— И я ни хрена не предлагал. Я говорил вам, что ни при каких гребаных условиях я не буду вовлекать жертву жестокого обращения и бандитизма в свое расследование.

— Ты не руководишь этим шоу, Дэннер. Твой папочка может быть старшим сержантом в хреновом Энтрансе, но здесь, в этом городе, я отдаю приказы. И я говорю, что Харли-Роуз, далеко не невинна, она рожденный член мотоклуба Падших и является идеальным конфиденциальным информатором, чтобы получить внутреннюю информацию от Берсеркеров.

Я стиснул зубы и попытался сосчитать до десяти.

Это не сработало.

— Нет, — заявил я, затем отвернулся от него и увидел, что Стерлинг и Фэрроу смотрят на меня с двойным выражением благоговения и раздражения.

Никто никогда не противостоял Гусману. Он был совершенно некомпетентен, но он был засранцем, и у него не было проблем с тем, чтобы сделать жизнь копа абсолютно невыносимой, если он чувствовал, что им нужно «напомнить, кто главный».

Только меня никто не обижал. Мой отец эффективно издевался надо мной в течение слишком многих лет, чтобы посчитать, и когда я снес мотоклуб Ночных Сталкеров, я получил достаточно известности, чтобы выбраться из Энтранса подальше от его коррупции. Теперь, когда я был свободен, я не мог выполнять приказы, в которые не верил.

Уже нет.

Никогда-нахрен-больше.

И точно не тогда, когда выполнение приказа означало, что мне придется использовать Харли-Роуз в качестве инсайдера самой опасной банды, которую когда-либо видела Британская Колумбия.

— Меня это устраивает, Дэннер, — Второй голос, более глубокий, чем любой другой, который я когда-либо слышал, прозвучал из-за моего плеча, и я обернулся, чтобы обнаружить сержанта Реннера, главу проекта Фенрир и моего непосредственного начальника, за моей спиной, — Но если она даст нам понять, что у нее все еще есть серьезные связи с этим мотоклубом, я хочу, чтобы ты не спускал с нее глаз, ты слышал?

Мгновенно мой звериный мозг собрал образ меня на Харли (в оригинале фраза «не спускал с нее глаз» звучит как «I want you on her», поэтому здесь как бы делается акцент на буквальном смысле НА ней), так, как я хотел быть на ней с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать и она превратилась из неуклюжего ребенка в чертовски великолепную женщину; ее бесконечные ноги почти дважды оборачивались вокруг моих бедер, ее золотисто-светлые волосы разложены по моей подушке, а ее длинная шея под моими зубами, когда я вгрызался в нее, трахал ее, клеймил ее как мою.

Только я не поддался соблазнам, когда у меня был шанс. На самом деле, я бы убежал от них настолько быстро, насколько смог бы, потому что мысли о ней были слишком сильны, но реальность с ней была невозможна.

Чувство вины текло по моим венам, как токсин, проникая в мой организм, прежде чем я смог объяснить это чувство. Тогда я был куриным дерьмом, чтобы связываться с ней, и она набросилась на самый худший из возможных вариантов.

Крикет.

Косвенно или нет, я был виноват в издевательствах над ней, в его смерти.

Я грубо провел рукой по лицу, пытаясь стереть с него усталость. Я стал копом, потому что родился таким человеком, который не может сидеть сложа руки, когда творится несправедливость. Я знал, что буду стоять и бороться до конца, даже если это означало, что каждый раз я буду избитым, когда в первый раз связался с хулиганом, шестилетним и более худым, чем большинство девочек в моем классе, а потом сразу же был избит по заднице этим хулиганом и тремя его друзьями.

Я знал, что меня ждут неудачи, что значок и кодекс чести не означают, что я смогу исправить каждое преступление. К чему я никак не мог подготовиться, так это к тому, что мой собственный отец заставит меня разыгрывать эти преступления или, по крайней мере, скрывать их. Эта система существовала не просто так, но так много невиновных людей было осуждено, а так много виновных ускользнуло в щели, их путь был смазан деньгами, скользкими ладонями и рукопожатиями.

А теперь это.

Теперь Харли-Роуз, женщина, которая излучала уверенность и чистую чертову радость, сидела в комнате для допросов, покрытая кровью своего жестокого парня, физически измотанная его руками и униженная его действиями.

И к черту все, если сейчас я не чувствовал себя хуже, чем во все те случаи с подставными преступлениями вместе взятыми.

— Я буду следить за ней, — пробормотал я мужчине, которым я действительно восхищался настолько, чтобы дать ответ, — Но она здесь жертва, сержант. Я не горю желанием использовать ее.

Большая рука сержанта хлопнула меня по плечу и сжала. — Не люблю видеть женщину, любую женщину, подвергшуюся сексуальному или иному насилию. Но здесь тебе придется столкнуться с реальностью, Дэннер. Девчонка не просто постелила себе постель, она родилась в ней.

Я стряхнул его руку, но коротко кивнул. Я в тысячный раз задавал себе вопрос, несут ли дети ответственность за проступки своих родителей по своей природе, вписано ли в нашу ДНК получение греховного долга, не запрограммированы ли мы кармически жить плохо и поступать плохо, потому что это у нас в крови. И не в первый раз я не мог дать однозначного ответа, хотя всю свою жизнь пытался доказать обратное.

Мой рассеянный взгляд сосредоточился на комнате передо мной, и я сразу же нахмурился, когда заметил, кто заменил Стерлинга и Фэрроу на допросе.

— Вы уже кого-нибудь убивали, мисс Гарро?

Мудак, допрашивавший меня, даже выглядел как мудак. Волосы, зачесанные назад, густо покрытые гелем для укладки, ровный загар, явно искусственный — либо тщательный солнечный загар во дворе, либо, что еще хуже, в салоне. В любом случае было очевидно, что он не новичок, потому что его ногти были лучше ухожены, чем мои крысиные потрескавшиеся черные кончики пальцев. Я не могла перестать смотреть на них, пока он водил руками по стопке бумаг, чтобы меня запугать. У него были тонкие пальцы с идеальными овальными ногтями, начищенными до блеска, и такими гладкими ладонями, что я готова поспорить, что он увлажняет их каждую ночь перед сном.

— Тебе не привыкать быть вне закона, не так ли? Дочь Зевса Гарро. Держу пари, ты родилась с привкусом бунта на языке. Давайте посмотрим, у нас есть несколько обвинений в мелкой краже, физическом нападении и уничтожении общественного имущества, — другой офицер, на этот раз самодовольная, мужественная брюнетка, тонко ухмыльнулась мне, перечисляя мои преступления.

Я пожала одним плечом. — Честно? Я должна была получить медаль за обезглавливание статуи мэра Бенджамина Лафайета. Он был настоящим куском дерьма, так что на самом деле я оказала обществу услугу.

Мудак неловко проглотил испуганный смешок, отчего он мне понравился больше, но женщина-полицейский посмеялась надо мной.

— Вопиющее неподчинение закону — это не шутки, мисс Гарро. И мне кажется интересным, что вы смогли сохранить чувство юмора после того, как заявили, что Тейлор «Крикет» Марсден напал на вас и пытался изнасиловать своим пистолетом.

Я сглотнула внезапный прилив желчи во рту. Я все еще чувствовала давление металла на внутренней стороне бедра, холод против горячей крови, которая сочилась из моей раны.

В любом случае это было бы больно, я скажу так, несмотря на то, что я выросла, живя такой жизнью, которая означала, что я родилась с толстой кожей, которая со временем становилась только более черствой. Больнее было тогда, когда женщины давали мне это дерьмо. Я выросла в клубе мужчин-байкеров, но именно их женщины воспитали меня и научили, что нет ничего более священного, чем узы между женщинами.

— Ты не из сестринства, не так ли? Судить женщину по тому, как она должна пройти через что-то подобное, — мягко сказала я, щелкнув языком.

— Трудно не осуждать дочь байкера с обвинением в преступлении, когда ей было тринадцать, и теперь она сидит и смеется над вандализмом после того, как убила человека. Насколько мы знаем, ты любишь грубость, и тот, кто вышел из-под контроля, был не он, а ты с этим ножом и возможностью подстрелить банду, конкурирующую с твоим отцом.