К счастью, лететь оказалось недалеко. Не очень далеко. Достаточно, чтобы девочка успела сгруппироваться, как учил Танцующий Кабан, и правильно поставить ноги. К несчастью, под ней оказались заросли крапивы. К тому же совсем бесшумно сорваться не получилось. На стене кто-то закричал, труба просигналила тревогу, забегали люди, замелькали факелы. Мимо что-то пронеслось и вонзилось в землю. Стрела. Эрна прижалась к стене, так и оставшись в крапиве, хоть та и ужасно обжигала кожу даже сквозь одежду. Потом медленно и осторожно двинулась прочь — сперва вдоль стены, потом рискнув от неё отодвинуться, всё ещё закутанная в неверные ночные тени, от луны и заслоняющих её облаков ещё более зыбкие, чем от факелов.

Она позволила себе перевести дух, только когда добралась до леса. Далеко погоня не дошла, им не было смысла бегать за одним шпионом, заманивающим, быть может, в засаду.

Эрна протиснулась сквозь подлесок, пока по весеннему времени ещё не слишком густой. Дома лес расступался перед ней, сейчас приходилось справляться с чем есть. Девочке хватило ума защищать лицо, мало ли что случится, и ещё руки, о которых Виль говорил, что они выдают человека, если о них не позаботиться. Ведовской дар, а, может, простая удача помогли Эрне найти открытое место, здесь, похоже, срубили дерево недавно и пока оно не заросло. Так и есть, с другой стороны сюда вела тропа. Неважно. Эрна опустилась на землю и улыбнулась луне. У неё получилось! Получилось вырваться на свободу! Значит, получится и всё остальное. Девочка ножом очертила вокруг себя круг. Так близко к городу, наверное, нет ведьмы, а, если и есть, круг защитит от её поиска. Наверное, защитит. Ну, если не защитит, то Эрна ей всё объяснит. Они же сёстры! А в самом крайнем случае было заклинание «дядюшки Лонгина», превращающее тьму в свет, нестерпимый для проклятых.

Круг. Это первое. Теперь её кровь.

Эрна очистила лезвие ножа, прошептала ему просьбу, чтобы он не принёс ей болезнь и смерть…[45] аккуратно уколола палец. Это не простой нож, это заговорённый, волшебный нож, он видел много смертей и помогал маме колдовать. А теперь это её собственный нож. Потому что его подарил девочке дядюшка Виль.

— Кровью моей, — торжественным шёпотом произнесла юная ведьма, — сталью. Во имя луны полной — и луны рождающейся. Во имя растущей луны — и луны умирающей. Во имя леса, что дал мне силу. Заклинаю тебя — приди! Приди! Приди!

Она потянулась мыслями вниз, в землю, упала туда как семя, проросла из него как трава, потянулась к небу, к луне… только один человек на свете мог услышать этот зов. Только один человек мог на него откликнуться.

— Во имя земли, где я родилась. Во имя леса, который тебя усыновил. Во имя клятвы, которую ты принял. Во имя всего, что есть между нами. Заклинаю тебя — приди! Приди! Приди!

Только один человек на свете, тот, который однажды, спасаясь от погони, позволил ведьме провести обряд усыновления лесом. Тот, который стал матери Эрны названным братом. Матери Эрны, которая уже тогда носила под сердцем дитя. Эрну.

— Во имя крови, что ты разделил с моей матерью. Во имя леса, который принял твою душу. Во имя силы, которую ты во мне взрастил. Заклинаю тебя — приди! Приди! Приди!

Только один человек на свете мог услышать этот зов и только один человек не мог ему противиться. Он придёт, из любого места на свете придёт. Он придёт сюда и поможет ей.

— Кровью моей, сталью. Во имя полной луны и луны рождающейся. Во имя растущей луны и луны умирающей. Во имя леса, что дал мне силу.

Мысль девочки рвалась вверх ликующей птицей, она летела и летела, пока, сложив крылья, не упала, как коршун, на свою добычу. Колдовство, которое помогало Медному Пауку быть незаметным, намертво связывало его с родным лесом Эрны, связывало с его ведьмами и вынуждало являться и уходить по их приказу — если они могли собрать достаточно сил, чтобы его позвать или прогнать. Эрна всего один раз видела, как мама зовёт названного брата. Не тогда, когда Магда впервые поделилась с ней силой и на грани смерти вызвала Виля, чтобы он помог ей добраться до дома. Тогда Эрна ничего не заметила, она слишком боялась, а потом и вовсе умчалась за помощью.

А в другой раз, когда Виль не пришёл единственно потому, что был пойман и закован в кандалы. Магда тогда чуть не погибла, а саму Эрну утащили нанятые ведьмами Бурой башни наёмники. Но она видела, как взгляд матери обратился внутрь и кожей почувствовала зов, обращённый к Вилю. Им это тогда не помогло.

Эрна закашлялась и упала на четвереньки. Всё тело охватила слабость. Это хорошо. Это правильно. Значит, колдовство подействовало. Она кое-как села. Хорошо, что она не упала на прочерченный в земле круг! Тогда было бы плохо. А так она посидит и подождёт. Виль услышит. Он обязательно отзовётся.

Утром в лесу ещё до рассвета можно услышать птичье пение, особенно весной. Но Эрну разбудила злобная ругань очень знакомого голоса. Здесь слишком густо росли деревья, чтобы было светло, но всё же солнца хватало, можно было разглядеть тёмную фигуру наставника и догадаться: благодаря кругу он её не видит. Эрна ножом затёрла черту и виновато подняла взгляд. На свежую голову ночная выходка перестала казаться девочке такой уж правильной и разумной.

— Я так и думал, — очень спокойно произнёс убийца, и девочка съёжилась. — Что это значит, Эрлейн?

— Ты меня бросил! — тем не менее воскликнула она. — Я думала, тебя убили!

— Да неужели? А что госпожа Татин? Она благословила тебя на поиски моего трупа?

— Она не знает, — пробурчала девочка, стремясь отдалить признание хотя бы ещё немного. Если Виль говорит «госпожа Татин», значит, он договорился с этой каргой и вряд ли обрадуется её отравлению.

— Да ну? — не поверил ей убийца. — Эрлейн, а ну-ка посмотри на меня. Ты что же, навела на неё порчу? Никогда не поверю, что ты смогла с ней договориться.

— Промывание желудка полезно для здоровья, — пробормотала девочка, неохотно выполняя приказ. По лицу Виля нельзя было понять, насколько сильно он сердится.

— Рассказывай, Эрлейн, — приказал убийца.

Раз она пока «Эрлейн», а не «ваше дюкское высочество», всё, может быть, и не очень плохо, хотя с дядюшкой Вилем никогда не знаешь наверняка. Запинаясь, Эрна принялась рассказывать о своём злодеянии, а заодно и про карету и посудину, обитую атласом, и про молитвы, и побои, и про то, что к утру рвота госпожи Татин, конечно, прекратится, а старуха она здоровая и не умрёт и к тому же Эрне всего-то надо было, чтобы от неё все отстали!

Когда девочка замолчала, разразившаяся тишина показалась ей оглушающей. Даже птицы, кажется, замолчали, ожидая её приговора. Эрна зажмурилась, потом приоткрыла правый глаз и рискнула посмотреть на наставника. Тому, кажется, было плохо. Он хмурился и как-то странно дёргал лицом. Когда девочка широко распахнула оба глаза, в ужасе думая, что у дядюшки, наверное, припадок, только вот чего и как это лечится, убийца махнул рукой и захохотал, наконец, во весь голос. Эрне, однако, было не до смеху.

— Ты отвратительная неблагодарная злобная тварь, — торжественно произнёс убийца, кое-как справившись с собой. — С госпожой Татин отродясь никто таких штучек не проделывал, а тут, глядите-ка, является соплюшка и травит её какой-то дрянью.

— Это не дрянь, — пискнула девочка, всё ещё не уверенная, что гроза прошла стороной. — Это хороший рвотный корень.

Виль взял её за ухо, но выкручивать не стал, только потянул вверх, принуждая девочку подняться на ноги.

— Посмотри на себя. Выглядишь как последняя побродяжка. Исцарапалась, одежда в клочья. Кто тебе разрешил оставлять Арол?

— Ты сказал, что сразу приедешь! — запротестовала Эрна. — Тебя не было!

Виль выпустил её ухо.

— Дурочка ты, Эрлейн. Да неужто я б тебя бросил?

Девочка отвернулась. Ага, не бросил бы, как же! Небось и не вспомнил бы о ней, если бы она его не позвала. Мама говорила как-то, что Виль вряд ли может почувствовать полностью колдовское принуждение, скорее ему кажется, что надо бы что-то проверить, да почему-то неспокойно и вот прогуляется — сразу полегчает.