

Следуя примеру нашей редакции, и другие газеты стали помещать стихи моего друга. И там их «дотягивали». Имя нового «поэта» становилось популярным. Очевидно, в силу этого один начинающий композитор написал музыку на слова стихотворения, напечатанного в нашей газете, над которым (в который раз!) серьезно потрудился наш редактор-покровитель. Получилась недурная песенка. Ее исполнил артист республиканского радио в передаче «Молодые голоса». Затем ее исполняли в концертах.

Как-то, получив очередной гонорар за напечатанные стихи, мой коллега угощал меня горячими пирожками.

— Как ты думаешь, могу я теперь влюбиться в девушку? — вдруг спросил он.

— Что значит «теперь»?

— Теперь, когда я стал известным поэтом, песню которого слушал по радио весь Азербайджан?

— Какое это имеет значение? Многие, например, влюбляются до того, как становятся поэтами.

Мой коллега с таким удивлением посмотрел на меня, словно не понимал, о чем я говорю.

— Нет. По-настоящему могут влюбляться только признанные поэты. Я ждал и дождался этого дня. Дело вовсе не в том, что ты влюбился, главное, что любимая девушка готова влюбиться в тебя, потому что ты поэт. По-моему, сперва поэт, а потом любовь, — изрек мой приятель и тут же стал напевать любовную песенку своего сочинения, пользуясь мелодией когда-то популярной оперетты.

Я моментально заткнул уши. Поэт настолько разозлился, что, не доев очередной пирожок, покинул меня, даже не заплатив за предыдущие.

Мое мнение и на сей раз не охладило его порыва, он стал искать девушку, которая влюбилась бы в него как в поэта.

Ему показалось, что он нашел ее. Позволю себе рассказать, как это произошло и чем окончилась эта история.

Познакомил моего друга с этой девушкой студент одного института. Вскоре наш поэт объяснился ей в любви. Девушка не ответила ожидаемой взаимностью. (Должен заметить, что мой друг обладал весьма привлекательной внешностью.) После объяснения в любви, на другое утро, мой друг, придя в редакцию, долго сочинял любовное послание к этой девушке. Конечно, в стихах.

Переписав несколько раз любовные стихи, он отправил их по назначению.

И неожиданно получает поразивший его ответ:

«Прошу не беспокоить меня своими стихами. Встречаться больше не будем».

— Странно, — недоумевал поэт, не давая мне покоя. — Выходит, что она, прочитав мое стихотворение, решила прервать наше знакомство. Просто уму непостижимо. Впрочем, в городе достаточно девушек, которые умеют ценить настоящие стихи.

Возьму посвященное ей стихотворение, напечатаю его и на гонорар куплю себе модную шляпу, какую подобает носить поэту.

Он, не раздумывая, изменил название стихотворения — «Песня любви», назвал его «Песня о любви советского молодого человека» и вручил его заведующему нашим отделом.

Заведующий, человек деликатный, отвел моего приятеля в сторонку, вернул ему стихотворение и шепнул:

— Возьми… И никому не показывай.

— Почему вы рекомендуете мне никому не показывать мое лучшее стихотворение? — громко спросил обиженный поэт. Своим возгласом он привлек внимание всех сотрудников.

Заведующий все же чуть слышно ответил:

— Потому что это не стихи.

— А что это?

Заведующий отделом лишь выразительно пожал плечами. Возмущенный поэт с отвергнутыми стихами в кармане помчался в другие редакции. К концу дня он вернулся к нам заметно усталый и откровенно подавленный.

— Не понимаю, что им нужно? — сказал он мне. — В этом стихотворении есть все: колхоз, добыча нефти, борьба за план, самокритика… Обрати внимание, какие рифмы. Это форменный зажим творчества молодых поэтов.

Видя, что я не слушаю, мой друг подошел к моему столу и положил перед моими глазами злополучное стихотворение.

— Хоть единственный раз ты можешь прочитать мои стихи.