ФИЛИН И ЧИЖ В лесу Соловушко зарей вечерней пел, А Филин на сосне нахмуряся сидел И укал что в нем было мочи, Как часовой средь ночи. «Пожалуй, дядюшка, голубчик, перестань,— Сказал Чиж Филину,— ты Соловью мешаешь». — «Молчи, дурак, молчи, ты ничего не знаешь. Что Соловей твой? Дрянь! Ну так ли в старину певали? И так ли молодцы из нас теперь поют?» — «Да кто же? Соловья мы лучше не слыхали, Ему здесь первенство все птицы отдают». — «Неправда! Он поет негодно, вяло, грубо, А хвалит кто его, несет тот сущий бред. Вот Ворон, мой сосед, Когда закаркает, то, право, сердцу любо! Изряден также черный Грач: Хоть мал, а свил гнездо под крышкой храма славы! Кукушкин на кладбище плач Нам тоже делает забавы. Но Сыч! Вот из певцов певец! Его брать должно в образец: Кричит без умолку, прекрасно! Скажу пред всеми беспристрастно, Что нет здесь равного Сычу... Зато я сам его учу!» ГОРЛИЦА И МАЛИНОВКА «Позволь сказать тебе, сестрица: ты чудна,— Так Горлица одна Малиновке-певице говорила,— Ты никого еще в лесу не полюбила. Что ты монахиней живешь И только от утра до вечера поешь? Хоть петь и весело, а, право, веселее Весною жить сам-друг. Ах, поцелуй один всех песен мне милее! Послушайся меня, мой друг: Жить надобно для наслажденья; Возьми любовника».— «Спасибо за совет,— Сказала скромно ей Малиновка в ответ.— Мне скучно быть без упражненья, Я быть свободною хочу И счастлива сама собою». — «Прощай же, бог с тобою! Пой на просторе ты, я к Голубку лечу». При сих словах они расстались И долго, долго не встречались; Но наконец, лет через пять, Увиделись опять. Кокетка Горлица уж очень устарела, Потух в глазах огонь, чуть ноги волокла. Малиновка с трудом узнать ее могла. «А, здравствуй, милая! Что так ты похудела? — Спросила у нее она.— С дружком ты здесь или одна?» — «Одна,— ей Горлица со вздохом отвечала.— Ты видишь, какова я стала! Кому теперь меня любить? Мне платят за любовь лишь смехом да презреньем. Куда несносно старой быть». — «А мне так песни утешеньем На старости моей»,— Малиновка сказала ей. «Неужли и теперь ты петь не перестала?» — «Я спала с голоса давно, Но слуха я не потеряла; Так слушаю других, а это всё равно». О, как полезны нам искусства и науки! Счастлив, кто в юности к занятиям привык: И в самой старости не чувствует он скуки. Пусть, сил лишась, старик Не может более с успехом сам трудиться, Но дарованием чужим он веселится. ДВА ЧЕЛОВЕКА И КЛАД Бедняк, которому наскучило поститься И нужду крайнюю всегда во всем терпеть, Задумал удавиться. От голода еще ведь хуже умереть! Избушку ветхую, пустую Для места казни он поблизости избрал И, петлю укрепив вокруг гвоздя глухую, Вколачивать лишь в стену стал, Как вдруг из потолка, карниза и панели Червонцы на пол полетели, И молоток из рук к червонцам полетел! Бедняк вздрогнул, остолбенел, Протер глаза, перекрестился И деньги подбирать пустился. Он второпях уж не считал, А просто так, без счета, В карманы, в сапоги, за пазуху наклал. Пропала у него давиться тут охота, И с деньгами бедняжка мой Без памяти бежал домой. Лишь он отсюда удалился, Хозяин золота явился. Он всякий день свою казну ревизовал; Увидя ж в кладовой большое разрушенье И всех своих родных червонцев похищенье, Всплеснул руками и упал,— Лежал минуты две, не говоря ни слова; Потом как бешеный вскочил И петлею себя с досады удавил, А петля, к счастию, была уже готова. И это выгода большая для скупого, Что он веревки не купил! Вот так-то иногда не знаешь, Где что найдешь, где потеряешь; Но впрочем, верно то: скупой как ни живет, Спокойно не умрет. ГОРА В РОДАХ Родами мучилась Гора; Земля вокруг дрожала. Бедняжка простонала С полудни до утра; Расселась наконец — и родила мышонка! Но это старая, все знают, побасенка, А вот я быль скажу: один поэт писал Не день, не два, а целый месяц сряду, Чернил себя, крестил, марал; Потом, друзей созвав, пред ними прочитал... Шараду. |
