И в это время до меня донесся громкий, ясный голос Майи Владимировны:
— Все дело в том, что вы не можете забыть свою первую любовь. Именно поэтому вы настояли на моей командировке за границу. Вы меня испугались.
Я терпеть не могу подслушивать чужие секреты, но что я мог сделать в моем положении?
— Один год пройдет очень быстро, — ответил Амантаев. — Мы будем переписываться.
— Вы хотите испытать меня?
— Я хочу испытать прежде всего себя.
…Я возвращался домой, взволнованный тем, что услышал.
«Голуби устроились лучше и аисты, — говорил я себе. — У них в любви не бывает третьего лишнего, не бывает треугольников».
50
— Каким образом ты оказался на базаре?
— Представь себе, самым прозаическим.
— А все-таки…
— Ладно, расскажу по порядку. Ехал в автобусе. И вижу в окно тебя, идешь с базарной сумкой. Схожу на первой же остановке и начинаю размышлять: бежать за тобой или нет? И тут вспоминаю твой приказ: если увидел меня, то не раздумывай. Иди на риск очертя голову! Помнишь, ты говорила это мне однажды ночью, в степи? Она весело рассмеялась.
— Дурень ты мой…
Короче говоря, мы ходим по базару и прицениваемся к товару. Денег у нас немного, а купить хочется всякой всячины… Отходим от мясного павильона и возвращаемся к крытым рядам, где выставлены на прилавке соленые огурцы и моченые яблоки, смоленская клюква и сухумские мандарины.
— Румяные, ароматные, персидские, кавказские, сам бы кушал, да денег нет. Подходи, барышня, даром отдам!
Нам нужно все и одновременно ничего. Веселимся до упаду и малость грустим… Что-то приобретаем в эту минуту и что-то теряем…
— Ну, кому северный виноград? Ну, кому северный виноград?
Пробуем и покупаем. Или пробуем, но не покупаем. Красивым барышням и на рынке все позволено.
— Откуда родом? — спрашиваю торговку.
— Из Рыбинска.
— Неужели из такой дали привезли картошку? — удивляюсь я. — Вот не думал!
— А-а… ты не про меня, а про картошку спрашиваешь? Картошка тутошняя, стерлитамакская.
Нам весело, будто у нас большой праздник. Даже то, что покупаем стерлитамакскую картошку, вызывает у нас бурю восторга.
Временами нам кажется, что мы с Айбикой именинники и весь город поздравляет нас. Пусть попробует кто-нибудь доказать, что не в нашу честь сегодня будут соревноваться боксеры, что не ради нас приехал на гастроли оперный театр!
Наконец мы уходим с базара. Я спрашиваю Айбику:
— Ты сейчас домой?
Она кивает головой.
— Девчонки, наверное, ждут не дождутся. Сегодня я им обещала сделать пельмени. А ты куда?
— Зайду на телеграф. Позвоню матери.
Она нерешительно потопталась на месте.
— Слушай, Хайдар, хочешь, чтобы я тоже пошла с тобой?
Схватившись за руки, точно дети, мы вбегаем на телеграф. И тут же принимаем серьезный вид. На телеграфе ведут себя чинно.
Женщина в цигейковой шубе то и дело подносит к глазам носовой платок, а ее сынишка беспечно возится с игрушечным автомобилем. В углу сидят две крестьянки и молчат, стесняясь людей, им не часто приходится звонить в далекую Уфу или Казань. Какой-то отставной военный без погон читает книгу.
Женщина в цигейковой шубе плачет а мы задыхаемся от счастья. Нам так много надо сказать друг другу, но мы не знаем, как это сделать при людях. И вот находим выход — на обратной стороне телеграфного бланка пишем друг другу записки.
«Завтра понедельник. Встречаемся обязательно!»
Она перечеркивает.
«Занята. Техминимум».
Я пишу:
«Вторник? Концерт венгерских артистов».
Она перечеркивает вторник.
«Среда!!»
«Согласна».
«И четверг?»
«Салаватики. У них обязательно должна быть».
«А пятница?»
«Нет, не смогу, бюро райкома».
«Айбика, суббота!»
«Обещала Валентину».
«Опять Валентин?»
«Да. Идем на каток. Честное слово!»
«Воскресенье наше?»
«Наше, Хайдар».
Что я раньше знал о девчонках? Только то, что они ломаются до второй встречи, а потом сами лезут целоваться. И сами назначают свидания. Попадались такие.
Через час, поговорив с Уфой, я пошел провожать Айбику. Снова несу ее базарную сумку. Спрашиваю:
— Когда-нибудь ты сможешь отдать мне всю неделю? От понедельника до понедельника?
— Я и так провожу с тобой все свободное время…
— Нет, не все.
— Что ты имеешь в виду?
Я пристально смотрю ей в глаза.
— А без комсомольского влияния не можешь?
— Разве оно тебе мешает?
— Оно-то нет, а он — да!
Она отлично понимает, что я говорю о Валентине. Смеется.
— Мне его жалко… Он говорит, если потеряю тебя, то потеряю голову.
— А меня не жалко?
— Нет. Ты, по всем данным, никогда не потеряешь голову.
— Ты это точно знаешь?
— Точно…
Я передаю ей сумку, протягиваю руку.
— До завтра, Айбика.
— Ведь понедельник занят.
— До вторника…
— Ты же сам понимаешь… и вторник не мой.
— Среда наша?
— Наша…
51
Я считаю по пальцам, сколько дней остается нам до встречи, Айбика занята до конца недели, только воскресенье мое. «Наше!» — сказала она.
И вдруг слышу душераздирающий крик:
— Человек сорвался с крана!
Лечу по лестнице вниз, Барабан — за мной.
Нас встречает ураганный ветер, мы прикрываем лицо варежками, чтобы не задохнуться.
Со всех сторон бегут люди. Толпа разрастается, все возбуждены.
Кто-то пытается успокоить людей:
— Пострадавшего увезла карета «Скорой помощи»…
— Как же он так оплошал?
— Он был на земле, когда налетел ураган. Наверное, по нужде сошел вниз. Полез обратно, и вот тут его сорвало…
Мне показалось, что застонал Барабан. И снова отчаянный возглас:
— Глядите, ветер погнал кран!
Как только этот крик дошел до сознания людей, они отхлынули в сторону.
Кран качнулся и стал крениться, ускоряя движение. Все оцепенели. В это мгновение от толпы отделилась Айбика. Зачем она тут? Подошло время ее вахты?
Я бегу ей наперерез.
— Стой! Куда ты?
Пока не поздно… Нужно… Сорвало с креплений.
Я не слышу, что она еще говорит, снова все такой же отчаянный крик бьет мне в уши:
— За-хва-ты!…
Соображаю: надо пустить в ход захваты, это единственный шанс на спасение.
Айбика что-то крикнула мне, но не слышу; я бегу вслед за нею, а за мной несется Барабан.
Ветер сбивает нас с ног, мы задыхаемся. Но, кажется, поспеваем вовремя и сразу пускаем в ход противоугонные захваты.
— Готово! — кричу я.
— Готово! — отзывается Барабан. Он действует слева от меня.
Только тут я начинаю понимать, что мы предотвратили: башенный кран мог опрокинуться прямо на наш цех, и тогда… Холодный пот прошиб меня, когда я попытался представить себе размеры возможной катастрофы.
Огромный кран дрожал мелкой дрожью. Айбика, подбежав, стиснула мои руки.
— Стрела, ребята!
— Что?
Поднимаю голову и снова леденею: грозная стрела качнулась в одну сторону, потом под порывами ураганного ветра в другую. Если не закрепить ее — не миновать нам новой беды. Кран рухнет, это как пить дать!
Вряд ли кто рискнет лезть на верхотуру в такой ураган. Верная гибель. Немедленно сорвет.
А лезть нужно. Если не кому-то другому, то мне.
Что говорила мне девчонка, у которой глаза как море? «Ты еще просто не готов к большим делам, — говорила она мне. — А когда человек еще ничего не сделал, ему немного боязно ринуться вперед. Если ты будешь колебаться или у тебя не хватит решимости, я обязательно приду». — «Ладно! — отвечал я тогда. — Ты приходи, когда мне трудно!»
Айбика пришла ко мне вовремя.
Ладно, девчонка, пусть будет так, как ты сказала!
Железный трап обледенел, приходится рассчитывать каждый шаг, проклятый штормовой ветер душит и слепит глаза.
