Другая расположенная вне поселения плавильня была обнаружена у оз. Шакшинское близ Читы. Здесь найдены металлические шлаки, фрагмент ошлакованного сопла и куски сосудов-триподов, типичных для культуры плиточных могил (Окладников А.П., 1959, с. 119; Гришин Ю.С., 1981, рис. 51, 3, с. 148). Возле того же озера, у с. Беклемишево, найден клад литейных форм из камня для отливки двух ножей VIII–VII или VII в. до н. э., узкого кельта, двух чеканов и долота (Сосновский Г.П., 1933а, с. 17; Членова Н.Л., 1971б, с. 104–110). По-видимому, здесь существовал крупный центр бронзолитейного производства (Сергеева Н.Ф., 1981, с. 32). Из западного Забайкалья (р. Джида) происходит Закаменский клад, состоящий из 34 медно-бронзовых предметов, в том числе ножей с кольцами VII в. до н. э. (табл. 101, 28–44) (Хамзина Е.А., 1981: Гришин Ю.С., 1981, с. 152–155). Химический анализ металла Закаменского клада показал его однородность, в металле содержится большое количество олова. Клад принадлежал литейщику, использовавшему местные руды (Глазунова А.Д., Сергеева Н.Ф., 1976; Сергеева Н.Ф., 1981). В одной из плиточных могил у пос. Дарасун был погребен литейщик с каменной формой для отливки кельта, льячкой и каменным пестом для дробления руды (Гришин Ю.С., 1981, с. 155).

Забайкалье, особенно восточное, очень богато медными месторождениями, которых известно около 40. Есть они и в западном Забайкалье, по р. Джида, где находили гнезда самородной меди весом до 1 кг. Кроме того, Забайкалье на протяжении столетий являлось источником олова (россыпной касситерит). Древние рудники до нашего времени не сохранились. Но известно, что они были, и именно на месте древних выработок добывали медь буряты, а затем и русские, разрушившие их. Так, известно Намаминское месторождение, где раньше были древние выработки, и выработки по рекам Монгут и Оротой. Анализ бронзовых изделий культуры плиточных могил показал, что наиболее распространены тогда в Забайкалье были оловянистые и оловянисто-мышьяковистые сплавы (Сергеева Н.Ф., 1981, с. 34–36, 50–52, табл. 9). Высокий уровень металлургии предполагает специальных мастеров-литейщиков и кузнецов. Вероятно, одному из них принадлежал Закаменский клад. Изготовление керамики было, очевидно, домашним. Долго не выходили из употребления и каменные орудия, встречаемые в большом количестве на стоянках, — скребки, отщепы. Стало быть, в то время их еще умели изготовлять. (В этом отношении культура плиточных могил не является чем-то исключительным. Как в лесной полосе (ананьинская культура), так и в лесостепи (чернолесская культура), каменные орудия в эпоху железа еще употреблялись.) Люди культуры плиточных могил знали обработку кожи и шерсти — продуктов скотоводства, а также обработку кости.

Общественный строй людей культуры плиточных могил, вероятно, можно охарактеризовать как военную демократию, о чем свидетельствуют погребения вооруженных воинов и оленные камни — памятники воинам, вероятно вождям (как и в других районах распространения оленных камней). Возможно, что именно вождям принадлежали наиболее крупные и сложные по устройству плиточные могилы, такие как Кара-Баян. Хотя люди культуры плиточных могил знали золотые изделия, нет погребений, выделяющихся особой пышностью инвентаря, которые свидетельствовали бы о далеко зашедшей социальной диференциации.

Физический тип людей, похороненных в плиточных могилах, изучен еще недостаточно, так как большинство могил ограблено и черепов сохранилось очень мало. Они были изучены Г.Ф. Дебецем (1948; 1952) и И.И. Гохманом (1954; 1958; 1967). По их заключению, физический тип людей из плиточных могил может быть охарактеризован как монголоидный, брахикранный, с сильно уплощенным средневысоким лицом и слабо выступающим носом. Представление о нем дает выполненная М.М. Герасимовым реконструкция лица мужчины из плиточной могилы в Херексурин-Ури на р. Селенга (табл. 59, 4). По мнению Н.Н. Мамоновой, происхождение этого типа связано с населением периода ранней бронзы центральной и восточной Монголии.

Вопрос об этнической принадлежности людей, оставивших плиточные могилы, спорен и далек от разрешения. Г.Н. Румянцев (1953, с. 46–48) и В.В. Волков (1967, с. 103, 104) считают их монголоязычными. Л.Н. Гумилев (1960, с. 46) рассматривает культуру плиточных могил как «ранний этап гуннской культуры», однако эта точка зрения не подтверждается ни археологическим, ни антропологическим материалом. Наконец, по мнению А.П. Окладникова (История Бурят-Монгольской АССР, т. 1, с. 79–82) и Н.Н. Дикова (1958, с. 68–71), население, оставившее плиточные могилы, было тюркоязычными и явилось одним из предков курыкан.

Состояние источников не позволяет пока ответить на вопрос, насколько однородным было население культуры плиточных могил. Существование разных локальных типов погребальных сооружений внутри общего ареала этой культуры («фигурные» могилы на западе, могилы дворцовского типа на востоке) допускает предположение о том, что среди населения этой культуры были различные этнические группы. Вполне возможно, что население, оставившее культуру плиточных могил, распространенную на огромной территории, было полиэтничным, и отдельные группы его могли говорить на разных языках.

В конце III в. до н. э. в Центральной Азии возвышается союз племен, известных по восточным летописным источникам как «хунну», или «сюнну». При шаньюе Маодуне (Модэ) (206–174 гг. до н. э.) хунну создают крупное государственное объединение, распространившее свою власть от Хингана на востоке до Монгольского Алтая и Тянь-Шаня на западе, от Забайкалья и Саян на севере до Гоби и Ордоса на юге. Центром владений хунну и их основной экономической опорой во II в. до н. э. — I в. н. э. была территория нынешних центральной и северной Монголии и южной Бурятии, где в бассейне р. Селенга и ее притоков Орхона, Толы, Джиды, Никоя и Хилка обнаружены многочисленные памятники хунну (карта 15). Политическая история хунну насыщена почти беспрерывными войнами с соседями — Китаем, юечжами, усунями, дунху и другими племенами. Эти события и в гораздо меньшей степени образ жизни, быт и нравы хунну получили освещение в восточных летописях, трудах Сыма Цяня, Бань Гу и других историков (Бичурин Н.Я., 1950а; Таскин В.С., 1968а; 1973), образовавших источниковедческую базу большого числа исследований по истории хунну западноевропейских и русских ученых со второй половины XVIII в. и вплоть до настоящего времени (Deguignes J., 1756–1758; Иностранцев К.А., 1926; Бернштам А.Н., 1951; Кызласов Л.Р., Мерперт Н.Я., 1952, с. 101–109; Гумилев Л.Н., 1960; Govern Mc., 1939; Altheim F., 1959; Maenchen-Helfen О., 1973; и др.).