— Если то, что в стакане, разделить на шесть частей, хватит на два-три дня, — шепнула она и украдкой посмотрела на окно. А белую бумагу, что лежала на скатерти, аккуратно сложила и спрятала. Принесла еду и поужинала. После этого потушила лампу, легла в постель и спокойно заснула.

Через несколько дней в медпункт снова зашла Гюльсюм, закутанная в шаль. И снова застонала:

— Твое горе пусть перейдет ко мне, доктор. У меня резь в желудке. Дай мне лекарство.

Врач хотел обследовать больную, но Гюльсюм опять заупрямилась: «Деревня… Женщина… Чужой мужчина». Получив таблетки от желудочной боли, быстро ушла. Как и раньше, придя домой, растолкла полученные от врача таблетки, добавила туда щепотку черного перца. «Лекарство» стало черным. Гюльсюм разделила его на девять частей. Затем каждые три части соединила в кучку…

И так, Гюльсюм, жалуясь на всякие болезни, часто заходила в медицинский пункт и, вымогая у врача всякие порошки и мази, смешивала их с солью, перцем, изменяя их вид.

Зачем? Для чего?

Никто не ведал. Не знал об этом и молодой врач. Да откуда ему было знать, что Гюльсюм, получая от него всякие лекарства, видоизменяла их и ими врачевала других. Врача интересовало только два вопроса: во-первых, почему, внешне здоровая женщина, Гюльсюм так часто болеет и ходит за лекарством? Во-вторых, почему другие колхозницы все еще не показываются врачу-мужчине?

Как-то к нему, задыхаясь, прибежал мальчишка.

— Доктор, вас зовет учитель. Говорит, чтобы вы взяли свою сумку и быстрее шли к нам.

— Что случилось?

— Мама умирает.

Врач поспешил к больной и увидел что-то странное. На кровати лицом вниз лежит женщина, ее трясет лихорадка. Ниже колена у больной видна рана. Видна потому, что она откинула правую ногу в сторону. Рана была намазана какой-то черной зловонной мазью.

— Что за рана? — спросил врач.

Муж больной не то сердито, не то виновато ответил:

— Нога поранена. Намазала лекарством, чтобы прошло. Но, как только намазала, стала громко кричать.

Он повернулся к жене и несколько возвысил голос:

— Успокойся, успокойся, сама виновата!

Врач удивился:

— Намазала лекарством? Что за лекарство? Кто же его дал, чьих же рук это дело?

— Это дело рук дочери Енгэ.

— Чьих?

— Дочери Енгэ.

— А кто это такая?

— Гюльсюм. Мы ее называем «дочь Енгэ».

Молодой врач снова удивился. И было чему.

Мы упоминали: когда Гюльсюм впервые пришла на медицинский пункт, врач отметил ее имя, отчество. Но тут же он ее отчество вычеркнул, так как оно показалось ему странным. Теперь врачу стало ясно, что он напрасно это сделал, по той причине, что Гюльсюм звали: «Дочь Енгэ». Прозвище это досталось ей от покойной матери в наследство вместе с ее профессией. Как и ее мать, она занималась врачеванием. Разница была в том, что мать «делала» лекарства сама и продавала их крестьянам, а ее дочь продавала лекарства, добытые у врача. Короче говоря, дочь Енгэ свое врачевание несколько «осовременила». Воспользовавшись тем, что деревенские женщины не ходят к мужчине-врачу, дочь Енгэ навещала больных женщин, узнавала, что у них болит и тут же отправлялась в медпункт.

Дела у дочери Енгэ шли отлично. Хотя полученные ею от врача лекарства при «обработке» теряли до некоторой степени свои качества, но тем не менее эти лекарства в основном оказывали положительное действие на больных и приносили ей славу. Если бы не случай с раной на ноге, кто знает, как бы еще возвысился авторитет дочери Енгэ.

Гюльсюм постигла неудача, она не смогла вылечить рану на ноге колхозницы. Лекарства ее собственного производства — пепел от сожженных тряпок, горячее тесто, кусок войлока, намоченный в керосине, — не помогли, наоборот, дали осложнения. Родственники и соседи собрались вокруг больной женщины. Кто-то сказал:

— У моего мужа тоже была рана на ноге, он пошел к нашему врачу, доктор намазал его рану каким-то лекарством, и она затянулась.

Заговорили другие женщины:

— Но женщина же не может показать свою ногу мужчине. Пусть нас лечит дочь Енгэ.

— Но что она за доктор, если не может вылечить простую рану? — зашумели мужчины.

Гюльсюм была здесь и все слышала. Ее горло пересохло. Сейчас ее репутация находилась в опасности. Не может же она молчать. Надо принимать меры, чтобы предотвратить катастрофу, которая грозит ее наследственной «профессии».

Вечером дочь Енгэ пошла в медицинский пункт и попросила у врача мазь для раны. Но врач не дал ей и сказал: пока не посмотрит рану, он дать ей мазь не может. Дочь Енгэ подумала и решила поранить себя, ибо этого требует ее авторитет.

Она вернулась домой и проткнула ногу шилом. Как ей ни было больно, она всю ночь ковыряла свою рану. Жизнь дорога, но деньги для дочери Енгэ были еще дороже. На другой день она обратилась к врачу, показала ему свою рану и получила белую мазь. Дома смешала ее с перцем и пеплом и смазала рану жены учителя.

«Лекарство» еще сильнее растравило рану. Больная, как говорится, от боли царапала небо. Наконец вмешались мужчины, и сельский учитель послал мальчика за врачом.

Молодой врач тут же промыл рану, покрыл ее белой мазью, сделал перевязку. Больная успокоилась. Возмущенный врач вместе с учителем и другими мужчинами и женщинами отправился к дочери Енгэ.

— За такое преступление ее надо отдать под суд, — требовали колхозники.

Но когда они пришли к ее дому, то увидели на двери большой замок. Почуяв, что дела плохи, Гюльсюм удрала к сестре, в соседнюю деревню.

Вернулась она к себе домой примерно через неделю. Колхозница уже поправилась, стала ходить, и гнев людей, как это бывает, утих. Люди уже не злы были на дочь Енгэ, как в тот день, когда она сбежала. Вернулась Гюльсюм больная. Рана, которую она сама себе нанесла, не заживала, нога ее сильно распухла.

Молодой врач, узнав об этом, поспешил к дочери Енгэ. Только он появился, Гюльсюм, ничуть не смущаясь, показала свою рану врачу и застонала:

— Умираю… Спаси меня.

Врач, посмотрев опухшую ногу, тихо сказал:

— Пенициллин…

Он сделал укол и перевязал рану. Знахарка, очевидно, для обмена опытом спросила:

— Зачем ты сделал укол, доктор?

Врач улыбнулся:

— Чтобы вы не совали свой нос туда, где ваша голова ничего не смыслит, — и направился к двери.

У выхода добавил:

— Приду через четыре часа и сделаю второй укол!

Дочь Енгэ облегченно вздохнула.

Взяткодатель

Знаете ли вы, что такое рушветдар? Тогда прочитайте рассказ до конца… Пусть он не столь веселый, но и не бесполезный. Рушветдар весьма любопытный тип. И смешной и жалкий.

Мы с ним учились в одной школе. Учились, но не дружили. Такие, как он, вообще ни с кем не дружат. В классе он не шумел, не дрался, не нарушал порядок и не улыбался. Зато всегда о чем-то шептался со старостой класса… Вид у него был таинственный, загадочный, как будто ему одному известно что-то важное, о чем он никогда не скажет. Сверстники не интересовались им.

Кажется, в шестом классе замкнутый парень покинул нас. Мы жили на одной улице. При встрече со мной он отворачивался. А потом совсем исчез.

Вспомнил он обо мне через… двадцать лет. Как-то вечером я услышал стук в ворота. На стук пошел мой сын.

Вернувшись, он сказал:

— Тебя хочет видеть отец Алимамеда.

В комнату вошел худощавый мужчина в изрядно поношенном костюме; поздоровавшись, он сел на стул, который стоял у двери, и старался не смотреть на меня. Я его узнал, я запомнил его глаза, глубоко сидящие, нелюдимые. Узнал его, несмотря на его лысину, на длинные усы, хотя ему было лет тридцать — тридцать пять.