Четыре всадника, закутанные в плащи и с натянутыми капюшонами, завидев стражников, вышедших из сторожевой будки, одновременно потянули поводья на себя и остановились перед тремя орсийскими солдатами. У одного всадника из-под капюшона неестественно сверкали зелёные глаза, у другого в улыбке блестел золотой зуб, а у третьего лицо было скрыто натянутой на нос маской, у четвёртого, из-под капюшона, на грудь свисали чёрные волосы.

— Кто такие? — настороженно спросил стражник, вытягивая факел в сторону незнакомцев.

Один из всадников скинул капюшон, показав смуглое лицо, усеянное множеством маленьких шрамов и украшенное едва заметной татуировкой меча на лбу. Он нагнулся в седле и улыбнулся, блеснув золотым зубом.

— Мы — торговцы! — заявил он и развёл руками. — В столь сложный час пришли на помощь орсийскому народу!

Стражник, который, судя по доспехам, был главным, нахмурился, а остальные двое, медленно, начали обходить подозрительных путников, явно не походивших на торговцев. И вправду, у них не было повозки, на сёдлах или спинах красовались ножны с мечами, а кони больно уж походили на локдорскую боевую породу, что стражник потом подметил.

— …торговцы, говорите? И что же вы продаёте? Может, воздух? — усмехнулся он.

— Слышь, командир, торговцы, походу теперь с мечами ходят и торгуют не только воздухом, а ещё враньём и ножами в сердце! — выкрикнул стражник, обошедший сбоку и вставший сзади всадников. — Кто такие? Давайте на чистоту!

— Вы правы, господин стражник, — сказал всадник со сверкающими зелёными глазами. — Мы — торговцы, продающие головы тех, за кого назначена награда.

Командир стражи, попятившись, стало быть, потянулся за мечом, однако стрела, выпущенная лучницей, сидевшей на сосне, оказалась куда быстрее его руки. Кровь брызнула на снег и стражник, поймав стрелу в горло, начал судорожно биться об землю, думая, что это его спасёт. Оставшиеся два стражники, лишившись своего командира, сначала потупили, попытались что-то понять, а уже потом потянулись за мечами. Просвистела стрела и стражник с приятным бренчанием доспех свалился в снег.

Последний закричал во всю глотку, пытаясь призвать на помощь хоть кого-то, но его вопли не продлились и секунды — зеленоглазый метнул в него нож, который вонзился прямо в распахнутый рот. Раздался приятный треск, с которым у бедняги сломалась челюсть и десяток зубов. Стражник, издав слабый вопль, схватился за рот, а затем упал в снег.

— Отлично! — взвыл всадник в маске. — Чистая работа! Не иначе! Вот надо же было придумать “Мы — торговцы!”.

— Расслабься, Бродский, никто же не умер… ну, кроме этих, конечно же! — сказал смуглый старик, спешившись с коня. — Ну и чего вы уставились? Слезайте, помогайте трупы убрать, пока никто не увидел!

Всадник с зелёными глазами хмыкнул и, сгорбившись в седле, уставился на старика.

— Ореон, скажи на милость, почему мы действуем скрытно, когда у нас есть армия в четыре тысячи отборных наёмников? Я, конечно, понимаю, какая у тебя в голове стратегия, но… не слишком ли много чести для этой деревушки?

— Август дело молвит! — закивал Бродский. — Ты мог бы отправить разбираться с деревушкой его…

Ореон, накинув на труп стражника снегу, вскочил и у него хрустнула спина.

— Ах! Сука! — зарычал он, сгорбившись и выдохнув. — Мы действуем так, потому что… наша армия слишком далеко и стоит ей сдвинуться с места, как наблюдатели сразу же помчат докладывать всё важным шишкам! И пока мы дойдём до деревни, нас уже будет ждать громадная армия орсийского сопротивления!

— И поверь, рыжик, они нас порубают. И моргнуть не успеем… — подметил Бродский, ёрзая в седле. — Чёрт! Весь зад уже отбил!

— Так слезай и помоги мне! — заворчал старик, волоча уже второй труп.

— И всё же, как пять человек перережут всю стражу? — не понял Август. — Я хоть и саботажник, но одной Тали мне не хватит…

— Всё это время за нами шли мои люди, — сказала четвёртая всадница, скинув капюшон и вдохнув холодный воздух. — Думаю, трёх сотен вполне хватит, чтобы перерезать стражу всего города.

Бродский с рёвом скинул последнего стражника в канаву и, встряхнув одёжку, довольно взобрался на коня.

— Должен заметить, солдаты Рейри — самые лучшие во всём братстве, — заявил Бродский, хотя ещё два часа назад он говорил, что лучшие солдаты под командованием Августа. Он не стал это напоминать и, пришпорив коня, двинул дальше по дороге.

Остальные, дождавшись старика, двинулись следом, подозрительно осматривая скалистые подступы к горе, где мелькали огни факелов. Засада их ждать не могла, поскольку местный штаб вряд ли додумается о столь умном, по мнению Ореона, плане.

— Значит так, — начала Ореон. — Сейчас зайдём в трактир, если он там имеется, а я надеюсь, что он имеется! Перекусим, выпьем за удачу! А потом ты, Август, должен будешь взобраться на башню и поджечь сигнальный огонь. Это можно было бы сделать, просто заявив, кто мы и с какими целями пришли, но в таком случае мы не протянем и пары минут, как нас прирежут или того хуже, арестуют!

— Угу, мне нужно просто его поджечь и всё? За этим мы пёрлись сюда через эти леса? — возмутился Август.

— Слушай! — Старик пригрозил пальцем. — Потом я дам тебе особый реагент, который обратит обычное пламя в зелёное. Взобраться на башню ты должен будешь тихо и, желательно, без лишних убийств, но это уже сам решай.

Смысла оставлять кого-то в живых Август, конечно же, не видел. Нет, он, конечно, попробует не попадаться на глаза, но для него это, как испытание — попадётся раз и тогда все в здании рискуют оказаться трупами, а через денёк уже отдыхать в земле или в желудках бедняков.

— Я понял. Всех убить так, чтобы не было криков. Это просто.

По крайней мере, ему это казалось простым, однако, он даже представить не мог, какой опыт обрели орсийские солдаты после десятка вырезанных им в ночи лагерей, и трёх генеральских голов, отправленных курьером прямиком в последний оплот.

Таверна, к счастью Ореона, в деревушке имелась, да ещё какая! Она больше была похожа на ратушу, чем на место, где свою жизнь пропивали местные селяне. С окон, где маячили редкие силуэты, лился яркий тёплый свет, дарящий чувство уюта и спокойства. Из открытой форточки, которую во все стороны дёргал ветер, на улице вырывался приятный запах жареного мяса, а ещё мощного пойла, наверное, после которого Ореона придётся тащить обратно в лагерь.

— Слушайте, а это, случайно, не человечина? — спросил Бродский. — Запах очень… похож…

— Думаешь, они жарят человечину? — усмехнулась Рейри.

— Ну, знаешь ли, голодающие люди в военное время, так ещё и в зиму, вполне могут пожертвовать моральными правилами, — пояснил Бродский. — В здешних лесах никого, кроме волков и оленей, нет. Олени тут слишком быстрые и шкура у них толстая, а волки… ну… загрызут.

— Хватит болтать! Ей богу, как базарные бабки, но на конях! — приказал Ореон, неловко спрыгнув с коня. — Бродский, дружище, будь добр, привяжи коней где-нибудь.

Он бросил помощнику поводья и, блеснув золотым зубом, скрылся за дверью трактира.

— И наших тоже, — кинула Рейри, спрыгнув с коня и бросив поводья.

Бродский проводил её злобным взглядом и, когда фигура в капюшоне утонула в ярком свете, царившим в трактире, он посмотрел на Августа, ожидая от него помощь. Но увы, седло оказалось пустым, а затем дверь в трактир заскрипела.

— Надо же… такие молодые, а такие наглые и смышлёные! — подметил он. — Ублюдки, проще говоря…

Так или иначе, оставшись на едине с конями, он взял все поводья в руки и повёл их в ближайшие стойла, которые он приметил ещё по дороге. Стражники, стоявшие почти на каждом углу, с подозрением глядели на его блестящую лысину, а потом ухмылялись. Выглядел он и вправду странно и подозрительно, ведь не каждый человек с добрыми мыслями скрывает лицо маской и уж точно не каждый носит за спиной меч, а на поясе десяток метательных ножей.