— Ну что же. В твоем возрасте не предпринимают ничего без предварительного и тщательного обдумывания, — проговорил он. — Сам понимаешь, я тебя не гоню. И на будущее время эти двери для тебя открыты. Твой диван тоже никто не займет…

Наверное, мужчинам так и положено прощаться: без лишних слов и воздыханий.

Но в самый последний момент я чуть не позволил себе одну сентиментальность. На правой щеке Амантаева, чуть ниже уха, выделялся шрам. След немецкой пули: белый молочный след на смуглой коже. Не знаю отчего, но мне вдруг отчаянно захотелось дотронуться до этого рубца пальцами.

Я, конечно, не сделал этого. Но про себя сказал: «Мальчишки, питайте уважение к солдатским шрамам!»

Вещи уложены, пора протянуть руку на прощание, сказать: «До свидания!» И тихо закрыть за собою дверь холостяцкой квартиры. Но я не спешу. Я усердно пытаюсь запереть чемодан, делая вид, что мне это не удается. Не хочется уходить.

— До свидания, товарищ Амантаев…

— Иди, друг, иди!

Новая моя обитель почти рядом, через четыре дома, в тридцать восьмом квартале. Что уж тут скрывать, по моей просьбе Валентин пустил меня к себе в комнату. Кто-то выехал.

Комендант, однорукий человек, указал мне койку у окна, третью по счету.

— Кто раньше занимал эту койку?

— Сменщик Доминчеса. Сейчас он на курсах.

Вот где еще встретились. Опять на моем пути, друг Доминчес.

— Устраивайся, чего растерялся, — проговорил комендант, собираясь уходить. — Порядочек у нас строгий: самообслуживание. За разбитый инвентарь платим своими денежками. Гостей держим до отбоя, потом выпроваживаем. Еще что? Да. Кипяток к твоим услугам, титан работает круглые сутки.

Пока я устраивался, размещая свое имущество по шкафам и тумбочкам, в комнату вошел невысокого роста парень, голый до пояса. Наверное, после обтирания.

— Новенький? Как звать-величать?

— Хайдар.

— Меня можешь называть Садыком.

Природа не пожалела на него рыжей краски, даже из ушей торчали огненно-желтые волосинки.

— У того парня подушка была с оранжевой наволочкой, — пояснил Садык. — Ты можешь выбирать любой другой цвет.

Только теперь я обратил внимание на подушки: у всех наволочки разные. У Валентина белая, у Садыка черная…

— Ты из какого цеха? Что-то ни разу тебя не видел. А я — аэрогель!

У химиков так уж принято: «я — полиэтилен», «я — пена» — то есть из цеха, выпускающего пенообразователь. Кто в каком цехе работает.

— Почему у тебя черная наволочка?

— Вот чудак! Реже приходится стирать.

…Тридцать восьмой квартал — теперь маленький мой мир. Я, как путешественник, открываю его, это тоже, между прочим, очень интересно.

Этажом ниже, например, живет старая женщина. Она уже собрала игрушки со всех квартир и устроила у себя что-то вроде библиотеки… игрушек. Сосед ее между тем заделался крестным отцом всех новых улиц. Он самый главный советчик в нашем горсовете.

Этажом выше обитает наш Катук. Через день, точно по расписанию, у него потасовка с супругой.

Первый раз, когда раздался женский крик на верхней площадке общей лестницы, я бросился на помощь. Вижу — стоит великанша. Ничего с ней, между прочим, не происходит.

— Это вы кричали? — спрашиваю, чуть растерявшись.

— А кто же еще?

— Мне послышалось, что кричали «Разбой!» и «Караул!».

— Ну и что же?

— Мне показалось, что кому-то нужна моя помощь…

— Мне твоя помощь не нужна, голубчик, — рассердилась она. — Я сама себе первая помощница!

Я совсем растерялся.

— Так почему же поднимаете шум?

— Пусть соседи слышат, что я опять одержала верх над своим мужем…

Вот те на́!

Когда я вернулся в комнату, Садык покатывался со смеху — слова вымолвить не мог. Он, конечно, насмехался надо мной, тупым рыцарем.

Еще в нашем подъезде жил веселый старичок. Каждый раз при встрече он вежливо снимал фуражку и приглашал к себе в гости:

— Заходи, парень, на чашку чая, будет одна интеллигенция: я и мой брат-дворник…

…На тумбочке Валентина — несколько томов по математике и химии. Даже какая-то повесть есть. На обложке черной и красной красками намалеваны не то дома, не то какие-то пещеры. И желтой краской небрежно выведено: Сильвия Маджи Бонфанти. «Переулок солнца».

Ого, думаю, новый интерес у нашего комсорга обнаружился. Открываю первую страничку и вижу: лежит записка на имя Айбики: «Прочти обязательно!»

С каких это пор Валентин подбирает чтение для моей зазнобы? Это открытие не столько огорчило, сколько позабавило меня.

Знал бы он о нашей грозовой ночи в степи! Напрасно парень старается.

В себе и в Айбике я, разумеется, уверен. Но как ни забавно было мое открытие, а что-то шевельнулось в душе. Наверное, червячок сомнения.

Отправляясь на работу, мы теперь приводим себя в порядок: старательно освежаемся «Шипром», надеваем чистые рубашки — обязывает положение.

До обеда нечего и думать о встрече с Айбикой. Я — в цехе, она — на своей верхотуре. Среди бела дня не полезешь на башенный кран, чтобы назначить ей свидание. Надо ждать, когда она спустится с облаков на грешную землю, а это происходит в обеденный перерыв.

Я подкарауливаю ее на лестничной площадке, напротив нашей новой столовой.

— Айбика, погоди! Не слышишь, что ли?

Во мне радость бьет ключом. А она, вижу, не разделяет моих восторгов: хмурая, серьезная, будто незнакомая.

— Что с тобой? С левой ноги встала?

Разве дадут человеку поговорить с девушкой по душам? Почти каждый, кто проходит мимо, считает своим долгом позубоскалить:

— Послушай, приятель, где подцепил такую красавицу?

— В счастливой рубашке родился парень!

Возле нас останавливается какая-то незнакомая мне девчушка:

— Пойдем со мной, Айбика, а то без обеда останешься с этим дурнем.

Я отбиваюсь, отшучиваюсь, а разговора с Айбикой не получается.

— Хайдар! — внезапно кричит мне Барабан. — Более укромного места для свидания не нашел?

— Отстань! — отвечаю ему и снова говорю Айбике: — Можешь ты объяснить, почему надулась? Ничего не понимаю, честное слово.

— Тут и понимать нечего…

— Замахнулась, так ударь. Будешь говорить или нет?

— Ты что же от меня скрыл, что у тебя в Уфе невеста?

Ах, вон оно что! Вот где собака зарыта! Кто же ей мог сболтнуть?

— Ну, была такая девчонка и сплыла. И никогда она не была моей невестой. Я с ней распрощался. Могу честное слово дать.

На груди Айбики приколота астра. Бледно-розовая с красными жилками. Кто ей мог подарить?

— Ну, я пойду обедать, — заявила она.

— Подожди, Айбика.

Неужели люди могут расстаться так неожиданно и неразумно? Мне стало страшно от этой мысли, я схватил Айбику за руку.

Но все напрасно. Это я понял позже.

— Ты хочешь оставить меня без обеда? — холодно спросила она.

— Кто тебе рассказал о Нимфочке?

— Я получила записку.

— Я и сам со временем все бы тебе рассказал. Кто тебе написал записку?

— Разве это важно?

Вижу: чем дальше в лес, тем больше дров. Она теперь считает меня лжецом и бабником.

— А я думал, что ты передовая девушка…

Сказал это и ужаснулся: вот уж не к месту!

Замолчала. Обиделась не на шутку.

— Эй, Валя, купи и для меня талончики! — вдруг крикнула она, увидев в толпе Валентина.

— Что взять на обед?

— Что и себе…

Я не стал ее удерживать. Пусть идет к своему Валентину и вместе с ним ест щи из свежей капусты и гречневую кашу…

Это только сказать легко: иди к своему Валентину. Она, эта великолепная девчонка, с каждым часом становилась мне дороже. Неужели Пискаревский подбросил ей записку? Ведь, кроме него, никто не знал, что ко мне приезжала Нимфочка.

Садык, мой новый товарищ по общежитию, никак не дает мне сосредоточиться. То жует без конца — в его тумбочке целый продовольственный склад, — то болтает о чем заблагорассудится. Никакого от него покоя.