— На, принимай! Посмотри, есть ли у населения утиль или его нет!

Выгрузив содержимое машины у этой точки, он велел шоферу ехать в другой двор и так же, как в первом дворе, нагрузив машину, сдал утиль второй точке.

— А что это такое? Не утиль? Ах ты, лентяй из лентяев! Боитесь заболеть от работы, что ли… А бедный товарищ Ногталаров сиди и жди от вас сводок!

К вечеру Абыш собрал в точках и привез в контору цифровые данные, намного превосходившие те, которые ему сообщили утром.

Товарищ Ногталаров, стоя в дверях своей конторы, еще издали увидя машину, радостно вздохнул. Когда же он открыл ее дверцу, то, отступив на шаг, ахнул:

— Что это такое, Абыш-киши? Это моя машина или мусорный ящик?

Абыш только сейчас заметил сор в машине, пятна на узорчатой обивке сиденья, царапины на дверях и громко запричитал:

— Ведь я же говорил, товарищ Ногталаров, что из меня не выйдет начальник! Отпустите меня. Дайте мне заняться своим делом — собирать утиль!

— Уходи! Уходи, старый ишак! Убирайся и больше мне на глаза не попадайся!

— Спасибо! Да будет аллах милостив к покойникам вашим!

Абыш с удовольствием закинул за спину ветхий мешок, взял в руки свою корзину и вернулся к своей любимой профессии. Старый сборщик утиля снова почувствовал себя в своем чудесном мире.

Товарищ Ногталаров остался без заместителя.

Еще раз о Серчэ-ханум

Хотя товарищ Ногталаров, перейдя в новый кабинет, оставил Серчэ-ханум внизу, расстояние между заведующим и секретаршей с каждым днем сокращалось. Казалось, будто комната секретарши ежедневно поднималась на сантиметр выше, а кабинет заведующего опускался на миллиметр ниже. Дверь же, соединявшая пол товарища Ногталарова и потолок Серчэ-ханум, в это время и расширялась и суживалась. Расширялась только для секретарши, суживалась — для всех остальных работников. Когда Серчэ-ханум сидела в кабинете товарища Ногталарова и стучала на машинке, все знали, что «заведующий занят и входить к нему не следует».

…Спустя некоторое время после того, как товарищ Ногталаров принял Серчэ-ханум в качестве секретарши, он стал осторожно, исподтишка разглядывать ее. Наконец товарищу Ногталарову стало ясно, что если теперешняя Серчэ-ханум далека от той девушки, с которой некогда он учился в средней школе, то она не похожа и на неряшливую женщину, доедавшую на улице соленый огурец.

Это было третьим воплощением Серчэ-ханум. В этом воплощении (больше, чем в двух предыдущих) она уделяла особое внимание своей внешности. Снова ее фигуру облегали модные платья, волосы пахли духами, а щеки и губы носили следы облагораживающей косметики. Наблюдая свою секретаршу и подсчитывая премии, которые он давал ей за счет учреждения, заведующий приходил к выводу, что новая Серчэ-ханум — плод его, товарища Ногталарова, забот и щедрости. При этой мысли он испытывал чувство несомненной гордости.

«Интересно, понимает ли Серчэ-ханум, чувствует ли, как она должна быть благодарна мне?» — думал он.

И товарищ Ногталаров пожелал узнать, что на этот счет думает сама Серчэ-ханум.

С этой целью заведующий вызвал секретаршу в кабинет. Но он не знал, как начать разговор. Конечно, он велел ей подняться к нему с пишущей машинкой. После того как заведующий продиктовал пространное распоряжение, Серчэ-ханум, подняв машинку, собиралась выйти из кабинета, но начальник галантно заметил:

— Как ты похорошела, девушка! — и, быстро опустив голову, стал читать только что отпечатанные на машинке распоряжения.

— Конечно, благодаря вашему покровительству…

Эти слова Серчэ-ханум заставили товарища Ногталарова вздрогнуть и перенестись мысленно в далекое прошлое; он, словно помолодев на двадцать лет, увидел себя в памятный сладостный весенний вечер, и невольно из груди его вырвался глубокий вздох.

— Хоть бы во сне вас увидеть… — заикаясь, задыхаясь, прошептал заведующий.

— Это зависит только от вас, мой милый… Если захотите, то увидите.

— Вот как?! — воскликнул взволнованный товарищ Ногталаров.

Когда товарищ Ногталаров, подписав лежавшую перед ним бумагу, поднял голову, Серчэ-ханум в кабинете уже не было. До его слуха доносилось только постукивание ее высоких каблучков, поспешно удалявшихся по ступеням узкой лестницы. Но ему достаточно было ее ответа.

Утром директор премировал секретаршу месячным окладом. На следующий день он преподнес ей шоколад, а еще через день он купил ей билет в кино.

— Вечером пойдешь в кино. И я туда приду. Только чтобы никто не знал!

— Еще бы!

Серчэ-ханум пришла несколько раньше начала сеанса, но товарища Ногталарова в фойе не было. Наконец раздался звонок, зрители заполнили зал. По обе стороны Серчэ-ханум сели незнакомые люди. Товарища же Ногталарова все еще не было видно. Только после второго звонка высокий мужчина прошел мимо Серчэ-ханум и сел на несколько рядов позади нее. Оглянувшись, она увидела, что заведующий смотрит на нее исподлобья и улыбается. После окончания сеанса Серчэ-ханум пошла домой одна. Утром товарищ Ногталаров тихо сказал ей:

— Так лучше. С подчиненными открыто гулять нельзя. Тысячи глаз следят за мной.

Оставшись один, стал размышлять:

«Пришла в кино… Значит, она понимает. С чего бы теперь начать? С поцелуя или со щипков?»

Лучше со щипков.

Приняв твердое решение, товарищ Ногталаров нажал кнопку звонка, вызвал Серчэ-ханум, одновременно крикнул в люк:

— Принеси на подпись все, что есть!

Секретарша с большой папкой поднялась наверх и стала раскладывать перед заведующим бумаги. Подписав последнюю бумагу, товарищ Ногталаров вдруг ткнул острым концом свежеочиненного красного карандаша в протянутую руку Серчэ-ханум.

В кабинете послышались два негромких возгласа:

— Ой!

— Ха-ха-ха!

Если секретарша и не поняла движения начальника, во всяком случае, в ответ на шутку его она засмеялась и, забрав папку, покинула кабинет.

«Значит, она не обиделась? Ей, пожалуй, понравились мои щипки. Она ведь засмеялась».

Товарищ Ногталаров ухмыльнулся.

«Решаю: завтра поцелую!»

Утром секретарша со своей папкой снова поднялась, в кабинет. Товарищ Ногталаров, наложив печать на подписанную бумагу, ткнул этой печатью в ладонь Серчэ-ханум.

То же «ой» и те же «ха-ха-ха…».

Но в этот раз Серчэ-ханум задала товарищу Ногталарову вопрос:

— Зачем же печатью, карандашом, разве нельзя другим способом?

— Другим способом, то есть как, моя красавица?!

— Так, как делают другие.

— Нет… Во-первых, в подобных приемах есть своя прелесть. Во-вторых, товарищ Ногталаров не может делать так, как это делают другие. В-третьих, в учреждении, в кабинете этот другой способ применять нельзя!

— А где же можно?

— Вдали. Например, на курорте! — воскликнул товарищ Ногталаров. — Я поручу месткому приобрести две путевки — одну для тебя, другую для меня! Вдали от всяких глаз и ушей, в укромном месте, на лоне природы мы насладимся любовью… Ну как? Согласна, мой любимый воробушек?

Серчэ-ханум, показав свои чисто вымытые золотые зубы, сказала:

— Что за вопрос задаете, мой милый! Как смеет секретарша выйти из повиновения начальника?!

— Браво! — подтвердил товарищ Ногталаров и, увлажнив языком кончик карандаша, ткнул им в другую руку Серчэ-ханум, а потом приложил к ней печать, предварительно подышав на нее.

Спустя несколько дней председатель местного комитета принес две путевки и вручил одну начальнику, другую секретарше. Обе путевки были на одно и то же время, в одно и то же место. Это, с одной стороны, обрадовало товарища Ногталарова, с другой — привело его в состояние длительного беспокойства:

«С начальником поехала его секретарша… В один и тот же санаторий! Что подумают, узнав об этом? Нет! Товарищ Ногталаров не из тех, что попадают в такие мышеловки!»