Блейк засмеялся.

— Не совсем так, я создаю проект и контролирую строительство на каждом этапе, но строят другие люди, — объяснил он. — Вернее всего будет сказать, что это моя команда построила здание.

— Но тебе было восемнадцать лет! — удивлялась я. Меня в восемнадцать лет не подпускали к семейному бизнесу, меня и сейчас не хотят там видеть.

— Я создавал проекты и раньше, еще когда учился в школе, но здание Джиэй — первое, которое было возведено и воплощено в жизнь.

Мне хотелось еще немного осмотреться в его кабинете, а после мы вернулись на первый этаж.

Я изучала гостиную, когда дойдя до небольшого трюмо из белого дерева, заметила фотографию. Она была похожа на ту, что стояла в комнате в особняке в Аспене. Блейк и незнакомая мне девушка. Сейчас, когда я могла рассмотреть ее ближе, я поняла, что незнакомка была молода, но все же выглядела старше Блейка лет на десять.

— Если хочешь спросить, то спрашивай, — донесся его спокойный голос из-за моей спины.

Я оглянулась на него через плечо и рискнула:

— Эта девушка, кто она?

На мгновение он замер, видимо раздумывая, как ответить на мой вопрос.

— Моя мама Стэфани, — ответил он.

Мама? Но ведь она слишком молода, чтобы быть его матерью.

— Я думала твою маму зовут Елена?

Блейк усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли веселья, только злость.

— Я благодарен Елене, во мне ее ДНК и она подарила мне жизнь, но я не могу назвать ее матерью, — выплюнул он. — Со Стэфани у меня нет кровного родства, но она боролась за то, чтобы быть моей матерью. Поэтому она моя мама.

— Боролась? О чем ты? — спросила я, наблюдая, как светлеет его лицо, когда он говорит о ней.

— Мне было семь, и я не до конца понимал, почему моя семья распалась и почему на место Елены пришла Стэфани. Я обвинил во всем ее, мою мачеху. Не Елену, не отца, а Стэф. Она пыталась понравиться мне, а в ответ я пытался выжить ее любыми способами.

Мое сердце сжималось от каждого его слова. Воспоминания вызывали на лице Блейка улыбку, но в темных глазах была печаль.

— Сначала это были маленькие шалости, я мог огрызнуться, окатить ее водой из водяного пистолета. Но однажды, она уснула в гостиной на диване и у нее были длинные красивые волосы, которые она очень любила, и которые любил отец. И я облил ее волосы клеем. От красивых локонов ничего не осталось, они слиплись в один большой комок и приклеились к подушке.

— О боже, — охнула я.

— Ей пришлось подстричься почти на лысо. Отец был вне себя от гнева, он так кричал, он собирался отправить меня в специальную школу для проблемных детей. Я помню, что испугался этого, но больше всего, меня съедало чувство вины перед Стэфани. Она не ругала меня, она просто была разочарована, — сказал он. — Я помню, как плакал ночью в своей комнате, и она пришла ко мне. Я не хотел с ней разговаривать, но не потому, что злился,  а потому, что мне было очень стыдно. Но она сказала, что не обижается на меня, и с такой прической ей даже больше нравится. Так ее глаза выглядят ярче.

Я была до глубины души поражена его историей. Выходит Стэф заменила ему мать и относилась к нему лучше, чем кто-либо в этом мире. Блейк не был таким же недолбленым ребенком как я, потому что с ним была Стэфани.

— Она сказала, что волосы отрастут. Я помню, что был так расстроен, что вскочил с постели, обнял ее и расплакался. Она не ожидала этого, но подхватила меня и прижала к себе. Она не оттолкнула, меня, — грустно сказал он. — Я не нужен был родной матери, но чужая женщина приняла меня с моим отвратительным поведением. Этой же ночью я пошел в свою ванную комнату и ножницами срезал себе волосы с головы.

— Блейк…

— Стэфани расстроилась из-за этого. А я все больше корил себя, и пообещал себе не расстраивать ее, но делаю это снова и снова. Делал, — поправил он себя.

У меня внутри все похолодело. Было ясно, что Стэфани с ним уже нет.

— Меня не отправили в специальную школу. Но Стэф предложила пойти к человеку, который сможет помирить нас. И мы стали ходить к психологу. И только когда я учился в университете, я узнал, что отец правда собирался отправить меня в эту школу, но Стэф отговорила его.

Я не знала, можно ли спросить его о таком. Не расстроится ли он сильнее, не разозлится ли. Но все-таки решила.

— Что сейчас со Стэф?

Он оторвал взгляд от фотографии и взглянул на меня. Сейчас передо мной стоял маленький потерянный мальчик. В его глазах был протест, словно он понимал, о чем я хотела спросить на самом деле. Я хотела узнать, когда умерла Стэф, но спросила по-другому, чтобы не казаться бестактной.

Вдруг его взгляд переменился, стал мягче, и Блейк сказал.

— Она умерла. Мне было тогда пятнадцать лет. Несчастный случай, — добавил он. — И я впервые говорю об этом вслух.

— Мне жаль, — покачала головой я, едва сдерживая слезы.

— Я думал, что если сделаю это, скажу, что она мертва, то все станет правдой. Мне нравится думать, что она в очередной раз решила объехать весь свет. Посетить все страны. Покорить Эверест. Я хочу верить, что как только она закончит свое путешествие, сразу вернется. Но она не вернется никогда.

Я не могла контролировать это, слезы ручьем лились из моих глаз. Каково человеку, которого в детстве бросила мать? Что чувствовал Блейк, когда понял, что женщина, которая пришла в его семью и стала для него новой матерью, вдруг умерла? Сразу два удара судьбы в жизни маленького мальчика.

— У нее было большое сердце, — всхлипнула я.

— Самое большое, — прошептал он, смотря на фотографию. — Я ни разу не был на кладбище, — хмуро бросил он. — Просто не мог побывать там, и не знаю, смогу ли когда-нибудь.

— Если тебе пригодится спутник, — утерла я слезы пушистым рукавом халата, — ты всегда знаешь к кому обратиться.

Это все, что я могла для него сделать в этой ситуации.

— Спасибо, — улыбнулся Блейк.

Раздался звонок его входной двери, и он пошел открывать, а я еще пять минут стояла у фотографии его мачехи. Кажется, я начала понимать, почему Блейк такой, он отрицает любовь, потому что все, кого он когда-либо любил в этой жизни, покинули его, забрав с собой часть детской души.

Джоанна

Утром, встав с постели, я первым делом накинула на голое тело халат. Блейка не было, стояла тишина.

Странно, он же обещал отвезти меня на работу. Может у него срочные дела?

Я огляделась. По всей комнате были разбросаны следы нашего с ним ночного преступления. Вернее нескольких преступлений. Одеваться для ужина не следовало, потому что совсем скоро мы снова оказались нагие и в кровати.

Мои трусики были у самого окна, толстовка и джинсы небрежной кучкой валялись у кровати, а совесть, бог знает, где моя совесть, должно быть я оставила ее где-то у входной двери.

Вчера Блейк доверил мне свою тайну, то, что я почти уверенна, он не делил ни с кем, поэтому я не могу обманывать его дальше. Я скажу ему все вечером.

Забежав в ванную комнату, я включила воду, чтобы почистить зубы, одновременно оглядывая себя в зеркале. Волосы были спутаны пальцами Блейка, лицо было бледным, а губы припухли от его поцелуев. Что ж, хорошо, что он не имеет привычки оставаться со мной в постели в момент моего пробуждения, иначе мне пришлось бы показаться ему в таком виде. А это утреннее пугало в зеркале его точно напугает.

Ладно, сначала найду что-нибудь перекусить в его холодильнике, а потом душ.

Промыв щетку от остатков пасты, я вернула ее на место и пригладила волосы руками.

Живот заурчал, посылая неприятный спазм куда-то вверх. Надо же, так сильно хочу есть, что брежу: кажется, что пахнет панкейками.

Спустившись на первый этаж и минуя гостиную, я прошла в кухню и замерла как громом пораженная.

Черт!

На столе был заварен чай, зеленый, как я люблю. В тарелке клубника, от которой я тоже не отказалась бы, а за плитой Блейк, в одних черных хлопковых штанах, низко сидящих на бедрах, готовил панкейки. И я с гнездом на голове, бледным лицом, да и мягко говоря, не в форме, спасибо, что хоть зубы почистила.