Магда выбралась на двор. Её трясло, было противно от съеденной тяжёлой пищи. Но хуже всего — вампир. Ох, он был и силён… пока они пировали, уже стемнело, понятно, что после заката силы у таких созданий удесятеряются, но ведьме-то от этого понимания не легче!

Кто-то тронул её за руку.

— Виль, как ты мне…

Она обернулась. Стоящий рядом с ней мужчина никак не мог быть Вилем: он был гораздо выше. На нём была какая-то тёмная длинная одежда… монах! Он заговорил с ней на церковном языке, но Магда его не понимала и покачала головой. Тогда монах помолчал и заговорил на тернском, который ведьма немного знала.

— Стрега-мага[21], ты, видно, добрая женщина.

— Нет понимать, — припомнила ведьма нужные слова на тернском.

— Твой менторе[22] послал тебе предупреждение. Тебе грозит смерть. Ты молода и красива, тебе рано умирать.

— Нет понимать, — с отчаянием повторила Магда.

— Ты умрёшь! — торжественно возгласил монах. — Спирити убьют тебя! Они сгрызут тебя изнутри! Есть только одно средство…

Он наклонился к её уху и тихо прошептал, стараясь говорить медленно и просто:

— Убей их всех! Только их смерти насытят спирити!

Магда вздрогнула. В волосы впились цепкие пальцы духов и раздался их шёпот.

— Я дам тебе денег и провожатых, — посулил монах, — никого не бойся…

Магда почувствовала, что он суёт ей в руку тряпицу, в которую был завёрнут какой-то порошок… а в другую руку монах положил кошель, набитый монетами.

— Если ты опоздаешь, спирити[23] сожрут тебя, — закончил монах. — Этот яд убивает во сне, не имеет вкуса и от него нет противоядия. Не медли же.

Он ушёл и быстро слился с ночью, а ведьма осталась стоять во дворе с бешено колотящимся сердцем. Спирити… сожрут… яд…

Врени покинула замок вместе с остальными наёмниками и не сразу заметила исчезновение ведьмы. Ночью было не до того, она была слишком взбудоражена случившимся на пиру, а утром, чего греха таить, проспала. Все уже привыкли к тому, что Медный Паук гоняет названную сестру по лесу с какими-то дурацкими заданиями, так что до самого обеда никто Магды не хватился. К тому же никто и не завтракал. После вчерашнего-то. То ли вино здесь паршивое, то ли выпили много. В походе-то ведь никто почти и не пил вовсе, а у князя на пиру поди откажись.

— Где ведьма? — спросил цирюльницу Иргай, когда все поели и Дака, что-то сказав мужу, принялась чистить котлы.

— Тебе-то что за дело? — удивилась Врени.

— Дака говорит, в шатре нет. Фатей говорит, в лесу нет. Стодол на часах стоял. Говорит, не проходила.

— Увар знает? — насторожилась Врени.

Иргай сплюнул.

— Увар говорит — она ему сестра. Она ведьма! Ведьма не бывает сестрой. Ведьму топить надо.

Цирюльнице сделалось неуютно.

— Она может отводить взгляд, — произнесла она, оглядываясь по сторонам, как будто ведьма подкрадывалась к ней сзади.

Иргай снова сплюнул и отправился за Юлди. Монах очень обрадовался интересу юноши к своей вере. Харлан и его соплеменники вроде как тоже молились Заступнику, но их обычаи были такие причудливые, что больше смахивали на языческие. Когда Иргай потребовал отвести молитвой колдовство и освятить лагерю, Юлди помрачнел.

— Я говорил Увару, — заявил монах, — я не рукоположен для таких дел.

— Большеногая говорила, твой брат молитвой упыря отгонял, — не стал слушать Иргай. — Давно говорила. Он смог — ты сможешь.

— Брат Полди человек удивительной святости, я не…

— Ты сможешь, — непреклонно заявил Иргай.

Юлди вознёс самую длинную известную ему молитву (по случайности Врени её знала, эту молитву читали над больным, которого мучает запор), потом воззвал к Заступнику и обошёл лагерь, осеняя священным знаком каждый шатёр. Ничего не изменилось. Если Магда где-то пряталась, то не в лагере. Не было и Медного Паука, но вот уж за кого никто не беспокоился.

Цирюльница плюнула и пошла к Увару рассказывать, что его сестра куда-то исчезла. Оберста пришлось будить, после вчерашнего пира Увар отсыпался почти весь день: князь упаивал гостя до полусмерти.

— Как — пропала? — не понял оберст.

— Исчезла твоя сестрица, — отозвалась цирюльница. — Вечером не проверяли, а с утра никто не видел.

— И вы молчали?!

— Да мы только сейчас убедились.

— Где Паук?

— И Паук пропал, — призналась Врени.

Увар выругался.

— Поймаю — шкуру сдеру, — посулил он. — С обоих. Завтра выступать с утра надо, а они в игры играть задумали.

Медный Паук вернулся под вечер, ни от кого не скрываясь и не пытаясь скрыть своего раздражения.

— Что? — спросил он Увара. — Тоже заметили? Бросила нас Маглейн. Вот уж от кого не ожидал.

— Как — бросила? — не понял наёмник.

— На шее ездила, — вместо ответа принялся бормотать убийца. — Виль то, Виль сё, Виль, поди туда, Виль, подай это. Кому рассказать — не поверят. Я и дров наколи, я и хвороста набери, я и воды наноси, я и каши навари. Девчонку мокрохвостую и то я пеленал! Белоручка! С хребта у папаши Виля не слазила. Сама шагу ступить боялась. Виль, пойди со мной, Виль, объясни им всё, Виль…

— Прекрати! — разозлился Увар. — Говори, куда Бертильда делась?

— Так я и говорю. Сбежала. Вот только ведь чуточку загулял, из внимания выпустил! Нянька я ей, что ли? Ух, баба она вредная! Наплачется с ней наш барон, помяни моё слово, наплачется!

Он перехватил взгляд оберста, ухмыльнулся и продолжил чуть серьёзней:

— Возвращаюсь ночью. Смотрю: нет бабы. Посреди шатра кошель валяется. Хороший кошель, бархатный. Монеты в нём — чуешь? — физантские. Сумки её ведьминской нет, с травами всякими. Котелок взяла. Припасы-то проверьте, небось тоже свою долю прихватила. Я искать — куда там! Весь день ходил. Глаза отвела, поганка. Здешний лес-то без ведьмы стоит, Маглейн на него права и заявила. Небось напрямик пошла, за собой дорогу закрыла. Куда её догнать теперь. Нам-то лес не откроется, пока Маглейн не захочет. А она не захочет.

— С чего ей бежать? — спросил Увар. Медный Паук развёл руками.

— Враг её знает. Баба, одно слово. Вожжа под хвост попала — вот она и кинулась.

— Ночью, одна? — не поверил оберст.

— А чего ей в своём лесу бояться? Князь её жрать не сунется, воняет от неё погано для кровососов. Зверьё на хозяйку пасть не раззявит. Люди?...   К ней ещё поди подберись. Ведьму, Увар, врасплох надо брать. И на чужой территории.

Он почесал в затылке.

— Вот твой парнишка-то. У которого голова с трещинкой. Ведьмины обманки не видит, сквозь них идёт. Он бы смог, наверное. Но через лес по её дороге и он не пройдёт. Не дано людям-то напрямик ходить. Перед Маглейн-то деревья расступаются, а как пройдёт — обратно встают да трава примятая распрямляется. Следов нет, где сыскать? Ведьма, одно слово.

Он сплюнул.

— Монеты физантские. У кого б узнать, монах-то в замке сейчас или делся куда?

— Что ж ты просмотрел? — усмехнулся Увар. — Монаха с утра из замка выставили. Одну только лошадь оставили, даже вьючной не дали.

Паук оживился.

— Тот, небось, на юг отправился?

Увар кивнул.

— Ну и прекрасно. И мы на юг поедем.

— А Бертильда? — спросил оберст, пристально разглядывая убийцу.

Тот снова сплюнул.

— Ты что, думаешь, я её пришиб да в овраге спрятал? Делать мне нечего. Такую поганую бабу, Увар, беречь надо. Холить и лелеять. Потом к людям вывести — и главное спрятаться успеть.

— Говори толком, — нахмурился Увар.

— А чего там, — махнул рукой Медный Паук. — Баба она и дура. Ишь, напрямик пошла. Много она на своих двоих нагуляет? Нам её ещё поджидать придётся. Кони-то быстрее скачут.