Я не собиралась сходить с ума, как предупреждал Дэннер. Я просто проводила небольшую разведку.

Если Дэннер думал, что я буду сидеть сложа руки, пока клуб нападает на мою семью, он не очень хорошо меня знал.

Я припарковала свой черный Мерседес G65 на усыпанной гравием дорожке возле здания клуба и на секунду позволила знакомым звукам AC/DC «TNT» окатить меня. Это была любимая группа моего отца, одна из наших любимых песен этой группы, и, сидя в машине, которую он собрал и настроил для меня, я чувствовала себя к нему ближе, чем когда-либо за последние недели.

Я была дочерью своего отца.

Я родилась такой, а затем выковалась в соответствии с его образом огнем испытаний, которым я подвергалась в годы своего взросления. Это было хорошее сходство, которым я втайне гордилась больше, чем Кинг, но впервые в жизни, даже после всего, что он для нас сделал, я поняла, какую невероятную ответственность должен был чувствовать папа, зная, что у него есть сила, чтобы мы были в безопасности и были счастливы.

Теперь я отдала ту же силу, и я хотела быть достаточно сильной, достойной Зевса, чтобы нести эту тяжесть до победного конца.

Было тихо, когда я вошла в старый дом, не удивившись, учитывая, что было одиннадцать часов воскресенья, а по меркам байкеров это было чертовски рано. Я направилась прямо в кабинет Жнеца в задней части дома, надеясь, что смогу обмануть его под предлогом необходимости руководства после смерти Крикета. Жнец был из тех людей, которым нравилось слушать собственный голос и делиться мудростью, как какой-нибудь лжепророк, так что я знала, что он потерпит неудачу.

Из-за приоткрытой двери доносилось хихиканье, скрипучие женские звуки, которые напомнили мне о давно забытом мамином дурацком смехе.

Тем не менее, я постучала в дверь, потому что у Жнеца не возникло бы проблем с отправкой одной из его многочисленных женщин, если бы это означало побыть наедине со мной. Я никогда не была уверена, почему, но этот человек не только жаждал меня, я думаю, он действительно любил меня (настолько, насколько могло его черное сердце), почти как дочь.

— Да? — крикнул он со смехом в своем хриплом голосе.

— Это я! — закричала я. — У тебя есть секунда?

Наступила демонстративная тишина, а затем еще одно хриплое хихиканье.

— Конечно, детка, дай мне секунду, и я приму тебя.

Я прислонилась к стене напротив двери и развернул квадратную пластинку Хубба Бубба, прежде чем засунуть ее в рот. Не было большой вероятности, что Жнец будет болтать о своих планах обокрасть тайный склад Падших, но я подумала, что смогу хотя бы узнать, в какое время они планировали встретиться, а затем, возможно, выследить их от клуба…

Дверь открылась, коренастая форма Жнеца заняла всю ширину проема, но не большую часть длины.

— Заходи, девочка, — сказал он с улыбкой.

С улыбкой. Жнец Холт был не из тех людей, которые легко улыбаются, и вид того, как его рябое, выпуклое лицо вытягивается в некое подобие радости, вызвал эхо беспокойства в глубине моего живота.

Я последовала за ним в комнату, изучая его лицо в поисках подсказки, что изменилось в его жизни, что превратило его из безжалостного скряги в счастливого ублюдка, когда запах поразил меня. Приторная сладость дешевых, приторных духов оттеняется резким обугленным дымом сигарет.

Потом смех раздался снова, как наждачная бумага в воздухе, грубая против моих ушей.

Я знала, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть на стол Жнеца, кто будет стоять рядом с ним.

Моя мама.

Я видела Фарру не более двух раз за десять лет, с тех пор как Дэннеры взяли меня к себе, а потом папа вышел из тюрьмы и снова сделал нас своим домом. Один раз это было, когда мне было шестнадцать, и она подошла ко мне в школе, прося денег, следующий и последний был, когда я столкнулась с ней на улице во время поездки в Ванкувер на мой восемнадцатый день рождения. Она смотрела сквозь меня.

Прошедшие годы не могли не сказаться на ее некогда значительной красоте. Жесткие складки окружали ее похудевший рот, складки на щеках и вокруг глаз, которые слегка обвисли, ее кожа была слишком дряблой и слегка восковой из-за жестокого обращения, которому она подвергала свое тело на протяжении десятилетий. Ее волосы были окрашены в обычный оттенок светло-русого цвета, ее груди все еще были большими и фальшивыми, но обвисшими на ее дряблой коже, на груди были отмечены родимые пятна и родинки. На ней были узкие джинсы, байкерские сапоги и укороченный топ с низким вырезом на шее, что свидетельствовало о том, что она, возможно, выглядела на пятнадцать лет старше своих сорока, но ее тело все еще было достаточно хорошим, чтобы выглядеть дрянным, по крайней мере относительно хорошим.

Но меня поразили ее глаза. Они были такого же яркого тропического синего цвета, как и мои, такие же широкие, круглые, с завитыми ресницами. Только ее глаза были наполнены злобой и горечью, которые потускнели по краям, как состаренная медь.

— Харли, детка, мамочка дома, — драматично воскликнула она, широко раскинув руки, приглашая меня в свои объятия.

Я осталась стоять на месте. — Мама, что ты здесь делаешь?

Жнец усмехнулся с мужественным удовлетворением и подошел, обхватив мясистой рукой ее бедро, как гордый партнер. — Фарра теперь моя новая девушка.

— Что, черт возьми, случилось с Джейд? — я спросила.

Эта старая сучка не была самой теплой женщиной в мире, но она была Мадонной по сравнению с Фаррой. Она также многое пережила на стороне Жнеца, десятки романов и, по крайней мере, дюжину внебрачных детей, кроме того, я не могла представить, чтобы она отказалась от своего положения без боя.

Фарра махнула рукой, ее ослепительные браслеты звякнули. — О, эта старая сучка должна была уйти. Не беспокойся о ней.

Я не унаследовала любовь к байкершам от матери. Она ненавидела всех, у кого была вагина, особенно если эта вагина была красивее ее или имела что-то, чего не было у нее.

Боже, глядя на нее, я вспомнила, что половина моей ДНК была сформирована из чистого зла, и я сделала себе поблажку за свое довольно частое плохое поведение. Это было естественно, учитывая мое происхождение.

— Почему ты не здороваешься со своей мамой, девочка? — спросил Жнец, и его лицо снова нахмурилось, и я снова расслабилась.

Я сделала, как мне сказали, двигаясь вперед, чтобы оказаться в ее сильно надушенных руках. — Привет, мама.

— Вот так лучше, — прошептала она мне на ухо, прежде чем причмокнуть губами в громком поцелуе в ухо, от которого я почти оглохла на левую сторону, — Я знала, что ты будешь рада меня видеть. Женщины Мейкомб снова вместе.

Я не была Мейкомб. Я никогда не была ею.

Я была Гарро до мозга костей.

Но я бы сыграла в эту игру, если бы она захотела.

Я присела на край стула, устраиваясь поудобнее. — Итак, как вы познакомились?

— Я встретил ее раньше, чем твой гребаный отец, детка, — сказал мне Жнец. Было очевидно, что он ненавидит это, то, что он считал минуты разницы между Зевсом, встретившим ее, и тем, что он сделал то же самое, что он обвинял шестнадцать минут разницы как причину, по которой они не были вместе все эти годы.

Интересно.

У Жнеца была пожизненная эрекция на мою маму.

Отвратительно.

Но полезно.

По тому, как улыбка Фарры скользнула по ее накрашенным красным губам, как змея в траве, я поняла, что она знала, что это тоже полезно.

— Несколько недель назад столкнулся с ней на байк-шоу. Она устроила мне взбучку, но, черт возьми, в конце концов я заполучил ее, — закончил он раскатистым смехом, ущипнув ее за задницу, а она игриво шлепнула его.

Заткните мне рот гребаным пистолетом.

— Как мило, — вместо этого мягко сказала я.

— Хорошо наконец, быть с мужчиной, который должен был быть у меня все это время, — прихорашивалась Фарра, кладя руку на распухшую грудь Жнеца, — Теперь мы снова можем быть семьей.

— И Кинг?

Она поморщилась. — Он выбрал твоего отца, но опять же, у него никогда не было твоих мозгов, не так ли?