Дэн Сандвейс принадлежал к той небольшой группе ученых, которая делала все возможное для защиты Тура Хейердала. Он восхищался его уникальными способностями вдохновлять других. Он описывал Хейердала, как ходячую энциклопедию, с выдающимися способностями видеть взаимосвязь там, где ее не сразу замечают другие. В этом смысле ему не было равных. Современные ученые были для этого слишком узкими специалистами, а их дисциплины — слишком сложными. Когда противникам Хейердала время от времени приходилось отступать, то это случалось потому, что он был так популярен: иного выхода не было. Но, утверждал Сандвейс, к значительному удивлению критиков, некоторые из них понимали, что Хейердал во многом оказывался прав, нужно было только потрудиться над исследованием.
Однако кое-что в Хейердале все-таки раздражало Санд вейса, особенно когда он говорил об ученых как о догматиках, он даже называл их «мастодонтами» по присущему им образу мышления. Тем не менее он в чем-то оправдывал Тура, поскольку, по его мнению, многих деятельность Хейердала раздражала в силу зависти из-за его способностей общаться с самой широкой публикой.
Сандвейс не скрывал, что в Туре Хейердале ему нравился «экспериментальный археолог», исследователь, встающий с кресла и строящий плот, чтобы испытать свою теорию. И он с удовольствием хотел бы исправить одно недоразумение. Хейердал никогда не говорил, что плавание на «Кон-Тики» является доказательством того, что первые полинезийцы пришли из Южной Америки. Он говорил, что после «Кон-Тики» никто больше не может утверждать, что они такого не делали.
Хейердал также хотел привлечь к работам в Тукуме норвежского археолога. В первую очередь он думал о ветеране Арне Скьогсвольде. Как директор по науке Музея «Кон-Тики» он координировал проект, но по причине занятости другими делами он не мог принять непосредственного участия в раскопках. О желании Хейердала знали в норвежских археологических кругах. Однако заинтересованных оказалось мало. Норвежские археологи в целом относились скептически ко всему, чем занимался Хейердал. Подразумевая, в особенности, экспедицию на Мальдивы, они считали, что он в основном делал свои выводы, не дождавшись результатов раскопок.
Но однажды, в 1989 году, появился молодой человек по имени Ларе Пилё и заявил, что готов предложить свои услуги. Он только что выучился на археолога в Бергенском университете. Эта научная среда считала, что работа с Хейердалом является профессиональной дискредитаций, и Пилё понял, что вступил на горящую почву, когда постучался в двери Музея «Кон-Тики». Но прежде чем принять окончательное решение, он спрашивал совета, в том числе и у главного противника Тура Хейердала, социальною антрополога Хеннинга Сивертса. Тот определенно отговаривал его от поездки в Перу[605].
Как и его друзья по цеху, Пилё также относился скептически к научной деятельности Хейердала. Но в то же время Тур привлекал его как человек. Пилё решил не обращать внимания на советы и в конце января 1990 года прибыл в Тукуме.
Пилё едва прибыл на место, как Хейердал объявил, что работы на время приостанавливаются. Произошло недоразумение с разрешением на раскопки, и когда Сандвейс услышал об этом, он испугался. Если он работал, не имея необходимых разрешений, то это могло повредить его репутации археолога. Хейердал был не менее зол на то, что он называл бюрократическим беспорядком. Для того чтобы все уладить, потребовалось восемь недель, после того как Хейердалу удалось надавить на президента страны Алана Гарсиа Переса, чтобы тот вмешался. Тем не менее перерывы в работе и незначительные результаты отодвинули экспедицию на задний план.
Сам Тур в это время проявлял мало интереса к тому, что происходило в «Чистилище». Из его дневника следует, что он был полностью занят работой над новой книгой. Она получила название «Зеленой была земля в седьмой день» и вышла на следующий, 1991 год, в издательстве «Гильдендаль».
Издательство представило книгу как «рассказ о мальчике из маленького норвежского городка, который вырос в глубокой любви к природе. В книге автор еще раз возвращается на Фату Хиву, место, где все началось. Превосходным языком — Тур никогда не писал так хорошо — он описывает читателю всю свою жизнь. И снова, как в тот раз, он хочет найти рай. Поскольку если рай действительно существовал, как говорится в иудейских, мусульманских и христианских вероучениях: «Почему тогда наши предки решили пойти этой трудной дорогой под названием прогресс? Почему они покинули сад, где они ходили без щитов и мечей, где они могли получать урожай, не паша и не сея? Что заставило их уйти оттуда и объявить войну природе? Бог ли позвал их, или они сами пошли, решив, что создадут что-то лучшее? И не тогда ли это случилось, когда Бог почил на седьмой день?»
Такие мысли занимали его с детства, пишет он в предисловии к книге, мысли, полученные им от «отца, который верил в Бога и матери, которая верила в Дарвина». Мысли, ставшие решающими для его дальнейшего выбора жизненного пути.
Человек на пути к лучшему миру? Или, наоборот, мы уходим от него? Именно ответу на такие вопросы Тур Хейердал посвятил жизнь, копаясь в истории древних цивилизаций. «Как первооткрыватель, прокладывающий курс, когда ничего не видно впереди, я научился изучать следы и оставлять кильватер после себя — чтобы быть уверенным в выбранном курсе. Мы все еще не можем быть уверены в будущем, но мы можем научиться многому у прошлого».
Новая земля. В 1988 году Тур Хейердал уехал из Италии и переехал в Перу. Там он начал свой крупнейший археологический проект, раскопки пирамид в Тукуме
Он писал в Тукуме, находясь в прошлом, а первые солнечные лучи окрашивали пирамиды в красный цвет. Натурфилософ, который снова стал искать убежища в прошлом, уставший от постоянной борьбы человечества за прогресс. Прогресс, который в широкой жизненной перспективе скорее отбрасывал назад, чем продвигал вперед, и который, в конце концов, если люди не одумаются, разрушит все, что было ими создано.
Археологические исследования требуют точной регистрации выполняемых работ и обнаруженных артефактов. Однако новичок Ларе Пилё отметил, что документация по первому году практически отсутствует. Возможно, это объясняется проблемами возникшими у Хейердала в начальной фазе — неповоротливой бюрократией и неорганизованностью перуанских специалистов. Но Пилё не хватало также более четкой постановки связанных с проектом проблем. Вели ли они раскопки только для поиска артефактов, или у Хейердала была какая-то более грандиозная цель, но какая?
Как мы уже видели, Хейердал надеялся найти артефакты, которые поставили бы критиков на место; находку, которая раз и навсегда превратила бы его теории в научную истину. Но наученный прежним опытом, он не хотел рассказывать слишком многое о цели своей новой экспедиции. Боясь быть осмеянным общественностью, если он не достигнет цели, он, например, не особенно рассказывал, почему он отправился в плавание на «Тигрисе». Даже некоторые из членов его интернациональной команды не всегда знали, что он задумал. В Тукуме он выбрал ту же стратегию. Боясь, что результаты раскопок не оправдают надежд, он решил не раскрывать карты раньше времени.
Но теперь, проведя столько времени в поле, не достигнув каких-либо значительных результатов, он начал терять терпение. Тукуме не оправдал надежд Хейердала и не стал научной лабораторией. Он остался там, потому что, несмотря ни на что, в Тукуме у него появился дом. Кроме того, ему был нужен проект, и хотя артефакты, найденные до сего дня в «Чистилище», не позволяли ему пока получить те ответы, на которые он надеялся, тем не менее, это был проект.
Между тем тучи сгущались и в других местах. Отчасти вследствие проблем с продвижением работы назревал конфликт с Музеем «Кон-Тики» в Осло. Разногласия касались, в первую очередь, денег и содержания финансовых соглашений между Хейердалом и Музеем. Музей внес начальный капитал в 80 тысяч долларов, чтобы дать старт проекту. Предполагалось, что для дальнейшей работы Хейердал сможет достать средства из других источников. Но хотя у Тура имелся спаситель в лице Фред. Ульсена, финансовое положение оказалось настолько сложным, что Туру приходилось время от времени обращаться в Музей за дополнительными ассигнованиями. Будучи членом правления Музея, он обладал как правом внесения предложений, так и правом голоса по бюджетным вопросам.
