Что думали другие?
Тур открыл дискуссию, как он обычно это делал в случае необходимости принятия трудного решения. Сам он считал, что предложение высадиться на берег — единственно разумное решение и был уверен, что другие его поддержат. Сам он много не говорил, верный своей привычке, он ждал, чтобы подытожить. Норман категорически воспротивился. Северо-восточный ветер за вторую половину дня усилился, нужно было воспользоваться им и пройти остров, пока у них был шанс. Кроме того, он был озабочен тем, чтобы установить рекорд непрерывного плавания на тростниковом судне, и если они продолжили бы плавание, вскоре побили бы рекорд плаваний на «Ра-I» и «Ра-II». Он напомнил, что на берегу люди заболевали, а также им снова придется воспользоваться буксиром в тот день, когда они соберутся продолжить свое плавание[291].
Карло также высказался «против». Он хотел поскорее попасть в Красное море и завершить экспедицию. Он тоже считал, что хватит плавать на буксире: «Древние шумеры буксиров не использовали»[292].
К большому разочарованию Тура, другие также присоединялись к Норману и Карло, один за другим. Отчасти они соглашались с тем, что грех не воспользоваться благоприятным ветром, отчасти считали, что высадка на берег будет безответственным решением, поскольку нет разрешения от властей Йемена. Только Ханс Петтер Бён поддержал Тура.
Это означало, что у Тура был один голос, необходимый ему по контракту, чтобы навязать команде свое решение. Тем не менее, против своей воли, он уступил коллективу.
Но не успели они уйти далеко, как Норман выскочил из радиорубки: «Норвежское посольство в Лондоне сообщает, что Южный Йемен дал согласие на заход на Сокотру»[293].
Люди посмотрели друг на друга. Самые младшие — Рашад, Эйч-Пи, Асбьёрн и Детлеф закричали, что нужно поворачивать назад. Но было поздно. Дул сильный ветер, море волновалось, прибой с силой бил по пляжам Сокотры. Кроме того, если они развернутся, то им придется бороться со встречным ветром.
В конце концов, последнее слово оказалось не за государственными органами власти, а за силами природы.
Тур с сожалением смотрел на остров. «Пока ситуация позволяла, никто меня не поддержал», — с горечью сказал он Юрию[294].
Снова настроение на «Тигрисе» ухудшилось. Случай с Coкотрой или «Психотрой», как Тур назвал остров[295], расколол команду.
За завтраком на следующий день поссорились Норман и Юрий[296]. Всю ночь дул сильный ветер, какое-то время они опасались, что их понесет к берегу. Норман хвастался и поздравлял всех, как здорово они вырулили с «Тигрисом». «Ты опять со своими рекордами», — проворчал Юрий, который начал сожалеть, что не поддержал Тура. Он понял, что продолжать плавание без хороших карт — это безумие[297].
Позднее в тот день Норрис достал дневник. Он считал, что плавание затянулось. Цель экспедиции оказалась расплывчатой, весь смысл пропал. У него было чувство, что команда уже не знала, чем они занимаются. Он переживал, что результаты шести месяцев тяжелой работы так и не обозначились.
Он также написал несколько слов о Нормане. Несмотря на то, что они были соотечественниками, они не особенно ладили между собой во время плавания на «Тигрисе». Однако Норрис заметил, как огорчился Норман, когда Тур напустился на него, и как он взорвался от «шпильки» Юрия. На протяжении всего путешествия Норман неустанно трудился, возможно, слишком неустанно. Когда все закончится, то вся честь достанется Туру, в то время как Юрий также получит свою долю славы в Советском Союзе. Труженику Норману, напротив, вряд ли что-то достанется. «Однако, — грустно заметил Норрис, — такова жизнь».
У Юрия были свои соображения по поводу ситуации. Как и его товарищи, он чувствовал себя морально уставшим. Они «устали от плавания, тесноты и скученности, постоянного чувства опасности и монотонности». Он также заметил, что команда стала ленивее и что они менее охотно, чем раньше, занимались тем, что он называл «творческим трудом»[298].
Однообразие — это неотъемлемая часть жизни на море. Лучшим способом борьбы с однообразием является творческая деятельность — чтобы мозг был чем-то занят. Однако, когда такая деятельность прекращается, и однообразие побеждает, недалеко до психологической катастрофы. Однообразие — мать скуки, а скука для команды опаснее шторма.
Нужно было скорее приводить экспедицию к логическому завершению.
Пирамиды. Вряд ли что-либо привлекало Тура Хейердала больше, чем эти гигантские пирамиды. Если он слышал, что кто-то где-либо нашел что-то похожее на пирамиду, он немедленно отправлялся туда первым рейсом независимо от того, где это место находилось
Им оставалось еще около 600 морских миль до Баб-эль-Мандебского пролива. Оттуда Тур собирался пройти последний этап через Красное море до порта Массауа в Эритрее. Он выбрал этот город в качестве конечного пункта экспедиции по ностальгическим, а вовсе не научным соображениям. Именно из Массауа доставили ему папирус, использованный им для «Ра» после того как коптские монахи срезали его у озера Тана в Эфиопии.
Норман, который ранее предостерегал от захода в Красное море, хотел продолжать путь прямо до Египта. Тогда «Тигрис» прошел бы 4 тысячи морских миль без остановки и без помощи со стороны. Рекорд для парусного судна, никем не побитый, — весомый аргумент для популяризации книги и фильма об экспедиции. Но он также имел и научную цель: путь тростникового судна начался в стране, которая строила зиккураты. Его нужно было закончить в стране, построившей пирамиды[299].
Тур не гнался за рекордами. Более того, он считал, что сейчас слишком жарко, чтобы идти в Египет[300]. Команда поддержала предложение насчет Массауа. Тур надеялся, что какое-нибудь судно из Джибути в Аденском заливе доставит им карты и встретит их в Баб-эль-Мандебском проливе. Маленькое пустынное государство было единственным в этом регионе, проявившим дружелюбие к экипажу «Тигриса».
Свежий ветер не стихал, и «Тигрис» шел очень хорошо. Проходя соответственно 59, 65, 51, 62, 56, 42, 60, 59, 36, 60, 47 морских миль в час, они шли так, как никогда за это путешествие и в конце марта дошли до входа в Красное море.
Но они не пересекли этот порог.
После Второй мировой войны ООН решила, что Эритрея войдет в состав Эфиопского государства как самоуправляемая единица под собственным флагом. Эфиопов такой порядок не устроил, и в 1962 году они сделали Эритрею своей провинцией. Этот факт стал толчком для освободительного движения, и в то время, когда «Тигрис» подошел к Красному морю, стороны находились в состоянии открытой войны. В ходе плавания с Сокотры Тур попытался получить разрешение на заход в Массауа, но так и не дождался ответа. Он также попросил разрешения зайти в порты Северного Йемена, находившегося по другую сторону Красного моря, но и оттуда он не получил ответа. Оба берега к северу от Баб-эль-Мандебского пролива оказались для него закрытым и он счел нецелесообразным заходить в Красное море.
Жажда знаний. Любопытный Тур Хейердал черпал знания, встречаясь с новыми людьми. Эта беседа проходит в алжирской пустыне
