К Вассе уже подскочил с одной стороны Фатей, с другой — Харлан. Его сыновья подбегали следом. Мужчины оттёрли девушку, встали перед чужаком. За его спиной стали собираться остальные сторожа с заставы.

Напряжённую тишину разрезал пронзительный крик Даки:

— Ольви, нельзя! Ольви, не смей! Сидеть! Сидеть, я тебе говорю!

А потом раздался не то визг, не то вой и к колодцу выбежала волчица. Проскочив между шатрами, она выскочила вперёд и встала, глухо рыча, против чужаков. Те отпрянули, схватились за оружие. Облитый Вассой, вроде как даже обрадовавшись, что можно отвлечься на что-то понятное, указал рукой на Ольви и бросил несколько резких слов. Потом — на Харлана, а после ткнул пальцем в сторону Вассы и сплюнул. Харлан рванул из ножен меч. Чужак, заулыбавшись, тоже, а потом крикнул что-то — и все сторожа на заставе ощетинились оружием.

Погружённый в свои мысли Юлди сперва ничего не замечал вокруг. Он думал только о своём грехе. Гордыня! Гордыня! Как он был слеп! Как он мог так обманываться! Его разыграли как мальчишку, а он в своей слепоте забыл о смирении…

Шок был настолько велик, что монах не сразу услышал звон оружия, крики ярости и боли вокруг. А когда услышал…

Только что здесь был мирный лагерь, где одни готовили себе пищу, другие сворачивали шатры, третьи разминались, умывались… словом, обычное утро. Сейчас это было поле боя. Сторожа — это было видно — были готовы к драке. Люди Увара — нет. Их оттеснили к телегам, на которых и под которыми сгрудились женщины и дети отряда. На земле лежали раненные и… убитые? Вон Никлос, Кобо… Матьяс… Ильз… У Ильза из груди торчит чернопёрая стрела. Монах опустился на колени, воззвал к Заступнику, прося его о милости для павших товарищей. Подобрал топорик, который выпал из рук Матьяса и уже хотел было присоединиться к сражению, но над разорённым лагерем внезапно прозвучал пронзительный голос Даки:

— Орлэ-хатун! Орлэ-хатун! Хей! Хей!

Остальных слов Юлди не понял, но чужаки, видимо, разобрали. Умерили свою прыть. Снова непонятные слова, мужской голос и — в отдалении стук копыт.

Крик ярости. Юлди заслоняли шатры, он обошёл ближайший, сжимая в руках топор, осторожно выглянул. По степи мчался всадник в пёстром кафтане людей Увара и с синим шарфом на шапке. Юлди высунулся дальше и наткнулся взглядом на чужака в железном доспехе поверх стёганой куртки. Чужак указал на топор в руках монаха, а потом ткнул в землю. Это было понятно без слов. Юлди поудобней перехватил оружие и двинулся к противнику. Тот засмеялся, обнажая кривые зубы. Меч доставать не стал. Юлди всё никак не мог перехватить его взгляд. Чужак как будто смотрел за спину монаха. А потом на Юлди обрушилось небо и всё заполнила беспроглядная темень. Монах потерял сознание.

Врени сама не знала, как осталась жива. Когда начался бой, она отступила, затаилась между шатрами. Войлочные, чужие, даже против солнца не показывали, кто за ними прячется. К ногам прижалась малышка Ольви, всё ещё в зверином обличьи. Волчица дрожала всем телом и поскуливала от страха.

Вдруг совсем рядом раздался хлёсткий удар, за ним ещё и ещё. Правый шатёр упал. За ним стоял чужак с верёвочной петлёй в руках. Он не спешил. Чуть дальше — лучник. Оба ухмылялись. Первый чужак, повыше ростом и чуть лучше одетый, сделал повелительный жест и что-то сказал. Врени покачала головой и показала пустые руки. Высокий чужак повторил своё движение. Цирюльница догадалась, он требует, чтобы она оттолкнула Ольви и дала себя связать. Волчица завыла, выгнулась… рядом с Врени тряслась со страха маленькая девочка. Чужаки сплюнули, потом снова заухмылялись. Чего они хотели? Просто убить? Или замучить до смерти? Одного не было в их взглядах: жизни. Врени поняла, что надо спешить. Она снова показала чужакам пустые руки, обняла девочку, а потом вытащенной из рукава бритвой перерезала бедняжке горло.

— Ego dimittam te[56], - сказала цирюльница на церковном языке. Теперь душа малышки Ольви свободна от этого мира. Высшая посвящённая может открыть дорогу пленникам этого мира прочь, туда, где больше никогда не будет ни боли, ни страха, ни ухмыляющихся чужаков. Она едва успела закончить фразу, как ей в сердце влетела чернопёрая стрела. Врени получила своё Освобождение.

Юлди очнулся в невысоком войлочном шатре, где едва могли уместиться двое. Болела голова. Болела спина. Было темно и душно. Он пошевелился и, как ни сдерживался, застонал.

— Хей! — прозвучал рядом незнакомый надтреснутый голос. Потом пошли непонятные слова на чужом языке. Юлди устало прикрыл глаза.

— Я тебя не понимаю, — медленно сказал он на наречии Харлана. Потом постарался проговорить это так, как говорили в Дарилике. Монах успел заметить, что в Дарилике пользовались одним языком с Харланом, но многие слова произносили совсем по-другому. — Не понимаю.

— Хей! — чему-то обрадовался человек и потряс Юлди за плечо. Монах снова открыл глаза. В полумраке шатра он смутно видел редкие седые волосы, белую бородку, торчащую вперёд как клюв. Старик растопырил пальцы и показал Юлди. Потом убрал. Потом снова показал.

— Вижу, — догадался Юлди. Потом кивнул. Затылок заломило чудовищной болью.

— Хе-хей! — покачал головой старик.

Он отошёл от Юлди, высунулся из шатра и что-то крикнул. Потом вернулся с плошкой, которую сунул под нос монаху. Пахло какими-то незнакомыми горькими травами. Юлди с трудом сел и взял плошку. Старик показал, что её надо выпить. Юлди покачал головой и вернул плошку. Старик рассердился.

— Джурон-хакан! — сказал он, указывая на выход из шатра, потом сделал такие же рубящие движения, как недавно Фатей. Снаружи, как сейчас понял монах, доносился шум. Обычный шум военного лагеря.

Старик указал на себя, потом на Юлди. Повторил рубящие движения и снова пихнул плошку в руки монаху.

— Пей, — с трудом произнёс старик на языке Харлана. — Плохо будет нет. Пей.

Деваться было некуда. Юлди послушно выпил горький отвар. В голове прояснилось. Старик проследил за изменившимся взглядом монаха и радостно хлопнул себя по коленям. Потом сделал новый жест, мол, ложись. Юлди лёг, но старик был недоволен. Он потряс монаха за плечо. Оказывается, надо было перевернуться. Старик, похоже, был лекарем. Он ощупал спину монаха примерно так, как это делала Врени, ткнул в самое больное место и с удовольствием прислушался к сдавленному стону.

— Хей, — сказал он, сделав Юлди знак, чтобы садился обратно. Заглянул в лицо, как будто искал там ответы на все вопросы. — Здоровье — хорошо?

— Хорошо, — неуверенно согласился монах. Что происходит? Крики, сражение… кто-то ударил его по голове… А теперь — шатёр, старик…

Юлди отстранил старика и попытался встать. Старик толкнул его обратно и затряс бородкой.

— Джурон-хакан! — с угрозой произнёс он и опять указал на выход из шатра. — Плохо!

Потом снова взглянул в лицо Юлди и повторил:

— Здоровье — хорошо?

— Хорошо, — обречённо согласился монах. Что было делать? Снаружи, похоже, полно народу… ничего не стоит отшвырнуть старика, но что дальше? Смерть? Пытки? Он внезапно понял, что боль в спине, которая сделалась уже привычной, отступила. Осторожно подвигался, попытался нагнуться.

— Хорошо! — обрадовался старик. — Здоровье — хорошо!

Лекарь. Очень хороший лекарь, который в два счёта сделал то, что не удавалось Врени за недели пути. Его похитили, чтобы послать к нему лекаря? Не может быть. Его отбили и послали к нему лекаря? Тогда почему… Хакан. Фатей говорил, так в степях называют князя.

— Увар? — спросил Юлди старика. Тот покачал головой. — Янак? Харлан?

Лекарь только качал головой на каждое новое имя. Потом произнёс:

— Джурон-хакан!

Это могло означать, что кто-то из них — Юлди или старик или они оба — здесь по приказу этого Джурон-хакана.