Он нашел двух старых «болотных арабов», в молодые годы умеющих шить паруса: в те времена по Евфрату и Тигру все еще передвигались в основном с помощью ветра. Вместе с Норманом они разрезали парус и сделали вставки из запасного полотна, которое имелось в экспедиции. Однако, когда нужно было сшить эти куски, парусных дел мастера оказались беспомощными. Они забыли все, что когда-то умели. Норман также не смог сшить парус[167].

Единственное, что у них осталось, это был легкий парус, рассчитанный на слабый ветер и умеренную погоду. Пока они не дошли до Бахрейна, им пришлось убрать разрезанный «хороший парус для бейдевинда, наперстки и усиления». Хейердал утешался тем, что, «к счастью», в декабре дуют только северные ветры, и поэтому до Бахрейна, на расстоянии 270 морских миль, будет дуть попутный ветер. Его также заверили в том, что в Бахрейне есть профессиональные парусных дел мастера, которые смогут ему помочь[168].

Вечером волны увеличились, и к всеобщей радости, «Тигрис» легко скользил по морю. Но при поперечном ветре не удалось избежать качки, и некоторые испытали приступ морской болезни. И хотя здесь «всегда» дули северные ветры, сейчас ветер продолжал дуть как раз с юга.

Им не повезло с ветром, это да. Но карты, показывающие усредненное направление ветров в каждом месяце года, подтверждали, что в море нет такого понятия, как «всегда», в том числе и в Персидском заливе. В декабре, разумеется, 70-80 процентов времени в этих водах дует северный ветер. Но если даже Игорь со «Славска» преувеличивал, то утверждение о южных ветрах на деле оказалось не таким уж безосновательным, поскольку как минимум шесть дней из 31 декабрьского дня мореплаватели должны рассчитывать на встречу с южным ветром. К этому никто на «Тигрисе» не был готов, а менее всего — капитан, который привык полностью полагаться на свою удачу. Пока они против своей воли двигались к западу, не имея возможности повернуть к югу, он начал чувствовать, что с ним обошлись несправедливо.

Спустилась тьма, они приближались к острову Файлака неподалеку от побережья Кувейта. Остров находился в сложных водах, и команда приготовилась к трудной ночи.

На одной из скал к югу от острова располагался маяк. Если им удастся его обогнуть, то они смогут благополучно пройти в порт Кувейта. Если им это не удастся, то они попались. Они находились в глубине Персидского залива, и пока дул южный ветер, нужно было найти подветренный берег, где они смогли бы развернуться. Если они не найдут гавань, то их рано или поздно выбросит на берег.

Асбьёрн и Эйч-Пи попеременно ползали на мачту, чтобы следить за маяком. Они увидели его после восьми часов вечера. Рулевые налегли на весла, пытаясь хоть немного развернуть «Тигрис по левому борту: этого было бы достаточно, чтобы пройти мимо маяка. Но им не удалось справиться с дрейфом, и «Тигрис» неумолимо несло на Файлаку.

Они сдались и попробовали править на северо-запад. Если бы они обогнули остров с северной стороны, то им, возможно, удалось бы найти там место для стоянки. Но, взглянув на карту, они отказались от этой идеи из-за сплошных острых рифов.

Ночь стояла темная, свет давали лишь мерцающий маяк и керосиновые лампы на палубе.

Затем они услышали рев прибоя. В темноте остров оказался в опасной близости. На беспомощном «Тигрисе» они не могли уплыть, их единственным шансом было встать на якорь. Тур созвал всех на палубу.

Детлеф взял с собой на нос пару человек и приготовил якорь. Остальные взялись за парус и стащили его вниз. Тридцатитонный «Тигрис» по-прежнему держал скорость, никто не пытается развернуть судно против ветра, чтобы затормозить[169]. Якорь пошел, линь спускался. Вот якорь упал на дно и закрепился. Канат натянулся, задрожал — и лопнул, как будто он был бумажный[170].

В воздух полетели проклятия. «Тигрис» оказался заложником погоды и ветра.

Достали резервный якорь, номер два. Он с плеском упал в воду, быстро спустился линь. Прошло несколько секунд, но канат не натягивался. Удивленные, они стали тянуть его вверх, но из воды вытащили лишь конец каната. Снова узел развязался, и якорь остался лежать на морском дне[171].

Норрис, яхтсмен, записывает в свой дневник: «Нас несет к подветренному берегу, без якоря!»

«Нам нельзя было отправляться в пятницу», — добавлявил он[172]. Большинство яхтсменов верит, что отплытие в пятницу грозит несчастьем.

Эйч-Пи вспомнил знаменитый закон Мерфи: «Если есть вероятность, что какая-то неприятность произойдет, она произойдет -в самый неподходящий момент». «Нас несет, и мы в опасности»[173]

Тур быстро пришел в себя, и несмотря на серьезность ситуации, был само спокойствие. Если они потеряли два якоря, их несет на скалы и рифы, но он просит команду сохранять спокойствие, причин для паники нет. Поскольку, если их действительно выбросит на рифы, то в этом случае нет более безопасного судна в мире, чем тростниковая лодка[174].

Он думал о «Кон-Тики», бальзовом плоте, который выбросило на рифы, и он не разбился. Лодка, связанная из тростника, поведет себя точно так же. Разумеется, некоторые веревки, связывающие бунты вместе, порвутся, тростник разойдется. Однако приземление будет мягким, команда при ударе не разобьется вдребезги. Кораблю же придется гораздо хуже, к тому же будет обидно превратить его в обломки в самом начале путешествия, так и не испытав, на что он способен[175].

Однако как у рыбака имеется надежда на кончике лески, так и у моряка есть надежда на конце якорной цепи. У «Тигриса» был дрейфующий якорь, сшитый из парусины. Он имел форму большого конуса и действовал так, что если его выбросить, то он направит судно против ветра и снизит скорость.

Тур скомандовал выбросить дрейфующий якорь. Если им повезет, он сразу же поможет затормозить так, чтобы они смогли держаться подальше от рифов, пока не рассветет. Судно несло по кругу, оно шло по ветру. Ориентируясь по маяку, они увидели, что постепенно прекращают дрейф. Наконец «Тигрис» полностью остановился непостижимым образом.

Однако они еще не контролировали ситуацию. Время от времени дул южный ветер, и им по-прежнему грозила опасность. Команде требовалась помощь, и Норман бросился к радиоприемнику и начал посылать сигналы бедствия. Он пытался снова и снова, однако эфир молчал. Сотни судов стояли на якоре буквально в нескольких милях отсюда, прибрежные станции Кувейта и Ирака работали 24 часа в сутки — и никто не отвечал? Что-то не в порядке с радио?

Норман достал свой личный радиоприемник, который он получил в подарок от друга-радиолюбителя, не доверявшего оборудованию, поставленному консорциумом на «Тигрис»[176]. К утру, наконец, ему удалось установить связь.

— «Тигрис», «Тигрис», «Тигрис», — это «Славск». Прием!

«Славск»! Юрий подскочил к микрофону. Другие не понимали, о чем шла речь, но видели, как по лицу Юрия расплывается улыбка.

— Я разговаривал с Игорем. Они уже поднимают якорь и направляются к нам, — сказал он, явно довольный собой.

Игорь передал ему последнюю метеосводку. Сильный южный ветер не собирался прекращаться.

Спустя два часа они увидели, как приближается 18-тысячетонный теплоход. В трех морских милях он развернулся и лег в дрейф Воды здесь были недостаточно глубокими для такого большого судна. Спустили катер, и под управлением капитана Усаковского он направился к «Тигрису». Теперь это была моторка, а не дрезина, в тот раз она была на ремонте.