Через несколько месяцев Хейердал получил список соискателей, а также комментарии школы по поводу каждой кандидатуры. Ему понравились двое. Один из них был норвежцем, его звали Ханс Петтер Бён. Ректор описывал его как способного моряка, более того, он отлично зарекомендовал себя в школьной спасательной службе. Он был превосходен в плавании, оказании первой медицинской помощи и отлично управлялся с такелажем. Отличный двадцатидвухлетний парень.
Другой был датчанином, его звали Асбьёрн Дамхус. Его результаты были не хуже. Физически сильный, рассудительный, он хорошо разбирался в технике, имел незаурядные организаторские способности и являлся лучшим из соискателей. Двадцать один год от роду.
Хейердал отступил от своего принципа набирать в команду лишь по одному представителю от каждой нации. Его старший сын — океанограф, сертифицированный капитан каботажного плавания, и поэтому как нельзя лучше подходящий для экспедиции, по этой причине не получил места на борту «Ра»[158]. В глубине души Хейердал в этой связи не торопился связываться и с Хансом Петтером Бёном[159]. Однако из его заявления следовало, что помимо качеств, которые подчеркивала школа, он был хорошим плотником. Часть своей срочной службы он провел в инженерном корпусе армии, где научился строить не только мосты; но и дома. А Хейердалу, особенно в начальной фазе, когда «Тигрис» строился, как раз требовался кто-нибудь, умеющий управляться с молотком и пилой.
Изначально он не собирался брать Ханса Петтера, или Эйч-Пи, как его называли друзья, с собой в плавание[160]. Тур Хейердал по-прежнему хотел быть единственным норвежцем на борту. Но во время работы в «Саду Эдема» Эйч-Пи зарекомендовал себя самым лучшим образом. Прежде чем срезали тростник, он предложил построить деревянный каркас, чтобы удерживать судно на месте во время строительства. Хейердал согласился Эйч-Пи начал работу, и постепенно он стал полноценным членом экспедиции.
Желая охватить географию как можно шире, Хейердал не особенно хотел брать датчанина. Но, как он писал Норману Бейкеру рекомендации Асбьёрна Дамхуса и Ханса Петтера Бёна были так хороши, что обойти их не представлялось никакой возможности «в том числе и потому, что я так долго терпел неудачи в попытках найти подходящего африканца или кого-то более экзотического»[161].
В лице Детлефа Цольтцека Хейердал получил одного из самых молодых капитанов западногерманского торгового флота Ему было двадцать шесть лет, и помимо интереса к морю, он также занимался скалолазанием в Берхтесгадене. Хейердал хотел получить, как он говорил, «хорошего представителя новой после гитлеровской Германии», и Цольтцек стал членом команды по рекомендации немецких друзей. Во время холодной войны в том числе и в разделенной Германии, он боролся за мир и примирение, и будучи противником насилия и расизма, находился на одной волне с Хейердалом.
Имея на борту американцев и европейцев, и после того как Африка отпала, для Хейердала было важно найти кого-нибудь из Азии. На «Ра-II» у него был японец Кей Охара, фотограф и Хейердал надеялся, что он согласится войти в команду «Тигриса». Охара очень этого хотел, но по причине глазной болезни ему пришлось отказаться. Тору Сузуки, подводный фотограф, сорока лет с хвостиком, занял его место. Хейердал знал о новичке не слишком много, разве только то, что он в свое время нырял в районе Большого Барьерного рифа и держал японский ресторан в Австралии.
Во время строительства «Тигриса» Хейердал также искал члена экспедиции, который смог бы представлять на борту национальные цвета Ирака. Выбор пал на Рашада Назир Салима, двадцатилетнего студента-искусствоведа, который стал самым младшим членом экипажа. Хейердал описывал его как «пламенного арабского патриота, но добродушного и далеко не агрессивного»[162]. Он был сыном дипломата, служившего в Европе, и свободно говорил по-английски.
Против своей воли Хейердалу пришлось принять Норриса Брока. Без его участия в экспедиции в качестве фотографа Национальное географическое общество США не желало вступать в консорциум. Хейердал не знал Брока, и его скепсис не основывался на личных качествах. Но участие Брока нарушало два принципа. Во-первых, руководитель экспедиции привык сам выбирать себе команду. Во-вторых, Брок будет вторым американцем в экипаже. Однако, будучи профессиональным фотографом, Норрис Брок также оказался выдающимся яхтсменом, у него даже была собственная яхта дома, в Аннаполисе. Когда Хейердал узнал об этом, то смягчился. А когда Брок вместе с Дэйлом Беллом приехал в Колла-Микьери, чтобы сфотографировать Хейердала в его итальянском окружении, тот смирился окончательно[163].
Норрис Брок прибыл последним в «Сады Эдема», и пока другие интенсивно работали над постройкой судна, он занимался испытаниями своего оборудования. Это вызвало определенное раздражение у остальных членов команды, и поначалу Норрис никак не мог добиться признания среди своих товарищей[164]. До отплытия Тур однажды отвел его в сторону и сказал, что, конечно, он имеет полное право плыть пассажиром. Однако он все-таки советует принимать участие во всех работах на борту — от судовых вахт до мытья посуды. Его с удовольствием подменят, когда нужно будет снимать[165].
Будучи яхтсменом, Норрис без проблем последовал совету. Он не хотел ничего иного, кроме как стать полноценным членом экспедиции[166].
Одиннадцать человек на тростниковом снопе, которые собирались последовать шумерам, проводили взглядом сухогруз «Славск и взяли курс на Бахрейн.
Парус терракотового цвета из египетского хлопка наполнила ветром. Дул свежий бриз, море иногда покрывалось барашками и наконец, они вышли в открытое море. На парусе Рашад нарисовал ступенчатую пирамиду на фоне золотою поднимающегося солнца — древний символ, гордую эмблему экспедиции. Вода пенилась под носом судна, тростник скрипел, мачта гудела, и с ветром по левому борту «Тигрис» шел со скоростью три узла — гораздо быстрее, чем «Кон-Тики» и «Ра».
Тем не менее в чем-то они серьезно ошиблись. В субботу, 4 декабря, Эйч-Пи писал в своем дневнике: «Плавание во многом разочаровало нас. Оказалось, что с нынешним парусом мы не можем идти против ветра».
Он подтвердил это цифрами. Компас показывал, что ветер дул с юго-юго-востока, или около 150 градусов. Но «Тигрис» не мог выдерживать более 230 градусов — легкого ветра с юго-запада Кроме того, тростниковое судно имело высокую посадку, поэтому сопротивление ветру возрастало. Все это давало значительную отдачу, и так называемый установленный курс оказался, в конце концов, не более 270 градусов, или прямо на запад. Эйч-Пи резюмировал: «Плавание на 120 градусов по направлению ветра вряд-ли можно назвать хорошими навигационными качествами».
Если выражаться яснее, это означало, что «Тигрис» управляем не так, как надеялся Тур Хейердал. Все, что он смог доказать во время первого плавания — это то, что он не способен плыть туда куда захочет, если дует встречный ветер, а если учитывать дрейф то дело обстояло еще хуже — он не мог держаться намеченного курса, если дул боковой ветер.
Другими словами, «Тигрис», как «Кон-Тики» и «Ра», мог плыл только с попутным ветром. Но Хейердал тут же нашел объяснение. Как сказал Эйч-Пи, виноват «нынешний парус», это с ним что-то не так, а не с судном.
Результаты окончательных модельных испытаний в Саутгемптоне показали, что «Тигрис» необходимо оснастить парусом гораз до больших размеров, чем тот, который Тур сшил в Гамбурге Во время пребывания в «Садах Эдема» Норман, который все время беспокоился о том, как «Тигрис» поведет себя при встречном ветре, настоял на том, чтобы перешить парус, дабы увеличить его
