— А то что? Убьёшь меня? Ты только что от отравления отошёл, потерял херово море крови и думаешь, что сможешь меня убить? — он улыбнулся и поднял одну бровь. В глазах читалось безумие. Было понятно, что приказывать всех убивать он явно не хотел.

Август дёрнул мечом и Ореон, сняв безумную улыбку, обнажил саблю. Они стояли в паре метров друг от друга и ждали, что кто-то из них опомниться и займёт правильную сторону, однако история эта закончится не как детская сказочка. Когда это уже стало понятно, оба рванули друга на друга и звук лязгающих мечей воцарился в церкви. Они сражались одинаково, били, отступали, делали выпады, но оборону друг друга пробить никак не могли. Потолок уже начал обваливаться и доски, объятые огнём, без конца падали на трупы, которыми был усыпан пол. Августа объял страх перед огнём, что в любой момент может обратить его в уголь.

Ореон сумел отбить клинок Августа и последний на мгновение оказался беззащитным. Упустить этот момент нельзя. Старик широким взмахом рубанул сына по груди, тот отступил, но в ответ ударить не успел. Их клинки вновь ударились друг о друга. Ореон, занеся меч, закружил пируете, после которого с дикой скоростью и силой рубанул Августа. Парень вновь выставил меч, но удар был столь силён, а руки его столь ослабли, что меч просто улетел. Оказавшись без меча, Август потянулся за кинжалами, но не успел даже рукояти коснуться, как сабля вонзился ему в живот.

Из рта Августа брызнула кровь. Он попятился и упал на зад меж пылающих балок. Ореон вытащил меч из бока живота и приложил острие к шее.

— Отец убивает сына. Никогда не думал, что мне придётся такое сделать.

Засвистела стрела, которая вонзилась в руку старика, из-за чего он уронил саблю. Август потянулся к золотой рукояти, но Ореон вдарил ему по лицу ногой, а затем пнул в живот, от чего парень, скорчившись от боли, согнулся в три погибели.

В церковь забежали наёмники и, увидев окровавленное тело Августа, испуганно попятились.

— Чего стоите? Проходите, чаю налью! — засмеялся Ореон, упав на колени. Кровь из руки хлыстала фонтаном. — Унесите его и закуйте в цепи!

Август очнулся в тёмной комнате, в которую лишь слегка через пыльное окно проникали лучи солнца. Один из таких лучей как раз его и разбудил. Наверное, любой другой человек испугался бы, оказавшись в комнате, чьи полы залиты кровью, а в воздух пропитан смерть, но не Август. Нет, конечно, сердечко его дрогнуло, но лишь раз. Он знал методы Ореона и уже понимал, что его ждёт.

Дверь в комнату со скрипом открылась и чуть ли не проломила стенку своим весом. Порог переступил мощного телосложения мужчина с выбритым до блеска черепом. Балакур, палач и дознаватель Братства Дмитри. Обычно его звали, когда Август не мог выбить из кого-нибудь информацию. Методы Балакура были весьма изощрены и аморальны, они нарушили все законы какого-либо допроса, ведь почти после каждого допроса пленник умирал очень мучительной смертью. Лично Август этого не видел, но ему доводилось слышать нечеловеческие крики, стоя за дверью.

— Здравствуй, рыжий, давно не виделись, — бросил Балакур, поставив на столик ящик с инструментами.

— И тебе привет, как поживаешь? — Август, пожалуй, был из тех немногих оптимистов-безумцев, способных улыбаться даже с кинжалом в брюхе или будучи по уши в дерьме. — Как Роби?

— Роби умер ещё месяц назад, — с отчаянием в голосе вякнул громила. — Лихорадка. А что до меня, то я поживаю нормально, чего нельзя сказать о тебе.

— Это точно. И что ты собираешься со мной делать? Слышал ты как-то одному орсийцу железку в зад запихал. Можно меня эта пытка обойдёт стороной?

Балакур усмехнулся.

— Конечно, друг, — в глазах Август видел, что палач совсем не хотел его пытать и уж точно убивать. И пленник оказался прав. — Честно, я не хочу тебя пытать, но Ореон сказал, что убьёт меня, если я не замучаю тебя до отчаяния.

— Что-ж, понимаю, но ты можешь меня отпустить, а я надеру зад Ореону. Как тебе такая авантюра? — Август всем сердцем надеялся, что Балакур согласится, но он надел кастет и врезал ему в челюсть.

Кровь брызнула из рта на пол, где и так крови хватало. Август сплюнул остаток густого кровавого комка и ухмыльнулся, глянув на палача.

— Скажи, что с Тали?

— А что с ней может быть? Она же никого не предала… или предала? — прошипел Балакур.

Август вспомнил, как в руку Ореона вонзилась стрела, спасшая ему жизнь. Если бы не она, старик бы зарубил его на месте, а так хотя бы подумал.

— Нет. Просто, когда я шёл убивать Ореона, на меня накинулись солдаты братства и я подумал, что они так же могли накинуться на Тали.

— Тали уже не та девчушка, которую ты спас когда-то. Сейчас она может постоять за себя и вполне способна надрать зад даже тебе, — Балакур достал из ящика громадные чугунные щипцы с кровавыми пятнами. — Познакомься, это Меролит, ею я выдираю ногти.

— Очень приятно, а меня зовут Август, и можно мне сегодня ногти не выдирать?

Палач прищурился, хмыкнул и отложил щипцы. Он достал чугунный стержень и прошёл за спину Августу, где должна была стоять печка. Пленник услышал, как вспыхнул огонь и затрещали дрова.

— И вообще, чего это ты так переживаешь за Тали? Ты же, вроде, с Рейри был, нет? — спросил вдруг Балакур.

— Был, но потом я застал её с тем беловолосым ублюдком, любящим убивать детей, а потом Агри рассказал мне, что Тали на меня заглядывается, ну и делать мне больше ничего не оставалось, кроме как принять её любовь и полюбить в ответ, — объяснил он, ёрзая всё это время на стуле. Верёвки были слишком туги.

— А ты, посмотрю, романтик! — раздался смешок. — Кстати Ирвина, беловолосого, убили во время штурма деревни.

— Я знаю. Моих рук дело. Пробил ему грудную клетку и оставил задыхаться в снегу на глазах у десятка наёмников. Позорная смерть для такого рассказчика, как он.

— Ну вообще, парнем он был неплохим. Истории придумывал отменные, а кушанье варил какое! — палач вернулся обратно к столу с натянутой рукавицей и раскалённым чугунным стержнем в ней. — В какой-то степени, он был точной копией тебя, но только в сотню раз веселей.

— Я не убиваю детей и не трахаю женщин без их разрешения. — отрезал Август, нахмурившись.

— А, ну да, верно! Ну не суть! Приступим?

— Конечно, приступай дружище! Дождаться не могу, когда ты обожжёшь меня раскалённым жезлом, мудак брюхастый!

— Эй, ну мы договорились! Ничего личного!

— Ну да, прости, говнюк, начинай.

Брови Балакура сошлись и, оскалившись, он прижал к руке Августа раскалённый до желтизны стержень. Стержень был столь горяч, что Август почувствовал лишь неприятный холодок, отчего улыбнулся и даже пустил смешок. Нервные клетки в месте ожога умерли, стоило стержню коснуться кожи. Обжигающую боль он, конечно же, почувствовал, но вполне терпимую.

Август сильно боялся огня, ибо когда-то давно его родителей заживо сожгли на костре и его тоже пытались, однако, не вышло. Огонь успел обжечь лишь ноги, выше колен он не поднялся, благодаря дождю. И несмотря на весь страх к огню, маленькой палочки он не боялся, он боялся только вида огня, его извивающихся язычков, напоминавших ему ту ночь, всю ту боль, которую он ощутил физически и морально.

Балакур, недоумевая, отпрянул и бросил стержень на пол. Обычно, люди кричат от воображаемой боли, ибо знают, что раскалённая сталь очень горяча, но чувствуется она, как просто холодное лезвие меча.

— Идиот ты, Балакур, меня это не возьмёт, — через смех сказал Август, ёрзая на стуле. — Я же тебе рассказывал как-то раз, что я боюсь вида огня, но не раскалённую палочку. Это разные вещи, хоть и боль одинакова.

В дверь постучали и через мгновение она открылась. На пороге стояла Тали с распущенными пепельными волосами, напоминавшие волну. Кудри её очень даже красили.

— Балакур, тебя вызывает Ореон, хочет спросить, как проходят уроки, — доложила девушка, сложив руки на груди. Обычно она так делала, когда была насторожена или к чему-то готовилась. Этот её секрет знал только Август и Рейри.