Они ускорили шаг, затем побежали. Рев позади них становился все громче, но они не оглядывались. Пустыня вокруг них быстро темнела.

Лора упала, и Брент наклонился, чтобы помочь ей подняться.

— Бесполезно! — простонала она. — Мы не сможем от них убежать. Они идут, Брент! Но если ты умрешь, то я умру тоже!

Обняв девушку одной рукой, Брент смотрел на запад как пигмей, очарованный гигантами, собирающимися его убить.

По пустыне по направлению к ним с грохотом приближалось множество ветров, могучих песчаных туч, от которых исходил оглушающий рев, полный ярости и гнева. Десятки больших и сотни маленьких песчаных туч, большие ветры и маленькие ветры, готовые наброситься на два маленьких человеческих существа.

Лора неожиданно оторвалась от Брента и бросилась вперед на эти ветры, издавая бессмысленный иступленный свист. Ветры подняли ее и отбросили в сторону, как игрушку, опустив ее в безопасном отдалении.

Брент увидел, испытав секундное чувство благодарности, что ей ничто не угрожает. Затем ветры достали и его.

Его закружило и подняло вверх, выше и выше в воздух как будто огромными руками. В ушах стоял оглушающий рев, в котором слышался далекий крик Лоры.

На секунду тело его зависло в верхней точке, а затем было с ужасной силой брошено вниз на поверхность пустыни. Он зажмурился, ожидая смертельного удара.

Но его не последовало! Из схватки ревущих ветров он был неожиданно выхвачен и отброшен в сторону другим ветром — сильным и теплым, поставившим Брента рядом с Лорой. Брент узнал этот ветер, его Лора называла ветер-отец!

Ужасным ревом взорвались другие ветры, взрывом дикого гнева. Они ринулись вперед, стараясь вырвать Брента и Лору у ветра-отца.

Шквалы гнева, ад циклопических атак обрушились на них, но мягкий ветер твердо держал мужчину и девушку. Яростная борьба сражающихся ветров. Но вскоре она начала затухать.

Гнев больших ветров ослаб, и они стали уходить прочь, задувая в сторону запада.

Голоса их звучали громко, но гнев из них ушел. Казалось, что хором они изливали печаль. Глубокую печаль прощания.

Рядом с Лорой и Брентом остался один ветер, сильный и мягкий, ласкающий их. Они чувствовали легкое прикосновение воздушных пальцев на щеках, мягкие поглаживания волос, нежное пение в ушах. Затем и этот ветер исчез, и все стихло.

Лора прижалась к Бренту, обняв рукой за шею. — Это был ветер-отец, Брент! Он спас тебя для меня, он спас тебя от других и заставил их отпустить нас!

Брент с усилием приходил в себя. — Это была самая сумасшедшая и самая необычная буря, которую я когда-либо видел, — сказал он. — Пойдем, Лора, полагаю, ничто не помешает нам добраться до Юргана.

Они добрались без приключений до Юргана, а затем отправились дальше. И сейчас, когда они вернулись в привычный мир, то время на Плато Ветров кажется им странным сном.

Кажется странным, что можно даже на секунду вообразить ветры живыми существами.

Но Лора уверена, что ветры живые, и никакие рациональные объяснения не могут поколебать ее уверенность И Брент сам, вспоминая кое-что, не может не удивляться.

Но в одном он уверен несомненно. Куда бы он ни пошел со своей женой, ветров в этом месте больше, чем где-нибудь еще.

И ему это не нравится. Он не любит видеть, как ветры словно тянет к ней магнитом, хотя она, чтобы его не огорчать, никогда им не свистит.

Так же не любит Брент просыпаться ночью и обнаруживать, что и Лора не спит, прислушиваясь к ветру, стучащему ставнями, шелестящему в деревьях и умоляюще завывающему за окном, словно убеждая ее вернуться, соблазняя ее обещаниями свободы. Ибо, хотя Брент и говорит себе, что ветры — это просто ветры, он все-таки боится, что однажды ночью она ответит на зов.

Увидеть человека, одиноко бредущего в пустынях Северной Африки, — явление крайне редкое и необычное. Вот почему я и Митчелл подскочили, словно ужаленные, издав возглас изумления, когда он, появившись в неверном отблеске пламени нашего костра, зашатался и рухнул на песок.

В первые минуты, пока мы приводили путника в чувство, я был уверен, что он вот-вот отдаст концы, не приходя в себя. Однако постепенно нам удалось вернуть его в сознание. В то время, как Митчелл подносил к его пересохшим губам флягу с водой, я осмотрел беднягу и понял, что долго он не протянет. Его одежда превратилась в лохмотья, руки и колени были страшно изодраны, будто ему пришлось проползти по пустыне не один километр. Когда он слабым жестом попросил ещё воды, я, не раздумывая, выполнил его просьбу — все равно конец бедняги близок, а хуже от этого не будет. Вскоре он еле слышно заговорил, бесцветным и хриплым голосом:

— Я один, — ответил он на наш первый вопрос. — Никого больше искать не нужно. Кто вы? Торговцы? Да, конечно… А я археолог… Копаюсь в прошлом… Не всегда хорошо рыться в давно погребенных тайнах. Есть вещи, которые прошлому должно иметь право свято оберегать от огласки.

Он заметил, как мы с Митчеллом переглянулись.

— Нет, не считайте меня сумасшедшим. Вы все сейчас узнаете, я ничего от вас не утаю. Лучше хорошенько выслушайте меня, — сказал он вдруг окрепшим голосом, рывком приподнимаясь на руках. — Никогда, слышите, никогда не ходите в пустыню Ижиди. Меня тоже предупреждали об этом, но я пренебрег предостережением… И познал ад, побывал в сущей преисподней! Но теперь… Расскажу-ка вам обо всем с самого начала.

— Меня зовут… впрочем, это не суть важно. Я покинул Могадор более года назад, прошел горами Атлас в надежде открыть некоторые, еще неизвестные науке развалины Карфагена, возможно, ещё уцелевшие в Сахаре.

— На эти поиски у меня ушло много месяцев. Где только не побывал я за это время — жил в грязных арабских лачугах, рядом с каким-нибудь оазисом, забирался в совершенно неизведанные дыры. Чем дальше я углублялся в эти дикие края, тем больше обнаруживал развалин, остатков рухнувших храмов и замков, едва сохранившихся реликвий тех времен, когда Карфаген был империей, городом, окруженным высоченными стенами, властвовавшим над всей Северной Африкой. И однажды нашел то, что подтолкнуло меня отправиться в пустыню Ижиди. А именно: обнаружил огромный каменный блок, на одной из граней которого была выгравирована загадочная надпись.

— Она была исполнена на дурном финикийском наречии торговцев из Карфагена и достаточно коротка, чтобы запомниться. Так что я в состоянии повторить её слово в слово. Вот что там было высечено:

«Братья торговцы! Да не ступит нога ваша в проклятый город Мамурт, покоящийся за перевалом. Я, Сан-Драбар из Карфагена, вместе с четырьмя товарищами, вошел в него в месяц Эшмуна для ведения торговых дел. На третью ночь нашего там пребывания меня и спутников внезапно схватили местные жрецы. К счастью, я ускользнул от них, удачно спрятавшись, Но мои друзья были принесены в жертву чудовищному божеству, в честь которого мудрецы Мамурта возвели огромный храм, равного которому нет во всем мире. В нем жители города совершают культовые обряды. Я смог кое-как выбраться из этого проклятого места и выбиваю на камне сие строки, дабы никто не вздумал более отважиться посетить Мамурт, ибо там его поджидает верная смерть.»

Можете себе представить, какое впечатление произвела на меня эта надпись. То был конечный след незнакомого города, важнейший осколок таинственной цивилизации, погребенной в песках. Существование подобного города казалось мне вполне вероятным. Что, в сущности, мы знаем о самом Карфагене, кроме нескольких названий и имен? Ни один город, ни одна цивилизация не были так безжалостно стерты с лица Земли, как Карфаген, когда Сципион Эмилиен уничтожил его храмы и дворцы, посыпав само это место солью, когда орлы победоносного Рима возвысились над голой пустыней, где некогда процветала могущественнейшая метрополия империи.

— Надо заметить, что упомянутый камень с древней надписью я обнаружил вблизи одной из убогих арабских деревушек. Именно там я попытался найти проводника из местных жителей. Однако натолкнулся на решительный отказ со стороны всех, к кому обращался с подобным предложением. С этого места прекрасно просматривался весь перевал, проход к вершине горы — простая расщелина между двумя величественными хребтами, отливавшими голубоватым цветом. На самом деле гора находилась далеко, но в обманчивом освещении пустыни казалась достаточно близкой! Впрочем, я отыскал её на моих картах, где она была помечена как часть отрогов Нижнего Атласа. Дальше же простиралась равнина, обозначенная как «Пустыня Ижиди». И все. Мне представлялось, что стоит лишь запастись необходимым количеством воды и провизии и одолеть столь обыкновенную на вид пустыню не составит особого труда.