Наконец, они направили свою критику против издательства «И.М. Стенерсенс Форлаг», которое, как они считали, обмануло читателей, издав книгу с таким количеством ошибок. Проливая крокодильи слезы, они также горевали о том, что такая книга испортит репутацию авторов[738].
Но могло быть и хуже.
Весной 2002 года в рамках семинара по теории науки, проходившего в Университете Осло, был организован ряд лекций. Они носили межпредметный характер и были открыты для всех желающих. На 14 марта в программе было заявлено выступление Тура Хейердала с докладом «Испытания для Снорри».
Интерес к нему был велик. Когда Хейердал занял место за кафедрой, большая аудитория в величественном Доме Георга Свердрупа в Блиндерне была заполнена до последнего места. Здесь были многие из так называемой широкой публики, кто пришел послушать и посмотреть на знаменитого норвежца. Здесь собрались и представители прессы, и деятели культуры, помимо собственно академических кругов. Присутствовали и лица из среды медиевистов, под руководством своих лидеров Кристиана Келлера и Гру Стейнсланд. Группа операторов Норвежской телерадиокомпании приготовилась вести съемку[739].
Тур взял с собой Жаклин. На первом ряду сидели две его дочери, Мариан и Беттина, а также старший сын, Тур-младший.
Ранее в тот же день Тур Хейердал посетил Музей «Кон-Тики». Теперь он стоял в логове льва. На нем был светлый свитер с высоким горлом и пиджак.
Он достал свою рукопись. Листы дрожали у него в руке. Нервничал ли он? Возможно, ведь он должен был выступить с лекцией в своем старинном университете.
Председательствующий приветствовал слушателей и выразил удовлетворение от того, что так много народу пришло на лекцию. Он передал слово Хейердалу.
«Существует множество мнений о том, стоит ли доверять Снорри. Однако никто не сомневается в его достоверности в качестве географа...»
Голос был уже не таким уверенным, как раньше. Время от времени он путался в словах. Но публика, по крайней мере, большинство, завороженно слушала его с самого начала.
«Это не мы с Пером Лиллестрёмом придумали эту теорию, а Снорри. И Снорри навлек на себя гнев, поскольку никому не понравилось, что члены скандинавского королевского рода оказались эмигрантами из Азии...»
Тур перевернул лист рукописи. Он рассказывал об Одине в Азове и об Одине, которому пришлось бежать, когда пришли римляне.
«Один умер в Швеции. Он никогда не был в Норвегии».
Он говорил три четверти часа, выдержав стандартный формат академической лекции. Чтобы сэкономить время, председательствующий предложил продолжить работу без перерыва. Многие подали заявку на участие в дискуссии. Хейердал глотнул воды и кивнул с пониманием.
Группа Келлера и Стейнсланд хорошо подготовилась. Один за другим вставали студенты и преподаватели, нападая на все более удивленного Тура Хейердала. Ссылаясь на ученых, которых Хейердал не знал, они задавали вопросы философского характера, не имевшие отношения к докладу, и которые, как они и ожидали, вызывали у него затруднения с ответом. Они практически не смотрели на Хейердала, когда говорили, они смотрели друг на друга, как будто в первую очередь искали признания среди своих.
Хейердал беспомощно посмотрел на председательствующего и спросил, что они хотели этим сказать, он не понял вопросов. По приглашению университета он пришел, чтобы принять участие в семинаре. Вместо этого он почувствовал, что его загнали в ловушку[740]. Келлер нашел себе место на самом верхнем ряду ступенчатой аудитории. Оттуда он унизительно грозил пальцем Хейердалу. Профессор обвинял его в том, что он говорил неправду об исследованиях, посвященных Снорри, в том, что он вычеркнул большую часть специальной литературы и что утверждал, будто «ученые собрались, чтобы устроить заговор против Снорри». Собственные же исследования Хейердала он просто похоронил: «К сожалению, источники цитируются некорректно, я не знаю, делается это сознательно или нет, а аргументация выстраивается в пользу твоих собственных теорий. Ты подстраиваешь источники под теорию, большинство из нас привыкло работать в другом направлении».
Стейнсланд выступила в том же духе, она также явно испытывала раздражение по поводу того, что кто-то усомнился в результатах ее исследований и исследований других ученых в области древнескандинавской истории. Она считала, что так, как Хейердал читал Снорри, было принято читать в XVII—XVIII столетиях, то есть до того, как эпоха Просвещения навела порядок в умах людей. Она удивлялась, что Хейердала не интересовало, какие знания ученые приобрели с тех пор. Она также нашла странным, что когда Хейердал читал, он заканчивал читать там, где ему нравилось. Когда он таким образом «призывает и нас к исследованиям и межпредметному сотрудничеству, это можно считать оскорблением со стороны Хейердала, поскольку вряд ли какая-то область норвежской истории была исследована так хорошо силами ученых из разных стран и межпредметно, как древняя скандинавская мифология, Снорри и другие средневековые тексты».
Тур сделал вид, будто не слышал. Он заверил, что раскопки в Азове, которые он назвал экспериментом, будут продолжаться. Из всего, что было сказано в дебатах, ничто не поколебало его веру в то, что текст Саги следует воспринимать буквально. Будучи потрясенным произошедшим, он воздержался от дальнейшей полемики. Он пришел говорить о Снорри, а на семинаре о нем практически не упоминалось. Своим критикам он, тем не менее, сказал: «Продолжайте противодействие, но делайте это с помощью своих исследований, не мешая работать другим».
Снорри оставил текст, который должны растолковать последующие поколения. Новые исследования утверждают, что описания Снорри Одина не имеют ничего общего с реальными историческими событиями. Однако Хейердал отказался толковать «Сагу об Инглингах» как вымысел. Поймав Снорри на слове, он бросил вызов тому, что историки-медиевисты вроде Кристиана Келлера и Гру Стейнсланд сделали общепринятой истиной. Он имел на то полное право, но дискуссия, последовавшая за изданием книги «В погоне за Одином», на семинаре и в обществе в целом, показала, что вопросы, заданные Хейердалом и Лиллестрёмом, упали на каменистую почву. Многие считали, что Тур Хейердал зря сменил область исследований на столь позднем этапе своей жизни. Они полагали, что ему следовало оставаться на собственной стезе и работать дальше над тем, что его интересовало больше всего, и что он сам начал понимать как происхождение мореплавания.
Но если Хейердалу не хватало глубоких знаний по древнескандинавской истории, как он сам же первый и признавал, то он вследствие общей эрудированности в области истории викингов так увлекся сотрудничеством с Пером Лиллестрёмом, что позволил себя переманить. Всегда быть готовым броситься на поиски чего-то нового было частью его души, смыслом его существования.
При том сопротивлении, которое он испытывал в работе над созданием Парка пирамид на Тенерифе, погоня за Одином стала для него глотком свежего воздуха. То, что эта погоня может увести не туда или вообще завести в худшем случае в тупик, он не хотел думать. Если он вынужден был признать, что зашел в тупик, это должно было стать результатом его самокритики. Однако критиковать себя Хейердалу было несвойственно. Возвращаться на половине пути было не в его традиции. Он был слишком упрям, слишком самоуверен для этого.
Семинар заканчивался. В зале царило беспокойство. Юное поколение исследователей набросилось на старого человека и в своем презрении забросало его вопросами, которые не имели отношения к данной теме. Слушатели стали свидетелями настоящей драмы, где оппоненты напали на Хейердала, обвиняя его в отсутствии научной чести, однако сами проявили себя абсолютно бесчестным образом.
Более мирно настроенный председательствующий поблагодарил Хейердала за лекцию и за то, что он поднял вопросы, заслуживающие дальнейших исследований. Во время дискуссии выступали и те, кто поддерживал Хейердала, однако под натиском воинственных медиевистов им пришлось сдаться. Но если Тур и не завоевал доверия ученых, то пробудил энтузиазм у остальной публики. Его чествовали бурными и продолжительными аплодисментами.
