— Нет, Лавров, как и был, начальник райотдела, а Дедюхин теперь в уголовном розыске.
— Понял, понял, как не понять, — прищурился Комаров. — Стал, значится, толстым, как у нас говорят о больших начальниках.
— Да, он в уголовном розыске.
— В уголовном? Самый головной теперь, всему этому розыску голова.
— Да, начальником назначили.
— И розыск тот, как я понимаю, в милиции всей тоже головной, важный самый. Так ведь у вас?
— Может, и так...
Егоров понял, что Комаров расположен к долгому разговору, — и не стоять же им так во дворе, он пригласил в избу:
— Разносолов нет, но чаем угощу.
— Для знакомства, хорошего разговора годится и чай, — глаза Ивана просветлели. — Я ведь шел к свояку, думал в чем-нибудь подсобить. Руки у меня работящие, инструмент хороший. — Он похлопал по блестящему лезвию заткнутого за пояс топора. — У Зотова ведь сад большой. И как он запущен... И в огороде, смотрю, полный беспорядок. Да-а... Какое хозяйство забросил... — проговорил Комаров, глядя в сторону сада.
— Что-то вроде растет. Мне Парамон Степанович сад показывал, но бегло.
— Значится, Зотов приходил и показывал? — спросил хрипло Комаров.
— Да, приходил. Ключи от дома оставил, кое-что из вещей.
— Какие ему теперь вещи после такого горя... Куда делась бедная женщина — ума не приложить. Нового-то ничего неизвестно, Павел Евдокимович? Вы заниматься этим будете? — Комаров, суетливо поглядывая по сторонам, подошел к садовой калитке. — Зарядка по утрам — это хорошо, но вот куда бы силы приложить вместо зарядки, Павел Евдокимович. Яблоки у них — очень хороший сорт. Саженцы мои, Полина сама просила, очень уж по вкусу ей пришлись. И родятся хорошо, всегда целыми мешками яблоки собираем. Даже свинью подкармливаем. Излишки. А какие вкусные — во рту тают. Вот эти яблони, скоро плоды будут давать. Конечно, если руки, старанье... Полина сама очень любила заниматься садом. Так как, говорите, ее дело?
Егорову уже начал надоедать назойливый гость. Он обдумывал еще первый вопрос Комарова: правда ли, что уголовный розыск в милиции самый головной, большой? И в самом деле, как просто, оказывается, можно объяснить эти слова — уголовный розыск, уголовное дело, уголовное законодательство, уголовно-процессуальное право. Во время учебы в школе милиции он привык к этим специальным терминам и не задумывался об их значении, понимая их по сути. Но, видимо, нужно уметь объяснить все то, что содержится в этих понятиях, простым и ясным языком, найти подходящее сравнение, как это сделал для себя Комаров. Именно такие слова искал Егоров, чтобы рассказать об уголовном розыске, а его собеседник интересуется уже делом Полины, да и то, наверное, в связи с садом. Ему непременно нужно знать: надолго ли здесь обосновался милиционер и намерен ли он заниматься садом.
«Так, яблони в саду его, сам сажал и беспокоится теперь, как они, не захиреют ли? Кто за садом ухаживать будет? А хозяйка сада, жена Зотова, говорят, пропала, потерялась. Ее искать надо, а как искать, где? Моя это теперь работа. Раньше-то этим, видимо, прокурор занимался и свояк Комарова Дедюхин. Ну вот, кое-что и проясняется. В райотделе ничего толком и сказать не успели. А вообще семейное дело — темный лес: ссорятся, мирятся, разводятся, сходятся снова. Недаром говорят: «Муж и жена — одна сатана». Грубовато, но в общем-то верно. Но почему все-таки Комаров так волнуется? Какие у него дела с Зотовым и его пропавшей женой, кроме сада? Может, яблони собирается обратно пересаживать себе?» — так молча размышлял Егоров, даже не слушая, о чем говорит ему Комаров.
Но его молчание, как видно, не обижало последнего. Он и не ждал ответов на свои вопросы и, казалось, задавал их больше для себя, мыслил вслух, развивал таким образом содержание беседы, выстраивал ее направление.
— Заходите в дом, Иван Макарович, за чаем поговорим, — распахнув дверь в сени, Егоров пропустил гостя вперед.
Комната, в которую вошли мужчины, носила следы самого первого освоения ее новым хозяином. Стоящая у двери кровать застелена зеленым шерстяным одеялом, на котором попросту, без накидки, как это принято в гостиницах, положена подушка.
Стол накрыт газетами. На стуле около стола висит милицейский китель. У окна на скамейке — раскрытый чемодан. В нем беспорядочно сложенная одежда. Егоров ночевал здесь в первый раз. Утром он достал спортивный костюм со дна чемодана, переворошив его содержимое. Но не только это отметил про себя Комаров. Егоров, как видно, вчера или уже «обмывал» квартиру, или угощал провожающих... За перегородкой на столе неубранная посуда, пустые бутылки, остатки еды. Отодвинув все это в сторону, Егоров поставил на освободившееся место электрическую плитку, а на нее зеленый чайник с водой.
— Есть и газовая плитка, но баллона нет. Приходится пока так стряпать, — объяснил Егоров.
— К баллону хозяйка нужна, — рассмеялся Комаров. — Помоложе да порасторопнее...
— Невеста еще на вершине елки сидит, как говорят, отсюда не видно... Вот с учебой разделаюсь, тогда подумаю...
— Учитесь-то по своему делу или вообще? — уточнил Комаров, придвинувшись к столу и кладя на него локти. — В университете или в самой академии?
— Какая еще академия? По своему же делу — в Харьковской школе милиции. Два года осталось.
— Время пройдет быстро, не заметишь как. А без жены, йок-хорей, хорошего мало. Но а если повезет — тогда совсем отлично. Будет рядом верный человек, во всем помощник. Хотя бес их поймет, этих баб... У Зотова вот Полина с образованием, умная была, а жили не дружно, частенько баталии между ними проходили крупные, помалу постоянно велась гражданская война, йок-хорей. Теперь вот она или в бегах, или пропала...
— Значит, воевали, говорите. — Егоров, заинтересованно глядя на Комарова, пересел напротив него и тоже облокотился.
— Да, неважно жили, как кошка с собакой, те иногда еще ладят меж собой. Но я, значится, это говорю к слову, без умысла, в милиции это известно. И Парамон это признавал — его же долго таскали. И Серапионыч разбирался. Если сейчас он стал главным в уголовном, значится, еще придется разбираться — женщину-то не нашли еще, стало быть, и дело не закрыто. Так ведь у вас это называется? Да еще уголовное ли, головное ли там...
— А занятно вы мыслите «уголовный — головной»... — улыбнулся Егоров. — Впрочем, вы близки к истине: в старых юридических книгах говорится, что виноватый в уголовном преступлении сам подлежит смертной казни, то есть должен лишиться головы. И современные законы иногда предусматривают такое наказание.
— Наверное, так и надо. Посягнул на жизнь человека — сам отвечай, иначе все пойдет наперекосяк. Народу-то сколько кругом, есть и лихие люди, что говорить. И Полина не просто так пропала. Может, в городе пришлось встретиться с одним из таких вот лихих. Женщина она красивая, для многих приманка, но с норовом. Может, за норов и поплатилась, кто знает... Вот тебе и уголовное дело. Долго ли умеючи!
— Думаете, так могло произойти, — заинтересовался Павел, уже профессионально захваченный разговором.
— Да ничего я не думаю, просто говорю, что могло быть. Жалею Полину, удивляюсь, что до сих пор все тянется. Если что не так сказал, виноват, но переживаю, честно. А может, известно что, скажите уж, не томите?
Комаров на мгновение поднял взгляд и в упор поглядел на Егорова, внимательно и остро.
— Пока новостей нет, ищем, Иван Макарович. У вас, может, еще какие соображения по этому делу есть? Поделитесь, мне это нужно.
— Смотри-ка, уж не вздумали вы меня привлечь? Или я, сам того не замечая, как у вас говорят, уже начал расследование.
— Все может быть... А вы подали хорошую мысль. Мне, Иван Макарович, помощники очень будут нужны. Особенно здесь, на новом месте. К тому же вы, как видно, не совсем посторонний для милиции человек.
— Как так? — вздохнул Комаров.
— О свояке вашем говорю. С такой родней волей-неволей начнешь в дела милицейские вникать. Ну а потом, помогать нам должен каждый. Это даже узаконено, да и по совести правильно будет. Так что подумайте. А сейчас чай пить пора. Крышка-то у чайника почти летает.
