Иван еще до женитьбы на Варе считался народным лекарем, этим и кормился даже. Переехав в Орвай, занимался лечением только под настроение, когда просили помочь. А просили часто — его знали в окрестных деревнях и ценили. Да и сама Варя лечилась у него. Сумел он поправить ее начавшую сохнуть руку, хотя врачи ничего сделать не могли. Варя вспомнила, как впервые пришла к нему со своей бедой. Для осмотра больных у него была небольшая пристройка. Чистый стол, накрытый светлой пленкой. По стенам развешаны связки разных трав, прикрытые марлей. У рукомойника — душистое мыло, полотенце. Иван засучил рукава до локтя, вымыл руки. Варю попросил раздеться до пояса, осмотрел тщательно, нажимая пальцами на шею, плечи, грудь. Затем предложил ей лечь на маленькую старую кровать, долго прощупывал предплечье, крепко, но осторожно разминал груди. Варя стеснялась, вздрагивала от стыда, что к ней прикасаются мужские руки. «Это ничего, — говорил Иван. — Это пройдет. Не надо меня бояться». А сам поглаживал, мягко массировал молодое, напрягшееся женское тело. Постепенно Варя расслабилась. Лицо ее порозовело. Стало жарко — пот на лице выступил. Громко стукнув дверью, в амбар вошла Марфа, жена Комарова, недобро посмотрела на красную смущенную Варю, зло сказала: «Хватит тебе, Ванька, возиться. Там ешо посетители пришли».
Не обращая внимания на ее грубость, Иван взял со стола два потухших березовых угля и принялся водить ими над Варей, как бы рисуя в воздухе замысловатые фигуры, достал из-за иконы стеклянный пузырек, побрызгал на грудь женщине. Затем принялся выдергивать из пучков, висевших на стене, по одной травинке, завернул в газету:
— Приготовь отвар и принимай три раза в день по наперстку... Болезнь пройдет не скоро. Придется к тебе домой наведаться.... Живешь, говоришь, одна?
— Вот, паразит, — сказала Марфа. — Опять за свое... Ну, наведайся... Можешь потом не возвращаться...
Она схватила ведро из-под рукомойника и выскочила из амбара...
— Откуда ты узнал, что я одна живу? — застегивая кофточку, спросила Варя.
— По глазам узнал, тело твое подсказало... — быстро ответил Иван, как будто заранее предвидел такой вопрос. — А врачи дома чем лечат?
— Какие врачи... У нас только фельдшер. И то теперь в другой деревне живет. Собственного мужа, пустоцвета, не смогла вылечить, он запил, тогда ушла к другому, да и с этим толку нет. Если себе помочь не могут, что же о нас говорить...
— Странно, странно, йок-хорей... — усмехнулся Иван. — Фельдшерица, значит, яловая, а муж пустоцвет, ха-ха!..
— У этого от первой жены есть сын...
— Значит, она сама... Да ей же надо лечиться... Этой фельдшерице помочь можно. Молодая она или в годах?
— Кто? Полина?
— Ну да, Полина, Полина...
— Николаевна... Ей, наверно, чуть больше тридцати...
— Полина Николаевна... — задумчиво повторил Иван.
— Зотова... по новому мужу.
— Зотова — несчастная женщина...
— Твоя правда! Какое это счастье без детей? Пусть муж хоть золотым будет — засохшее не оживит...
— Что, какое засохшее?
— А как же, говорят, будто бы бог женщину наделил детородным узелком и узелком счастья, который запрятал в ее сердце. И если засыхает этот сердечный узелок, то, значит, уже не поможешь. Засохнет тогда и детородный.
— Да, наверно, так и есть, йок-хорей... — согласился Иван. — Очень правильно говоришь. В человеке все едино, все связано, все живое, кровное. Никакое лекарство не поможет этому засохшему узелку. Его оживить надо лаской да любовью. А вот другому узелку может одна хорошая травка помочь. Да и тебе травку приготовлю полезную.
Иван отыскал нужный пучок трав, завернул и объяснил, как заваривать и сколько пить настоя. Дал еще одну траву, чтобы распаренной прикладывать на больное место. Варя хотела было заплатить, но Иван отказался:
— Не надо. Лишь бы помогло. Давай подождем, посмотрим. Навещу я тебя, жди.
Варя пила отвар, мазалась снадобьем. А сама ждала Ивана. Время шло, а он не являлся... Она уже решила забыть его навсегда, но судьба распорядилась по-своему. В гололедицу, поднимаясь на угор, Варя поскользнулась и упала. Нога подвернулась. То ли растяжение, то ли перелом — но ногу пришлось уложить в гипс. Вот тогда-то и пришел Иван, будто почувствовал, что нужда в нем. Пришел уверенно, будто бывал уже у нее и раньше, увидел бедственное ее положение и тут же начал действовать. Принес воды, напоил корову теплым пойлом, которое сам и согрел на печке. А потом стал ее осматривать.
Как и раньше, обнажил грудь, осторожно прощупал, перешел на плечи, шею, ногу больную повыше гипса помял несильно. Пощелкал пальцем по гипсу.
— Как тебя угораздило, Варюха? Неужели костяная нога лучше живой? — погладил белую кожу повыше гипса.
Варя лежала, боясь шевельнуться. Не открывая глаз, тихо спросила:
— Я думала, ты забыл... Как разыскал мой дом?
— Сказал ведь: навещу. Не по своей воле задержался, между прочим...
— Я ждала... Я тебя очень ждала...
Он напоил ее чаем. Запарил в кипятке листья смородины, зверобоя, натер ей грудь, плечи, здоровую ногу. Подул, шепча, на больную.
У Вари во рту пересохло, когда увидела, что он раздевается, лезет к ней под одеяло. Возражать не было сил.
Утром она с ужасом подумала, что теперь он уйдет. Но он остался.
Почему ушел от Марфы? Он обронил мимоходом: «К тебе собирался; она не пускала. Ну и не сдержался, рукам волю дал... Пришлось отбывать за семейный дебош...»
— Ванечка, — прошептала Варя, — Ваня, ты не исчезнешь? Ты не во сне со мной?
— Я теперь не Ваня, не Ванька. Это Марфе-недотепе я был Ванькой... Теперь я — Иван! Поняла? Йок-хорей...
Вместо ответа Варя порывисто обняла его... Сама не верила негаданному счастью. Думала: старой девой останется. И вдруг — мужчина в доме. Муж!
Иван быстро освоился в ее доме, быстро нашел себе дело — благо всегда хватает работы сноровистым мужским рукам в запущенном хозяйстве одинокой женщины.
Варя и сейчас не может понять, почему она сразу поверила Ивану, не сомневалась, что он и потом будет с ней. И кроме того, она уступила порыву, основанному отчасти на благодарности, а отчасти на желании утолить свою женскую тоску с мужчиной, который нравится. Все вместе и стало основой ее покорной и в чем-то безрассудной уступчивости.
Когда они поженились, у Вари тоже не было причин жаловаться на жизнь. Иван был заботливым, работящим, до жены охотлив. Правда, запивал иногда, но что поделаешь, с этим недостатком приходилось мириться. Иногда пил по неделе. Зато потом старался задобрить Варю лаской да работой, на которую буквально набрасывался.
Сейчас же Ивана нельзя было узнать, Варя предполагала, что на него очень подействовало исчезновение Зотовой. Ни работа, ни жена, ни даже выпивка теперь, казалось, не интересовали Ивана. Постоянно задумчивый, даже отрешенный, он часами мог сидеть на крыльце. О чем он думал, Варя не знала. Ей он ничего не говорил, зато часто стал пропадать у Парамона. Может, вдвоем и Полину держали за жену? Потеряли и вот теперь горюют вместе. Обоих в милицию вызывали, Иван даже свидетелем стал в этом деле. А может, они с Парамоном и порешили Полину? Отравить, к примеру, могли. Иван немало таких настоек сделать может. Нет, нет, при чем тут Иван. Парамон — муж Полины, ему должно быть лучше известно, что с ней. Но почему же все-таки так неузнаваемо изменился Иван, как робот какой-то. Вроде и делает все что положено. Работает, говорит, ест, пьет, спит, но все равно будто неживой. Не понимает, что делает, говорит, для чего ест и спит. Но чувствует Варя, постоянно думает о чем-то своем Иван, другой жизнью живет в себе, в душе своей и никого туда не пускает. Поэтому и сжигает сам себя изнутри, хотя внешне безразличный и холодный. Что же носит в себе Иван? Этого Варя не знала, но многое бы отдала, чтобы узнать, очень многое...
За дверью послышались тяжелые шаги. Казалось, что ноги идущего заплетались. Варя разволновалась. Похоже, Иван, но почему так тяжело идет? Неужели к бутылке приложился? Только этого еще не хватало. Варя вздрогнула, и тут же этот нервный импульс резкой болью отозвался в пояснице.
