Микола Тюрин поутру

    Чинил дыру

    В прогнившей крыше

И только что, взобравшись выше,

Сесть на конек хотел верхом,

Как поскользнулся ненароком

И, вниз свалившись кувырком,

    О частокол огрелся боком.

На крик народу собралось.

Жена исходит в диком вое:

    «Ды на ко-го ж...»

                                 «Не вой ты... брось!»

«Эх, братцы, горе-то какое!»

«Гляди: прошло колом наскрозь!»

Придя в себя, бедняк Микола

Взмолился горько: «Братцы... ой!..

Сымите... братцы... с частокола!..»

«Чичас приедя становой,—

Уж потерпи, голубчик, малость!»

«Уж потерпи!»

                          «Ой... братцы... ой!..»

«Чичас приедя... Эка жалость!..»

«Ды на ко-го ж ты нас...»

                                     «Постой!

Тьфу, Груша, ты-то хоть не вой!»

«Ды на ко-го ж...»

                            «Ой... братцы... ой!..»

«Чичас приедя!.. Слышь, Микола?

Никак нельзя без протокола!»

«Уж потерпи!»

                       Мужик терпел...

Терпел... Под вечер захрипел,

Уставил мутный взор на Грушу,

Икнул... и отдал богу душу!

              Сысой Сысоич, туз-лабазник,

Бояся упустить из рук барыш большой,

Перед иконою престольной в светлый праздник

              Скорбел душой:

«Услышь мя, господи! — с сияющей иконы

Сысоич не сводил умильно-влажных глаз.—

Пусть наживает там, кто хочет, миллионы,

А для меня барыш в сто тысяч... в самый раз...

Всю жизнь свою потом я стал бы... по закону...»

Сысоич глянул вбок,— ан, возле богача

Бедняк портной, Аким Перфильев, на икону

Тож зенки выпялил, молитвенно шепча:

«Пошли мне, господи, в заказчиках удачу...

        Последние достатки трачу...

Чтоб обернуться мне с детишками, с женой,

        С меня довольно четвертной...»

Купчина к бедняку прижался тут вплотную,

        От злости став белей стены:

«Слышь? Лучше замолчи!.. На, сволочь, четвертную

        И не сбивай мне зря цены!»

   В далеком-предалеком царстве,

      В ненашем государстве,

      За тридевять земель

                 Отсель,

Средь подданных царя мудрейшего Тофуты

   Случилось что-то вроде смуты.

   «Разбой! — кричали все.— Грабеж!»

   Шли всюду суды-пересуды:

   Порядки, дескать, в царстве худы,

   Насилья много от вельмож!

                 Одначе

Хоть бунтовали все, но в общей суете

                 Верх брали те,

   Кто посильней да побогаче:

         «Чем лезть нам, братцы, напролом,

Нарядимте послов — Тофуте бить челом;

Проведавши от них о нашей злой обиде,

   Царь нас рассудит в лучшем виде».

Но то ли сам дошел, то ль, расхрабрясь от слов

Вельможи главного, злодея Протоплута,

          Не допустил к себе послов

       Мудрейший царь Тофута:

«Нелепо,— молвил он,— мне слушать их, занé

Все, что известно им, известно также мне,

   А ежли что мне неизвестно,

О том им толковать подавно неуместно!»

Но черный люд не сдал: боролся до конца,

Пока не выкурил Тофуту из дворца.

И что же? Не прошло, поверите ль, минуты,

Как власть отбитую народом у Тофуты,

Присвоили себе все те же богачи,

Да так скрутили всех, хоть караул кричи,

У бедных стали так выматывать все жилы,

   Как «не запомнят старожилы».

      Пошел в народе разговор:

         «Попали мы впросак!»

         «Того ль душа хотела?»

   «Эх, не доделали мы дела!»

«От богачей-то нам, гляди, какой разор!»

                 Потолковали,

                 Погоревали

   И богачей смели, как сор.

   Жизнь сразу вышла на простор!

   Я в этом царстве жил недавно.

   И до чего живут там славно,

   На свой особенный манер!

Как это все у них устроено на месте

И с применением каких геройских мер,

Вы этого всего нагляднейший пример

В Коммунистическом найдете манифесте.

          Псой — оборотистый мужик,

          Когда-то лавочник был местный.

          Теперь он просто ростовщик

                    И плут известный.

          Путь у него к наживе прост:

          Паук пускал деньжатки в рост.

          Росли деньжатки помаленьку.

Опутал мироед родную деревеньку,

          Потом — соседнюю, потом —

          Округа целая ограблена плутом!

          Люд бедный стоном стонет,

          А Псой в довольстве тонет:

С спокойной совестью и без больших хлопот

Переливает знай в рубли народный пот.

          Там урожай хорош ли, плох ли,

          А Псою то и это впрок:

          Содрав положенный оброк,

Псой крестится: «Не я б, так все б кругом подохли!»

Но под конец он так прижал всю бедноту,

          Что стало ей невмоготу;

Ввалилися к нему голодные солдатки:

«Ты, дьяволов ты сын, съел наши все достатки!

Нет на тебя, на пса поганого, ружья!

Вот погоди ужо, придут с войны мужья!»

Вцепиться в бороду готовы бабы Псою.

          Псой перед бабами — лисою:

«Спасибо, милые, за добрые слова.

Вот благодарность мне, я вижу, какова.

Такого ли от вас я чаял воздаянья

          За все мои благодеянья?

Мужьями мне грозить? — Не страшно. Я не трус.

                    Придут — там будет видно,

                    Мне, главное, обидно,

За что вы на меня?» — Наговорив турус,

Псой выпроводил баб и в первую же ночку,

С собою прихватив сундук, жену и дочку,

          Удрал,— куда? — бог весть.

          Сумел следы заместь.

В собрание одно на днях попав случайно,

          Был удивлен я чрезвычайно.

Псой объявился тут. Растрепанный и злой,

          Кричит: «Долой! долой!»

Бранит большевиков и чем-то их стращает,

          Эсеров очень восхищает.

Интеллигентики от Псоя без ума:

Вот, дескать, мудрость где народная сама!

          А то скрывают, крохоборы,

Что мироед у них пришел искать опоры!