Она была права, у него их не было, он был намного умнее меня.

— А как же Хани? — я спросила.

Фарра снова махнула рукой. — Это маленькое дерьмо иногда убегает, неблагодарная девчонка, но она вернется. Она всегда так делает.

Эта «неблагодарная девочка» должна была учиться в старшей школе, а не подсаживаться на наркотики и заниматься сексом на камеру. Ярость струилась по моей крови так жарко, что я чувствовала, будто пылаю ею.

— Я рассказал твоей маме, как бы она гордилась, узнав, что ты прожила с нами целых три года, сначала с Крикетом, а теперь с моим братом Рэтом.

Он гордился мной из-за этого, его грудь выпятилась, а щеки покраснели от силы собственного комплимента. В другой жизни, менее серьезной, без папы, Дэннера и Кинга, я задавалась вопросом, была бы я достаточно слабой, чтобы попасть под его чары.

Гордость не была равной альтернативой любви.

— Он думает, что ты достаточно верна, чтобы знать о наших планах относительно клуба твоего папы, — пропела Фарра, ее пальцы прошлись по груди Жнеца и вниз, — Но я не уверена.

Я пожала плечами, как будто мне было все равно, когда на самом деле желчь кусала заднюю часть моего языка. — Мне не нужно ничего тебе доказывать, Фарра. На данный момент Жнец мне больше родитель, чем ты.

Я видела, как набрала два очка, одно из-за жестокого искривления губ Фарры, а другое из-за шокированного взгляда удовольствия, показанного Президентом.

Да, в эту игру можно играть вдвоем, сучка.

— Сегодня вечером мы отправляемся за грузом Падших, — отрезала она, потеряв терпение, — Что ты можешь сказать об этом?

Я снова пожала плечами и посмотрела на облупившийся черный лак на своих пальцах. — Это клубный бизнес. Ты здесь новенькая, но такие вещи остаются между братьями. Это не мои дела, чтобы беспокоиться об этом.

Жнец усмехнулся, а когда Фарра бросила на него взгляд, он пожал плечами. — Говорил тебе, что она так скажет, сладкие губки. Дай девчонки отдохнуть. Почему бы тебе не принести нам немного пива, чтобы мы могли отпраздновать это воссоединение, черт возьми, как следует.

Фарра поджала губы, прежде чем все ее выражение превратилось в идеальную любящую женщину. — Конечно, дорогой Жнец.

Как только она вышла за дверь, я подняла бровь и сказала. — Серьезно?

Жнец расхохотался, обогнув стол и усаживаясь в свое большое кожаное кресло. — Сосет лучше, чем пылесос, и глотает тоже.

Дрожь всего тела от сильного отвращения сотрясла меня, и я немного подавилась. — Убейте меня за этот вопрос.

Он снова засмеялся, затем протрезвел. — Ты знаешь, что не испортишь нам все сегодня вечером, Харли? Ты теперь принцесса Берсеркеров, а не часть Падших, и я не позволю, чтобы ты выдал их засаду у выхода 78.

Я долго смотрела на него, наблюдая, как он поглаживает свои усы и закидывает свои грязные ботинки на столешницу. Не было абсолютно никакой возможности, как бы я ему ни нравилась, чтобы он сообщил мне точное место их ограбления, если только он не проверяет меня.

Это означало, что я не могла спасти клуб своего сердца от клуба моего настоящего. Это означало, что если папа или Кинг когда-нибудь узнают, они никогда не простят мне того, что я подвергла жизни братьев опасности, хотя я могла их спасти.

Мои благие намерения быстро тонули в водовороте, захлебываясь невозможными вопросами, задыхаясь от моральной двусмысленности, которую так же трудно переварить, как океанские волны.

Чистого выхода из ситуации не было. Что бы ни случилось в конце, моя семья не будет доверять мне, и моя жизнь все еще может быть в большой опасности.

Я глубоко вздохнула, наполнила глаза до краев искренностью и сказала Жнецу правду. — Я не подведу вас.

Дэннер

Ирония в том, что я стал участвовать в байкерской жизни только потому, что моей миссией было ее разрушить. Не было даже причины моей ненависти к байкерским бандам, просто что-то прописано в коде моей ДНК, переданном мне моим отцом и ему его отцом вплоть до основания материнского ордена Падших в 1960 году. Должна была быть какая-то извилистая связь между одним из моих предков и Гарро, какой-то незаконный роман, который пошел наперекосяк, металлические и хромированные Ромео и Джульетта, убитые градом вражеских выстрелов, эквивалент Меркуцио, сраженного клинком и человеком в байкерской кожанке. Это был романтический способ думать о том, во что я вырос, веря, что это моя судьба, но я еще не видел пролитой крови тем, чем она была на самом деле, просто кровью, просто смертью, размазанной по тротуару, с волочащимися кишками, мозгами, испачканными чернильными пятнами. В смерти не было ничего романтического, как и ничего прекрасного в моей автоматической ненависти ко всем людям.

Но я понял это позже.

Пока Харли-Роуз не появилась в музыкальном магазине в детской рубашке AC/DC и слушала Джонни Кэша, как будто он говорил с ней напрямую через проигрыватель. Только когда я увидел ее бедственное положение, увидел, насколько не романтичной была их ситуация с матерью-наркоманкой, и насколько замечательными были она и ее брат как люди, я начал пересматривать то, как была запрограммирована моя система.

То, что я начал взламывать свою систему, повлияло на мой разум и начало переходить от моего традиционного представления о хорошем к плохому.

В этом заключалась ирония, потому что чем более «испорченным» я был в презренных глазах моего отца, тем сильнее я чувствовал себя таковым, покрытым титановой убежденностью и нахальным с уверенностью в своих собственных серых оттенках принципов.

Кто бы мог подумать, что полицейский, играющий в байкера, чтобы остановить МК, соблазнится тем самым образом жизни, который он должен был осуждать?

Я любил свободу океанского ветра на своей груди, когда я парил над дорогой, оседлав металлического зверя, который был похож на одну из моих лошадей-мустангов, чувствуя его дикость в вибрации под моей задницей, в весе его силы под моими ногами, руки в перчатках.

Езда на байке всегда делала меня твердым, как сталь, потому что это напомнило мне о том, что будет чувствовать Харли-Роуз, когда я наконец трахну ее. Вся эта мощь и необузданная красота требовали умелых рук и твердой хватки, чтобы держать их под контролем. Я был доминантом, так что обе эти вещи были именно тем вызовом, который мне нравился.

Я снова сосредоточился на дороге, когда Рэт сбросил скорость, чтобы скользнуть в строй рядом со мной, где я ехал в нашей колонне из шести человек вверх по шоссе 99. Я посмотрел на него, и в то же время у меня зазвонил телефон в моей кожанке.

— Да? — я ответил через Bluetooth, установленный в моем шлеме.

— Ты держишься со мной и держишь свой рот на замке, чтобы не повторить и гребаного слова о том, что произойдет сегодня вечером. Ты меня понял? — низкий рокот Рэта прозвучал из динамика.

Интересно.

Я пытался оценить, можно ли превратить Рэта Марсдена в конфиденциального осведомителя в течение двух из трех лет, пока я работал под прикрытием в МК.

Он никогда не давал мне никаких намеков на то, что его можно отделить от Жнеца и Гриза. Никогда.

До нынешнего момента.

Я задавался вопросом, насколько это связано с его новыми отношениями с Харли-Роуз, и ярость вспыхнула у меня внутри, как лишняя рюмка виски. Это было чертовски лицемерно, учитывая, что формально я встречался с двумя женщинами, одной в качестве полицейского, а другой в качестве байкерши.

Я хотел только Харли-Роуз всеми своими многогранными частями. Как мужчина стихийно, сильно мог хотеть женщину, лелеять ее, охранять ее и посадить в нее своих детей.

Однако она не упомянула при мне Лейкен или Диану Кейси, и у меня возникло ощущение, что они не имеют для нее значения. Она была настолько уверена в себе, в том влиянии, которое произвела на меня, и не ошиблась.

Я одержим доминированием над каждым дюймом ее жизни. Я хотел согнуть ее руками, разорвать ее на красивые кусочки своим членом, а затем снова склеить ее ртом. Прорубить чащу опасных шипов, окружающих ее великолепное, единственное в своем роде сердце, чтобы я мог держать нежный, хрупкий бутон в руке и смотреть, как он растет. Доминируя над ее разумом, телом и душой, пока каждая молекула ее личности не будет опечатана моим именем.