Остается нерешенной и проблема происхождения культуры хунну, что в значительной мере обусловлено слабой археологической изученностью восточных районов Центральной Азии. Можно предполагать полиэтничность хунну. Некоторую роль в их генезисе сыграло население культуры плиточных могил, которое в основном, по-видимому, было ассимилировано хунну и вошло в их состав. На это указывают археологический материал (детали орнаментации керамики, традиции металлургии меди, косторезного производства, звериного стиля) и данные антропологии (Тумэн Д., 1985, с. 93).

В состав хунну вошли, очевидно, также кочевые племена Ордоса I тысячелетия до н. э., культура которых выявлена пока слабо. Исследованное в местности Ваньгун погребение IV–III вв. до н. э. сходно с хуннскими по ритуалу (яма с уступами, черепа быка, лошади и собаки на деревянном перекрытии) и инвентарю (керамика, бронзовые украшения, роговые изделия). Шесть погребений того же времени, обнаруженные у д. Таохунбала и одно — у д. Дунсухао, по керамике и обряду захоронения в грунтовых ямах, на спине вытянуто, головой на северо-восток, по мнению авторов раскопок, аналогичны погребениям II–I вв. до н. э. некрополей Эрланьхугоу и Сичагоу, предположительно связываемым с хунну (Миняев С.С., 1979а, с. 75, 76). Наиболее ярко протохуннские черты, по мнению С.С. Миняева (1987б, с. 144, 145), представлены в памятниках скифского времени юго-западной Маньчжурии, объединяемых в культуру «погребений верхнего слоя Сяцзядянь». С памятниками хунну их сближает ритуал захоронения в деревянных гробах, обставленных каменными плитами. В сопровождающем инвентаре представлены бронзовые зооморфные бляшки, пуговицы, колокольчики, имитации раковин каури, поясная пластина с изображением сцены охоты. Среди оружия имеются крупные бронзовые черешковые наконечники стрел — трехлопастные и типа срезней, что свидетельствует о применении большого лука. Подобный состав инвентаря в дальнейшем становится характерным для хунну.

Прослеживаются определенные связи и с населением Горного Алтая: сходные черты изобразительного искусства; захоронение покойников в двойных камерах.

Исторические судьбы хунну, оставшихся в Центральной Азии, не выяснены из-за плохой изученности археологических памятников населения Монголии II–V вв. Отдельные элементы культуры хунну прослеживаются в культуре тюркоязычного населения Центральной Азии VIII–IX вв. Конструкция сложного лука уйгуров была аналогична устройству лука хунну, а керамика уйгуров — вазы с вертикальным лощением — напоминает вазообразные сосуды хунну (Кызласов Л.Р., 1969а, с. 74, 75, рис. 24; 1979, рис. 121, 137). Подобно хунну, уйгуры строили крепости, прямоугольные в плане, которые были опорой их господства в покоренных землях. Вероятно, не случайно в китайских источниках (Бичурин Н.Я., 1950а, с. 214) указывается, что язык хунну сходен с языком племен хойху (ойхор, уйгуров), входивших позже в состав тюркоязычных по преимуществу племен теле, что говорит в пользу мнения о тюркоязычности хунну. Китайские династийные хроники считают потомками хунну алтайских тюрок, ссылаясь при этом на тюркские легенды, повествующие о происхождении тюрок от хунну.

Здесь рассматриваются культуры западносибирской лесостепи, охватившие пространство от восточных склонов Урала до междуречья Иртыша и Оби, включая на востоке среднее течение р. Омь. Это — огромная территория, протяженностью около 1500 км с запада на восток и до 400 км с севера на юг. Расположенные в этом ареале культуры и группы памятников, выделенные в культурно-этнические типы, имели ряд общих черт, обусловленных общими элементами генезиса, а также тесными взаимными контактами. К концу I тысячелетия до н. э. — началу I тысячелетия н. э. вся эта территория оказалась занятой одной саргатской культурой. Однако изученность этого огромного ареала неравномерна. Наиболее исследованы районы лесостепного Зауралья и Прииртышья.

Изучение памятников лесостепи Зауралья и Западной Сибири началось в 60-70-х годах XIX в. и первоначально проводилось краеведами-любителями, занимавшимися преимущественно раскопками курганов и сбором сведений о находках древних предметов, местоположении городищ и курганных могильников (Зырянов А.Н., 1863; 1881; Голодников К., 1879; Словцов И.Я., 1884 и др.). Позднее эту работу проводили в небольшом объеме специалисты-археологи и полупрофессионалы (Анучин Д.Н., 1887; Уваров Ф.А., 1887; Зограф Н.Ю., 1879; Heikel А., 1894; Минко М.К., 1907; ОАК за 1894, 1896 гг.; Толмачев В.Я., 1913). Сведения о городищах и курганах по левым притокам Тобола, Исети и Пышме, поступившие в Археологическую комиссию, были систематизированы А.А. Спицыным (1906б), поднявшим вопрос о назначении зауральских городищ, их соотношении с курганами и связях с древностями Прикамья и Минусинских степей. Большой материал к археологической карте восточных склонов Урала и прилежащей части лесостепи был собран В.Я. Толмачевым (1913). Однако в целом дореволюционные исследования не были систематическими, не шли дальше сбора фактического материала и проводились часто на низком методическом уровне. Они не дали четкого представления об отдельных этапах развития населения Зауралья и Западной Сибири и специфике их культуры. При разрозненности имевшихся фактов исследователи даже не ставили эти задачи.

После революции, в 20-30-х годах, начинаются планомерные исследования памятников лесостепи Зауралья и Западной Сибири (Дмитриев П.А., 1928; Левашева В.П., 1928; 1948; Кипарисова Н.П., 1960; Сальников К.В., 1940; 1947; 1951; 1956). Впервые весь известный материал из курганов раннего железного века лесостепи Западной Сибири был обобщен П.А. Дмитриевым (1928, с. 187–190), который показал его своеобразие, отметил преобладание северной ориентировки погребенных и приблизительно одинаковый погребальный инвентарь. Выделив группу этих памятников в ареале от Зауралья до междуречья Иртыша и Оби, П.А. Дмитриев датировал их III в. до н. э. — I в. н. э. и высказал мнение о близости их культуры культуре сармат. Впоследствии, анализируя материал памятников Приобья, В.Н. Чернецов (1953б, с. 224, 240) отметил своеобразие культуры, впервые выделенной П.А. Дмитриевым (Мысовские, Саргатские, Коконовские курганы), но отнес ее не к сарматским, а к кочевым угорским племенам. Мнение об угорской принадлежности населения лесостепи Притоболья было поддержано и дополнительно аргументировано К.В. Сальниковым (1966, с. 124).

Первые широкие раскопки поселений и курганов были проведены К.В. Сальниковым в 40-50-е годы. Особое внимание он уделил городищу Чудаки, выявив специфику домостроительства, фортификации и своеобразие керамики этого памятника (Сальников К.В., 1940; 1947; 1951). Рекогносцировочные исследования еще ряда городищ (Большое и Малое Казахбаевские, Ипатовские и др.) и раскопки Царева кургана на Тоболе позволили ему объединить все эти памятники и выделить особую гороховскую культуру (Сальников К.В., 1947, с. 235; 1962а, с. 23; 1962б).

Массовые полевые исследования 60-70-х годов, проведенные Уральской экспедицией Уральского университета под руководством В.Ф. Генинга, Иртышским отрядом Института археологии АН СССР под руководством В.А. Могильникова и экспедицией Северо-Казахстанского музея и Петропавловского пединститута под руководством Г.Б. Здановича создали основу для дифференциации представлений об облике культуры лесостепи Зауралья и Западной Сибири. Были окончательно обособлены саргатская и гороховская культуры (Сальников К.В., 1962а, с. 23; Могильников В.А., 1970, с. 180, 181; 1972а; 1972б, с. 132, 133; Стоянов В.Е., 1969а; 1969б; 1970, с. 242, 243), а также выделены памятники начала железного века: носиловского и воробьевского типов — в Притоболье, баитовского — в Притоболье и Приишимье (Стоянов В.Е., 1969а, с. 59; 1969б, с. 6, 7). При этом поселенческие комплексы, исследованные в Притоболье, были названы В.Е. Стояновым (1969а, с. 58, 59; 1969б, с. 7) речкинскими по раскопанному им поселению Речкино II. В дальнейшем была признана их принадлежность к саргатской культуре.