Изделия из рога и кости встречаются в погребениях значительно реже и не отражают полностью всего многообразия форм косторезного искусства. Тем не менее, они позволяют судить о степени его развития. Материалом служили трубчатые кости лошадей, баранов и маралов, рога маралов и диких коз. Из рога и кости сделаны наконечники стрел, псалии, пронизи, проколки, пряжки и застежки. При изготовлении различных украшений использовались острорежущие металлические орудия, следы которых уничтожались тщательной шлифовкой. Тонкой работой отличается застежка (табл. 54, 8), сделанная из наиболее широкой части рога марала. На его отшлифованной поверхности мастер вначале намечал контур животных, а затем с обеих сторон контурной линии вырезал рисунок до глубины 1–1,5 мм. О высоком мастерстве человека, создавшего пряжку, свидетельствуют система расположения фигур, точность и лаконизм в передаче образов животных. Образцом косторезного искусства может служить и роговая подвеска в виде свернувшегося кабана (табл. 54, 10).

Общественный строй и религиозные представления. Переход к кочевому скотоводству повлек за собой изменения в социальных отношениях и социальной структуре общества. Прогрессивные сдвиги в экономике привели к быстрому росту прибавочного продукта, а вместе с ним к возникновению имущественного неравенства и накоплению больших ценностей в руках отдельных семей и семейных общин. Археологически этот процесс выразился в смене больших родовых кладбищ эпохи бронзы небольшими курганными группами — погребальными комплексами семейной общины. Почти обязательной принадлежностью могильников становятся комплексы курганов с каменными грядами, которые по трудности создания и богатству захоронений могли быть только погребениями общинной или племенной знати. В VII–VI вв. до н. э. появляются захоронения, которые по богатству инвентаря и размерам могил превосходят остальные погребения. Примером могут служить курганные группы в могильнике Тасмола, где с погребенными был положен богатый инвентарь, отрубленные головы взнузданных коней и головы баранов. Число конских голов доходило до семи, среди них были головы рослых высокопородных коней. О глубокой социальной и имущественной дифференциации внутри семейных общин свидетельствуют погребения в том же могильнике, сопровождаемые очень бедным инвентарем.

Концентрация на небольшой территории нескольких богатых могильников позволяет предположить, что в этот период некоторые племена стали превосходить остальные экономической и военной силой, и это позволило им занять ведущее положение среди центральноказахстанских кочевников.

Материалы раскопанных погребений дают возможность составить известное суждение о верованиях и культах скотоводов Центрального Казахстана. Характер исследованных памятников прежде всего выявляет следы культов, связанных с почитанием умерших и духов предков. В основе этих культов лежит вера в существование потустороннего мира, где умершие продолжают свою земную жизнь. Исходя из этого, покойников хоронили в тщательно перекрытом загробном жилище, оставляя с ними оружие, украшения, бытовой инвентарь, предметы культового назначения, иногда и пищу в виде части тушки барана. Полагая, что и после смерти они остаются скотоводами и всадниками, клали в могилу головы коней и баранов.

Имеются археологические свидетельства о распространении культа огня, который прослеживается здесь еще в эпоху бронзы и свойствен большинству скотоводческих племен Евразии в скифское время. С культом огня и домашнего очага, хранительницами и жрицами которого были женщины, связаны находки в их погребениях каменных жертвенников В верованиях центральноказахстанских племен прослеживается двойственное отношение к покойнику. Его почитали, но в то же время боялись возвращения души умершего. Огонь в последнем случае выполнял оградительные функции. С этой целью погребение окружали кострами (могильник Кара-оба), с очистительной силой огня связано сожжение перекрытий могил (Жол-Кудук) или разведение огня на каменном перекрытии (Тасмола V, курган 6).

В курганах с каменными грядами М.К. Кадырбаев видит отражение солярного культа. Исходя из сообщения Геродота о том, что массагеты из богов почитают только солнце, которому приносят в жертву лошадей, он находит в курганах с каменными грядами все атрибуты этого культа: коня под насыпью «малого» кургана как жертву солнцу и каменные гряды, обращенные «входом» на восток (Кадырбаев М.К., 1966, с. 431, 432).

Итак, многочисленные и разнообразные археологические материалы позволили выделить на территории Центрального Казахстана в период раннего железа своеобразную культуру сакского типа, близкую восточноказахстанским, алтайско-сибирским и восточно-приаральским памятникам того же времени. Формирование ее происходило на основе андроновской культуры эпохи бронзы, создавшей предпосылки для экономического, социального и культурного развития. Антропологический материал подтверждает эти заключения. О. Исмагулов, исследовавший краниологическую серию из погребений Центрального Казахстана, пришел к выводу, что в основе антропологического типа племен тасмолинской культуры лежит тип, характерный для андроновского времени, подвергшийся грацилизации. Незначительная монголоидная примесь отмечена только на одном черепе (Тасмола I, курган 19). Таким образом, наблюдается и антропологическая преемственность между племенами тасмолинской культуры и андроновскими местными племенами. Важно также заключение о наибольшем морфологическом сходстве исследуемой серии с серией черепов из Восточного Казахстана и Алтая. И наконец, существен вывод, что погребенные в курганах с каменными грядами не отличаются какими-либо особыми антропологическими вариациями, составляя с остальным населением единую этническую группу.

Своеобразие тасмолинской культуры позволяет рассматривать ее носителей как одну из групп сакских племен, обитавших в Центральном Казахстане в VII–III вв. до н. э. Вопрос об отождествлении этнических групп, установленных по археологическим материалам, с племенами, названия которых приведены в античных письменных источниках, и об их локализации давно занимает внимание исследователей. М.К. Кадырбаев на основании сообщений античных авторов о расселении племен пришел к заключению, что с Центральным Казахстаном можно связывать три племенных названия: агриппеев — в северо-западной части, исседонов — в центральной и аримаспов — в восточной (Кадырбаев М.К., 1966, с. 408).

В физико-географическом отношении Восточный Казахстан (Восточно-Казахстанская обл. и часть Семипалатинской обл. Казахской ССР) состоит из трех частей: 1) степные районы долины Иртыша; 2) горные районы в верховьях Бухтармы, входящие в состав Алтайской ландшафтной области[26]; 3) долины хребтов Саур и Тарбагатай. Последний район принадлежит системе гор юго-востока и востока Средней Азии, связывающей Саяно-Алтай и Центральную Азию с Семиречьем и Средней Азией (Гвоздецкий Н.А., Михайлов Н.И., 1978).

Изучение этих регионов начинается с XVIII в. благодаря деятельности ученых-путешественников, исследовавших Сибирь (Д.Г. Мессершмидт, Г.Ф. Миллер, И.Г. Гмелин, позже П.К. Фролов и др.). Основная работа их была направлена на описание и собирание различных древностей. Первые археологические раскопки связаны с именем В.В. Радлова (Берель и др.), который по своим исследованиям в Саяно-Алтае попытался создать первую схематическую периодизацию древних памятников (были выделены памятники железного века).

А.В. Адрианов в 1911 г. раскопал несколько курганов в верховьях Бухтармы (майэмирские памятники), что позволило наметить ранние этапы культуры ранних кочевников этого региона. Эпизодические раскопки проводили и другие ученые.

В советское время, с 1935 г. и в течение почти 40 лет, исследование различных археологических памятников долины Иртыша и Тарбагатая проводил С.С. Черников. Большое внимание он уделял и памятникам ранних кочевников. Всестороннее изучение материалов Восточноказахстанской экспедиции Ленинградского отделения Института археологии АН СССР дало возможность выявить особенности кочевых обществ региона, наметить локальные и хронологические группы памятников. На основе этих работ была составлена археологическая карта Восточного Казахстана (Черников С.С., 1960б). Несмотря на сотни исследованных могильников, многие долины и участки не изучены в достаточной степени и по сей день. В районе Тарбагатая раскопки проводились только в двух пунктах: Чиликтинской долине (могильники Чиликтинский и Чаган-Обо) и котловине оз. Ала-Куль (карта 6). Исследование Чиликтинской долины С.С. Черников начал в 1949 г. и проводил вплоть до 1971 г. Здесь он раскопал серию богатых захоронений кочевой знати, давших значительный материал по культуре и искусству скифского периода. В этом же районе работала Семиреченская экспедиция Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР под руководством Г.А. Кушаева. Исследовались погребальные памятники в долинах рек Лепса, Аягуз и в Алакульской впадине, однако по ранним кочевникам опубликована лишь небольшая часть материалов (Кушаев Г.А., 1968). В долине Иртыша, интенсивное изучение которой также связано с именем С.С. Черникова, исследованы не только раннескифские могильники (Славянка, Юпитер), но и комплексы второй половины I тысячелетия до н. э. (Кызыл-Ty, Кула-Журга, Тускаин, Баты и т. д.), содержавшие разнообразный материал для характеристики культуры региона.