Мечеслав честно дождался, когда я наберу воду, закрою крышечку и спрячу все обратно в кармашек, после чего поймал мой взгляд:

— Я бы хотел извиниться.

— А? — глупо откликнулась я, застигнутая такой заявкой и серьезностью тона врасплох.

— Я бы хотел извиниться, — повторил Мечеслав. Отложил рюкзак в сторону, взял мои ладони в свои и поднялся, заставляя меня тоже встать прямо, после чего, не отпуская моих рук, продолжил: — За то, что повел себя грубо с тобой. За угрозы и причиненную боль, — он запнулся, прикрыл веки, разрывая зрительный контакт. — За то, что меня не было рядом. Все эти годы. Но я не знал... — он открыл глаза и посмотрел мне, кажется, в самую душу. — Почему ты не сказала мне? Я бы мог защищать их! Год за годом, столетие за столетием, оберегать твою драгоценную кровь. Неужели я так и не стал достойным твоего доверия? Не заслужил знать правду? Зачем? Я просто не понимаю, зачем было мне лгать?

— Я не понимаю о чем ты, — растерянно начала я, и качнула головой: — Я не лгала тебе.

- Но она твоя...

— Нет, — я протянула к нему руки, коснулась его лица. — Не моя. Я говорила ей не давать тебе ее крови, чтобы мы не оказались в этой ситуации. Но она оказалась добрее моих запретов. Я понимаю, почему ты решил, что мы с ней связаны — ты до сих пор помнишь вкус моей крови. И все же, она не мой потомок. Я ничего от тебя не скрывала — мне просто незачем было тебе лгать.

Его глаза — две алые бездны, наполненные желанием верить и сомнением в каждом моем слове. А ведь раньше ты сомневался только в моих решениях, но не словах.

— Я не понимаю, как такое возможно, — прошептал он, утыкаясь мне в лоб своим, скрывая свой взгляд за опущенными ресницами.

— Когда-то очень давно, в прошлой жизни, я дарила свою кровь женщине, готовой дать этому миру дитя. Однажды я расскажу тебе эту историю, родной, но сейчас... — я отступила, едва заметно качая головой.

Но Мечеслав перехватил мою руку:

— Стой!

И что-то в его глазах, чему в человеческой речи нет определения, разбило мое самообладание в дребезги.

Его губы на вкус как теплое серебро, и воздух, кажется, наполняется ароматом ночных фиалок. Я так скучала по этому, простому и понятному ощущению, мгновениям, когда не требуется никаких ответов, потому что вопросы никому не нужны. И это затягивает, поглощает с головой, заставляя желать больше, тянуться за новыми и новыми поцелуями, продлевая иллюзию, сотканную из прикосновений. Дыхание сломалось вслед за разумом, вампир потянул темную спортивную кофту с загорелых под ласковым солнцем плеч.

Нет, нет, нет.

Я оттолкнула его так сильно, что вампиру пришлось отступить на шаг и покачнуться. Сердце бешено колотилось в груди, в ребра билась ядовитая, иглистая паника. Этого не должно было произойти, не должно было случиться. Еще секунду назад я крепко прижималась к его телу, выгибалась под крепкими руками, ловила дыхание меж жарких, слишком откровенных поцелуев. И это воспринималось так, будто я этого хотела, а это просто невозможно. Я зажала рот рукой, вторую выставив перед собой, не желая, чтобы он вообще ко мне подходил. Этот мужчина ломает меня, выворачивает наизнанку, изменяет, выпуская наружу то, чему наружу прорываться совершенно не стоит.

— Милена, я...

Надо же, как четко мы определяем, кто я сейчас. Если бы ты этим еще и не пользовался, сволочь.

— Нет, — я качнула головой, отступая на шаг. — Не надо.

Он выглядел действительно виноватым, даже немного смущенным, но мне было плевать. Я находилась на грани того, чтобы ударить его магией, если он попытается подойти ближе. И плевать, что для этого Варнава должна влить в меня свою силу. Здесь, среди мистической тишины ночи у источника жизни, я была уверена, что справлюсь и без ее помощи.

«Прости» — виновато откликнулось внутри.

— Вы не имели права, — ответила я сразу обоим. — Просто не имели права, — после чего подняла рюкзак и набросила его себе на плечо: — Отвези меня в город.

Да, именно в город. Я не хочу сейчас подпускать этого «человека» к своему дому.

Мечеслав не стал оправдываться. Начинать извиняться заново, пытаться все объяснить.

Обратный путь мы проделали молча, и я старалась держаться шагах в трех от него. А едва мы въехали в более-менее нормальные районы города, я потребовала остановить машину. Находиться с ним рядом воспринималось как сидение рядом с королевской коброй, готовой в любой момент вцепиться в жертву ядовитыми клыками. И в то же время я хотела снова к нему прикоснуться.

Решение пришло неожиданно и отдавало легкой ноткой окончательного безумия. Но это ощущение, страх, что я — уже не я, что с каждой секундой я сама растворяюсь, уступая место другой никак не желало проходить.

Я остановила такси и назвала адрес. Поднялась на нужный этаж и нажала на кнопку звонка.

«Не стоит этого делать. Это не разумно и не совсем этич...»

— Заткнись.

Он открывает дверь достаточно быстро, окидывает меня недовольным взглядом человека, оставившего больного лежать в постели и вдруг обнаружившего его в соседнем городе. Потом его взгляд темнеет.

— От тебя пахнет другим мужчиной. И я даже знаю, каким.

Я шагаю в квартиру, роняю у порога рюкзак и захлопываю за собой дверь.

— Так исправь это.

И целую первой.

А он не находит в себе сил меня остановить.

По закону жанра я должна была проснуться с ощущением тепла и уюта, осознать себя в крепких объятиях мужчины, и далее либо попытаться с негодованием вырваться, либо смущенно запищать. На крайний случай — бессовестно залюбоваться.

Жизнь оказалась куда более прозаичной. Просыпалась я как обычно, где-то в процессе прогрузив память о случившемся, после чего открыла глаза и узрела начальника спящим на другом конце кровати, как это свойственно простым людям — в комфорте одиночества, а не с онемевшей от долгого на ней лежания женщины рукой. Только и всего, что волосы больше обычного растрепаны, да лицо умиротворенное.

Тут бы мне полагалось воспылать раскаяньем и сбежать малодушно, пока он не проснулся, вот только бегать от проблем я не привыкла. С раскаяньем проще — оно действительно было. Или это просто разочарование в себе? Запаниковала, сломалась, сдалась. Один опрометчивый поступок, продиктованный испугом, и то, что строилось несколько лет — разрушено, и уже не починишь. Чтож. Будем учиться жить в новой реальности. Работу другую искать, к примеру. Кто-то скажет, зачем так усложнять, но я... Я, пожалуй, не умею жить с правдой нараспашку. Разучилась уже, за столько лет запертых чувств.

Но все проблемы потом, сейчас стоило в первую очередь нормально позавтракать, и для этого выполнить первый квест нового дня — найти свою одежду. Но с этим уж я как-то да справилась.

Я дожаривала яичницу, когда КириллКирилыч появился на кухне. На нем были домашние темные штаны — гордый в единственности своей предмет одежды, — а взгляд из-под челки (вписать ему в график парикмахерскую, а то эти вот несколько отросших миллиметров делают свое дело) был немного коварным.

— Я думал, что найду тебя здесь в моей рубашке, — опершись плечом о косяк, мурлыкнул он.

— Девушка надевает мужскую рубашку, если встречается с ее хозяином, — раскладывая яичницу по тарелкам, спокойно откликнулась я. — Мы не встречаемся, Кирилл Кириллович.

Смущения не было. Предательски стучащего сердца — тоже. Глядя на него, полураздетого, растрепанного ото сна, и помня сегодняшнюю ночь, я думала о том, что увольняться нельзя, ибо кто ж его нормально кормить тогда будет? Будет завтракать пиццей и обедать пончиками, а ужинать так вообще коньяком.

— О, я снова Кирилл Кириллович, — мужчина ухмыльнулся, но взгляд стал цепким.

— Это был всего лишь секс, — я спряталась за открытой дверцей холодильника, добывая из его недр пачку сока. — И поскольку он больше не повторится, я бы хотела, чтобы вы не придавали ему большого значения.