Приданое росло, но почему-то никто больше не говорил ей, что собирается послать сватов. Да, откровенно говоря, Бирдже-ханум некогда было думать о женихах. Она вела серьезную борьбу с родителями… За пианино. И, конечно, победила.

Не успела она вкусить сладость победы, не успела как следует налюбоваться своим черным полированным сокровищем, как произошло нечто из ряда вон выходящее.

Девушка с соседней улицы отправилась в мужнин дом на собственной машине!

— Хоть убейте, без машины я не выйду замуж! Такого позора я не переживу. Чем я хуже? У нее есть машина, а у меня нет! — металась по комнате Бирдже-ханум, крича на весь дом и ломая руки. Хотя, прямо скажем, замуж выходить было пока что не за кого.

Отец не смог выдержать, вышел из себя и… уехал в командировку. Отдохнуть от крика Бирдже-ханум. А мать… Мать завела сберкнижку. Бирдже-ханум пришлось целых два года ждать столь необходимой ей машины. Между тем сваты в их дворе ни разу не появлялись, а вот машина все-таки появилась. Правда, не «Волга», как хотела Бирдже-ханум, а всего лишь «Москвич», да и то далеко не новый. Но что ни говорите, это был автомобиль!

А вслед за ним появились и сваты… посланные шофером… До сих пор неизвестно, что ему больше приглянулось — девушка или машина?..

Бирдже-ханум ни на минуту не забывала о своем приданом. Поэтому родителям были даны соответствующие инструкции. Первый вопрос, который они задали сватам, был такой:

— Где живет ваш парень?

— У отца с матерью.

— Есть ли у него свой дом или квартира?

— Зачем сыну отдельное жилье?

— А куда же наша дочь повезет свое приданое?

— В дом родителей мужа. Для машины они уже и гараж построили.

— А все остальное, например пианино? Тоже в гараж?

— Эх, не волнуйтесь, дорогие! Все поместится в их комнатах и кладовках.

— Нет, так мы не можем. Пока у вашего парня не будет трех- или четырехкомнатной квартиры с домработницей, мы не можем отдать ему столько вещей. Это не шутка! Они стоят столько денег, и их надо оберегать от пыли. Нет, нет. Ступайте с миром, уважаемые.

Вы думаете, сваты сказали, подобно тому студенту, что пришли сватать дочь, а не вещи? Нет, этого не было. Они вышли во двор, постояли около машины, покачали головами, поцокали языками. Вид у них был такой, как будто они в одну минуту проиграли в карты все свое имущество.

Нет, все-таки парень хотел жениться на машине, даю слово!

Бирдже-ханум заперлась в комнате с приданым. Посидела перед трюмо. Легла на кровать… и заснула. Ей приснился студент, который хотел жениться на ней без всякого приданого.

И вдруг родители услышали из комнаты, где хранилось приданое, странные звуки. Они никак не могли понять, что это, рыдания или смех. Во всяком случае, это было не похоже на смех, которым она проводила того студента…

…Бирдже-ханум уже за тридцать. Она до сих пор не обручена. Приданое ее уже не увеличивается. Наоборот. Машину давно продали. И до сих пор на вопрос, «почему она не выходит замуж», Бирдже-ханум отвечает:

— Мое приданое не готово…

Не верьте ей. Она ждет сватов. Очень ждет. Теперь уже отец и мать сами ищут охотника, который по всем статьям соответствовал бы приданому дочери. Вернее, они ищут покупателя. Но никак не могут найти. В таком большом городе и нет женихов! Куда они все подевались, а?

Дочь Енгэ

Он быстро привык к жителям деревни. Приехал сюда прямо из института и сразу окунулся в кипучую жизнь села. А как же иначе.

В первый же день на вновь открывшийся медицинский пункт пришли несколько больных. У одного болела голова, у другого зубы, у третьего живот. Одни жаловались на боль в спине, на ревматизм. А врач в институте изучал только внутренние болезни. Но теперь он должен был лечить всех. Что поделаешь. Приходит старик с зубной болью или мальчик, у которого болят глаза. Хотя он и не может лечить их как следует, все же дает им кое-какие лекарства, тем самым успокаивает пациентов до того дня, когда он может отправить больного в райцентр. Одним словом, врач был доволен своей работой, а колхозники были довольны своим врачом.

Постепенно в деревне убавлялось число больных, что, безусловно, радовало молодого врача.

Одно огорчало: к нему обращались больные исключительно мужского пола. Сперва он полагал: «Видимо, я молодой врач и пока что женщины не доверяют мне». Но постепенно пришел к заключению, что женщины не намерены показывать себя чужому мужчине. Тем более на это не решались молодые женщины.

Как-то в медицинский пункт зашла средних лет женщина. Это было вечером. Увидев посетительницу, врач, естественно, обрадовался:

— Наконец-то.

Эта женщина была невысокого роста, полная, смуглая. Голова ее только-только начала седеть. Лицо без морщин, и все зубы целы. Глаза маленькие, живые, и с виду она никак не походила на больную. Но разве можно доверять внешним признакам? Если врачи могли бы по лицу определять болезнь, зачем бы нужен был, допустим, рентген? Не так ли?

Женщина поздоровалась и, облизав языком губы, заныла:

— Доктор, меня мучает малярия. Дай, пожалуйста, лекарство.

Молодой врач указал ей, куда сесть, взял градусник, встряхнул его и подумал: как быть? Как лечить первую обратившуюся к нему женщину-мусульманку? Но она сама помогла ему.

— Зачем мерить температуру? Я вся дрожу. Дай немного хинина, и все пройдет.

— Во всяком случае, неплохо было бы измерить температуру, — сказал врач.

Женщина застонала:

— Разве ты не слышишь, что я говорю?! Разве мой голос доносится из колодца? Просто малярия, чего проверять? Я и раньше болела, районный врач дал хинин, я принимала, и все прошло. Если дашь немного хинина, я стану здоровой.

— Сперва полагается обследовать больного, а уже потом лечить.

— Нет, дитя мое, мы — крестьяне. Деревенская женщина не любит показывать себя доктору. Ты не думай, что здесь как в городе. Если у тебя есть хинин, дай мне, я приму его. А если нет, скажи, я уйду.

— Хинин имеется, но…

— Ну раз хинин есть, при чем тут «но»? Не видишь, у меня лихорадка. — Она застучала крепкими зубами и встала с места.

Врачу ничего не оставалось, как дать ей хинин.

— Принимайте, пожалуйста, три таблетки в день.

Женщина взяла лекарство.

— Большое спасибо. Пусть аллах тебе даст долгую жизнь, — сказала больная.

Когда она собралась уходить, врач открыл тетрадь и спросил:

— Извините, как ваша фамилия, ваше имя?

Поглядев маленькими глазками на врача, больная застонала:

— Зачем тебе это, дитя мое?

— Я должен отметить. Сюда мы вносим фамилии всех больных, посещающих нас. Как вас зовут?

— Зовут меня Гюльсюм.

— А фамилия, отчество, возраст?

— Ах, где мне взять силы считать, сколько мне лет? Не видишь, я ведь вся дрожу? Фамилии у нас не бывает. Все меня зовут Гюльсюм Енгэ-гызы. Спасибо тебе, доктор.

Об этой странной больной в тетради врача было написано только два слова: «Гюльсюм. Малярия». Он вычеркнул ее отчество, так как до сих пор он не слышал, чтобы мужчину называли енгэ[7].

Как только Гюльсюм вышла из медицинского пункта, она ускорила шаги. Едва вошла в свой дом, тут же накрепко закрыла дверь, занавесила окна, прибавила в лампе огонь, разостлала на полу скатерть, а поверх нее белую бумагу. Потом открыла коробочку с таблетками, в которой оказалось десять штук акрихина, растолкла все таблетки в ступке и высыпала порошок на белую бумагу. Затем взяла щепотку соли и, добавив в нее порошок, все смешала. Желтые пылинки посерели. Гюльсюм взяла нож, разделила смесь на двенадцать частей. Потом каждые шесть долей смешала в одну кучу, высыпала каждую в стакан и спрятала оба стакана в шкаф.