Несмотря на высокое развитие, собственное производство хунну не удовлетворяло все их потребности. Суровость климата Центральной Азии ограничивала возможности занятия земледелием (Таскин В.С., 1968а, с. 24, 25, 32, 74; 1973, с. 22, 36, 51). По свидетельству письменных источников, хунну получали зерно, пшено и рис у своих южных соседей путем торговли, дани или военного грабежа. Приобретали хунну также шелковые и хлопчатобумажные ткани, зеркала, некоторые бусы и металлические изделия. Эквивалентом обмена со стороны хунну были скот, кожи, шерсть и другие продукты животноводства, а также, вероятно, меха. Судя по большому количеству импортных вещей, можно полагать, что наиболее активные торгово-обменные связи приходятся на I в. до н. э. — I в. н. э. Вероятно, в торговле с югом имел место не только обмен, но в какой-то мере и денежное обращение с использованием китайской монеты, о чем говорит интересное свидетельство. В 52 г. до н. э. во время приема в китайском императорском дворце шаньюю Хуханье пожаловали головной убор и пояс, верхнее и нижнее одеяние, золотую печать на зеленом шнуре, украшенный яшмой меч, кинжал, лук, четыре комплекта стрел, 10 алебард в чехлах, колесницу с сиденьем, седло и уздечку, 15 лошадей, 20 цзиней золота, 200 тыс. монет, 77 комплектов одежды, 8 тыс. кусков шелковых тканей с затканным и вышитым узором, узорчатой тафты, крепа и разного шелка, а также 6 тыс. цзиней шелковой ваты (Таскин В.С., 1973, с. 35). Такое обильное подношение должно было обеспечить благорасположение шаньюя, а большое число монет предназначалось, вероятно, для торговых операций. В отдельных погребениях хунну также найдены монеты (Иволгинский, Дэрестуйский могильники), а в кургане 6 Ноин-Улы обнаружен шелковый кошелек для монет (Руденко С.И., 1962б, с. 96, рис. 66, б). О значительности торговых контактов можно судить по одному из сообщений. В 84 г. н. э. шаньюй северных хунну послал для торговли с ханьскими купцами князя Имоцзы и других, которые погнали более 10 тыс. голов крупного рогатого скота и лошадей, перехваченных, правда, отрядом всадников по приказанию южного шаньюя (Таскин В.С., 1973, с. 79). Однако такая торговля не могла быть регулярной и полностью зависела от политической обстановки.

Торговые, военные и дипломатические контакты осуществлялись также с западом и востоком. Путем торгового обмена или военной добычи к хунну попадали ковры и ткани греко-бактрийского производства, обнаруженные в курганах Ноин-Улы (Руденко С.И., 1962б, с. 97–110), а также некоторые изделия из бронзы — например, пряжки (Миняев С.С., 1976, с. 109, 110). На восток к ухуаням, платившим хунну дань кожами и полотном, вместе со сборщиками дани ездили торговцы (Таскин В.С., 1973, с. 54).

Такие активные контакты, обусловленные потребностями хозяйства и военно-политической деятельностью, объясняют большое количество импортных вещей на памятниках хунну.

Земледельческие и ремесленные поселки типа Иволгинского городища являлись одновременно опорными военными пунктами хунну, в которых стояли их гарнизоны, имелись запасы продовольствия и, очевидно, военного снаряжения. На это указывают следующие сообщения. В 119 г. до н. э. вторгшийся в земли хунну китайский полководец Вэй Цин дошел до города Чжаосиня у горы Тяньяньшань, отождествляемой с южной оконечностью Хангайского хребта (в центральной Монголии), и захватил хуннские запасы зерна, которыми накормили войска. Пробыв здесь один день, Вэй Цин сжег имевшиеся в городе остатки зерна и выступил в обратный путь (Таскин В.С., 1968а, с. 91). В 66 г. до н. э. «сюнну… желая оказать давление на усуней и (владения) Западного края, послали левого и правого дацзянов и с каждым более десяти тысяч всадников, чтобы они стали гарнизонами и занимались обработкой полей в правых землях» (Таскин В.С., 1973, с. 30). Оба сообщения указывают на связь земледельческих поселений с военными опорными пунктами хунну. В Хакасско-Минусинской котловине таким пунктом была резиденция хуннского наместника, дворец которого исследован около Абакана (Киселев С.В., 1951, с. 479; Кызласов Л.Р., 1960, с. 135, 163, 164; 1969б, с. 117; Евтюхова Л.А., 1947, с. 79–85; Евтюхова Л.А., Левашева В.П., 1946, с. 72–84); на северных рубежах, в Забайкалье, — Иволгинское городище; в Ордосе — городища Эрланьхугоу и Кэлимынинцзунь (Васильев К.В., 1959, с. 169, 170), а на юге Монголии — Баян-Булак.

Отмечая важную роль укрепленных ремесленно-земледельческих поселений для военно-экономического базиса хунну, не следует, однако, преувеличивать их значения. Основу общества хунну составляли скотоводы-кочевники и полукочевники, знатная верхушка которых не всегда умела оценить значение укрепленных «городов». Так, была прекращена постройка городов, начатая в 83 г. до н. э. по рекомендации служившего у хунну чиновника Вэй Люя, который для успешной борьбы с ханьскими войсками советовал шаньюю: «Выкопайте колодцы, постройте окруженные стенами города, воздвигните для хранения зерна башни и обороняйте города совместно с циньцами (перебежавшими к сюнну китайцами); если и придут ханьские войска, они ничего не смогут поделать» (Таскин В.С., 1973, с. 23, 24, 138, примеч. 24).

Летописные известия приводят разноречивые данные о численности хунну. По подсчетам ханьского ученого Цзя И (200–168 гг. до н. э.), у хунну было «приблизительно 60 000 всадников, „натягивающих лук“. Поскольку один латник приходится на пять человек, численность народа составляет 300 тыс., что меньше населения одного большого ханьского уезда» (Таскин В.С., 1973, с. 5). Другие источники говорят о еще большей численности хуннского войска. В правление ханьского императора Вэнь-Ди (179–156 гг. до н. э.) шаньюй Лаошань вторгся в пределы Китая во главе 140 тыс. всадников. Несколько ранее шаньюй Маодунь окружил императора Гао-Ди на горе Байдэн, имея, по свидетельству одного источника, 400 тыс., а по другим данным — 300 тыс. воинов. Сыма Цянь определяет количество всадников у Маодуня в 300 тыс. Он же сообщает, что у хунну было 24 военачальника, из которых сильные имели по 10 тыс., а слабые — по нескольку тысяч всадников. Опираясь на эти свидетельства, В.С. Таскин считает приводимую Цзя И численность в 60 тыс. всадников преуменьшенной и склоняется к мнению, что более точно определять численность войска в 300 тыс. воинов. Общая численность населения при этом достигала примерно 1,5 млн человек (Таскин В.С., 1973, с. 5, 6). Те же данные о количестве населения получил и Л.Н. Гумилев (1960, с. 79). Однако он справедливо заметил, что цифра 1,5 млн преувеличена, поскольку это превышает количество населения современной Монголии. Разноречивость источников и преувеличение числа хуннского войска (а отсюда и населения), возможно, связаны с основами древней ханьской военной тактики, согласно которой считалось правильнее преувеличить силы противодействующей стороны (Таскин В.С., 1968а, с. 137, примеч. 119).

Вопросы общественного устройства хунну отражены в летописях и анализировались рядом исследователей (Бернштам А.Н., 1951; Гумилев Л.Н., 1960; Руденко С.И., 1962б). В последнее время на основе уточненных переводов китайских источников они изложены В.С. Таскиным (1973, с. 4–17).

Политическая организация хунну представляла собой раннее государство, которое по структуре походило на политические организации более поздних кочевых народов — тюрок, монголов — и сочетало черты централизованной государственной власти с пережитками родо-племенного строя. Высокая степень централизации власти и военной организации во многом обеспечила военные успехи хунну. Во главе государства стоял шаньюй, обладавший почти неограниченной властью. По объяснению Бань Гу, «шаньюй» означает «обширный» и показывает, что носитель этого титула обширен, подобно Небу, т. е. под его властью, словно под небом, находится вся земля (Таскин В.С., 1973, с. 6, 7). Власть шаньюя была наследственной и передавалась обычно старшему сыну. Шаньюй был верховным главнокомандующим, во время крупных походов лично предводительствовал войском. Как верховный правитель шаньюй представлял хунну в сношениях с другими государствами и народами, что особенно видно в отношениях с Ханьской империей. Шаньюи заботились также об охране владений хунну, рассматривая землю как основу государства. Шаньюй выступал и как верховный судья, хотя разбором судебных дел и определением меры наказания занимались представители трех знатных фамилий Хуань, Лань и Суйбу, сообщавшие шаньюю о принятых решениях (Таскин В.С., 1973, с. 11, 73).