Я не был уверен, когда это произошло, когда я превратился из семейного защитника в более опасную роль запретного любовника, но это могла быть ночь, когда она шпионила за тем, как я дрочу, когда ей было шестнадцать. В моем зверином мозгу как будто что-то щелкнуло, и она вдруг стала женщиной, пышной и страстной, с сексуальным намерением, направленным на меня.

Я оттачивал свой моральный кодекс против коррумпированного влияния моего отца, движимого жадностью, и против головорезов, которых я уничтожил за мелкие преступления, которые привели к презренным последствиям, но он все еще был недостаточно силен, чтобы противостоять соблазну подростка Харли-Роуз со всеми этими растрепанными волосами.

Я подумал об этих волосах, когда они сохли на моей подушке, о том, как они ощущались между моими пальцами, когда я расчесывал их, пока она спала, и я чертовски надеялся, что она найдет в себе силы простить меня за то, что я совершил набег на груз ее клуба сегодня вечером.

Гриз поднял кулак перед нашим конвоем и оторвался от выхода 78, чтобы ждать за редкими кустами, пока Падшие не проедут мимо. Это было хорошее место, чтобы устроить им засаду, наши мотоциклы были спрятаны, этот участок шоссе 99 был заполнен крутыми изгибами, что означало, что у конкурирующей банды не будет времени среагировать и отъехать, когда мы на них набросимся.

Тем не менее интуиция моего копа чесалась у меня в затылке, настойчиво и раздражающе. Я осмотрел окрестности, слез с байка и тихонько въехал в заросли на обочине вместе с остальными. Это была переменно-облачная ночь, светло-зернистая и темно-серая над отвесными скалами позади нас и простор тускло блестящего металлического океана по другую сторону тротуара. Идеальный свет, чтобы скрыть темные и опасные вещи.

— Я прикончу этих ублюдков, — сказал Мэт слева от меня, его нога подергивалась от беспокойства, его глаза были скользкими, как разлитое масло в лунном свете, полными безумия, — Попробую их кровь.

У меня имелось достаточно на Мэта, чтобы посадить его в тюрьму на всю жизнь. Он был больным ублюдком, не особо заботившимся о тонкостях, и прошлой осенью я видел, как он забил человека до смерти в задней части бара. Никто в клубе не сообщил об инциденте и не обратил внимания на байкера, когда наконец появилась полиция. Берсеркеры были известной угрозой Ванкувера, никто не высказывался против них, если только они не хотели умереть.

Конечно, я был свидетелем избиения, как Мэт разозлился на человека, потому что он случайно наткнулся на него и пролил немного своего пива, как Мэт затем использовал тяжелую кружку, чтобы ударить человека по голове, пока тот не упал на пол, а затем продолжал бить его ногами, пока его селезенка не разорвалась, и он не умер от внутреннего кровотечения. Я рассказал своему старшему офицеру, хотя у меня также было записывающее устройство на поясе, и он сказал об этом своему начальнику в КККП.

Мы ничего не сделали.

Это была самая трудная часть работы полиции, мысль о том, что одна часть не может быть достойной заменой целого. Если мы начнем отстреливать отдельных байкеров за их проступки, это натолкнет МК на большее присутствие полиции в их жизни и сделает почти невозможным подобраться достаточно близко, чтобы уничтожить весь клуб. Целью был весь зверь, а не просто отрубание одной из его многочисленных голов.

Поэтому мы ждали.

Я был первым офицером в истории Британской Колумбии, который стал полностью исправным членом МК вне закона, несмотря на многочисленные попытки на протяжении многих лет, и КККП не собирался упускать эту возможность.

Три года, десятки прегрешений в моей душе ради высшего блага и бесчисленное количество одиноких ночей, возвращений домой, где была моя собака, и больше ничего. Это была жизнь без настоящих друзей, с редкими рискованными ночами, проведенными в отеле с Дианой, и телефонными разговорами с отцом, которого я ненавидел, и матерью, которая все больше и больше отсутствовала из-за слабоумия.

Все для общего блага.

Эту фразу я повторял себе каждый день, иногда по несколько раз в день.

Я поступал правильно.

Но я устал до чертиков, и когда Харли-Роуз внезапно появилась в моей жизни, как комета, пронесшаяся по моей темной вселенной, подкрадывающееся сомнение в том, что я живу не той жизнью, которой хотел бы жить, вернулось.

Я хотел быть свободным.

Громоподобный грохот мотоциклов прокатился по теплому ночному воздуху.

— Охраняйте груз, — напомнил нам Гриз, — Мэт, Ропер, вы спускайтесь ниже, а я и Хендрикс пойдем за вами. Рэт и Лев заметут следы и позаботятся, чтобы они не пошли за ними.

Это означает, что мы с Рэтом должны убить братьев Падших и избавиться от их тел.

Это был первый раз, когда сержант счел нужным поставить меня на дежурство по уборке. Не поверите, но это было продвижение по службе. В нем говорилось, что он достаточно доверял мне, чтобы делать грязные дела, делать их хорошо и делать это тихо.

Я бы сделал это, возненавидел и сообщил об этом своему начальнику.

Их все равно не хватило бы. Для этого нужно было что-то покрупнее, счета или сфабрикованные книги, а в идеале — захватить груз оружия.

Мотоциклы приближались. Я почувствовал, как адреналин вытекает из мужских тел в воздух, и мое сердце забилось быстрее.

— За мной, — пробормотал Рэт справа от меня, а затем из-за угла вырулили байки, и Гриз крикнул, — Погнали.

Мы пошли.

Я был аудиалом, музыку я понимал лучше, чем произносимые слова, поэтому борьба произошла для меня с серией какофонических событий.

Падшие бросили свои мотоциклы, эвфемистическое байкерское выражение, которое означало, что их занесло до болезненной остановки, прижавшись к асфальту. Слышалось искрящееся шипение металла о бетон, грубый крик мужчин, когда их открытая кожа терлась об асфальт, как сыр, а затем предостерегающие крики, когда они поняли, что мы на них напали.

Мы с Рэтом подошли к самому дальнему от нас мужчине, подкрадываясь к нему с обеих сторон, так что, когда он спрыгнул с байка, мы уже были на нем.

Это был Кинг.

Мы смотрели друг на друга долгую секунду, которая, казалось, растянулась на целую вечность.

Он вырос за те три с половиной года, что я был вдали от Энтранса, дополнил свое высокое тело, так что оно стало толстым, но поджарым, полным силы под его кожанкой. Мой взгляд остановился на нашивке на его левой груди. — Проспект.

Я хотел закрыть глаза и почтить минутой молчания хорошего, умного ребенка, которого я знал и помогал растить. Кинг не должен был вступать в клуб, он должен был присоединиться к организации «Врачи без границ», возглавить коалицию в Организации Объединенных Наций или основать хедж-фонд с оборотом в миллиард долларов. В детстве я больше, чем Харли-Роуз, оказал влияние на Кинга, взращивая в нем добро и мораль, пока он не стал больше белым рыцарем, чем черным мародером, больше мной, чем Зевсом.

Очевидно, это было уже не так.

Именно Рэт разрушил это молчание, ударив мясистым кулаком в челюсть Кинга. Малыш пошатнулся, поймал себя на задней ноге и вспомнил, что попал в засаду. Он бросился на Рэта.

Мне нужно было присоединиться к драке, носить кровь Падших на костяшках пальцев, чтобы Гриз и Жнец увидели это позже, как это безвозвратно показало бы меня как одного из них.

Но, черт возьми, это был Кинг.

Это был ребенок, которого я почти каждое утро кормил тостами в течение почти года, который помог мне превратить мой Мустанг в блестящую красавицу, которой я гордился, который сидел со мной за столом на маминой кухне, часами делая домашнюю работу по вечерам в будние дни, даже после того, как он вернулся к Зевсу.

Во многих отношениях, кроме крови, он был моим братом.

Я огляделся в поисках кого-нибудь еще, чтобы зацепиться, когда увидел вспышку светлых волос в лунном свете, ненадолго выглядывающем из-за облаков.

Худощавое, одетое в черное тело двигалось сквозь бедствие к последнему байкеру, полулежавшему наполовину в зарослях на обочине шоссе, притаившемуся рядом с ним и возившемуся в седельных сумках, наполненных травкой высшего сорта.