— Какая здесь связь с исчезновением Зотовой? — снова прервал Егорова майор, не дав договорить ему до конца. — Это же совсем другое дело, Егоров, ты все в одну кучу не вали. Мы этим тоже займемся. А сейчас о Зотовой речь...

— Вот именно о Зотовой, потому что как раз все с ней и связано. Именно ей, Полине Николаевне, рассказала Березкина о случившемся на ферме и даже о том, что хочет уехать из колхоза. А Зотова ее успокоила, уезжать отсоветовала, обещала помочь вывести жуликов на чистую воду. Поскольку хозяин на ферме — Парамон Степанович Зотов, наверняка прежде всего с мужем говорила Полина. Вот тогда и поссорились они. Должны были ехать в Шарип вместе, но, как известно, Зотова уехала одна...

— Значит, такая у тебя версия, Егоров, — напористо заговорил Лавров, — из-за неполадок на ферме в семье Зотовых возникает взаимная вражда, в результате которой пропадает, а может, и погибает Полина Зотова. Выходит, что преступник Парамон Зотов, который гуляет на свободе и, между прочим, не просто гуляет, а государству сдает сверх плана мясо, масло. Только что позвонил председатель райисполкома Митрофан Емельянович: колхозу «Мотор» за достижения по производству продуктов животноводства присуждено переходящее Красное знамя. А мы знаем: успехи «Мотора» по животноводству — это Орвайская ферма. И потом... Митрофан Емельянович подчеркнул: это знамя — почет для всего района. Теперь же что получается? Начнем с Зотова, потом и на весь колхоз тень упадет, а там и о районе заговорят соответственно!

Лавров от волнения даже с места привстал, гневно глядя на Егорова. Ответил ему Морозов.

— Версия Егорова может изменить ход следствия. Во всяком случае проработать ее надо. И если найдем нарушения закона, примем меры независимо от того, кому придется отвечать: одному ли Зотову, руководству колхоза или района. Это уж как дело покажет. И не нужно, Эдуард Германович, так волноваться по этому поводу. Для нас закон должен быть превыше всего. Советую вам это не забывать. А пока давайте порассуждаем, могла ли быть убита Полина Зотова, и если да, то почему. Это нам из следственного материала неизвестно. Кто мог быть зол на нее, были ли у нее враги? В день отъезда Полины из Шарипа ее видели здесь, в Лыстэме. Она пыталась найти попутную машину. Но нашла ли ее, уехала ли, куда поехала — таких сведений у нас нет.

До сего времени мы основывались только на показаниях Зотова. Теперь их нужно будет проверить. Найти людей, знающих что-то об этом в Шарипе, еще раз опросить соседей Зотовых в Орвае, поискать что-то и в Чебернюке. Все нужно начинать сначала, собирать материал и потом анализировать его. Вижу, что Павел Евдокимович нащупал важные детали. Их необходимо использовать. Особенно это касается платка Зотовой. Это уже вещественное доказательство. Наша задача — найти, что именно можно доказать, используя этот платок. Думаю, — подвел итоги своих размышлений Морозов, — именно с этого и надо начинать. Давайте поручим капитану Дедюхину и лейтенанту Егорову проработать эту позицию безотлагательно. Если нет ко мне вопросов, все свободны.

— Товарищ майор, а как же я?.. — посмотрел на Лаврова Дедюхин.

— Ничего... Вы вдвоем будете... — майор понял, что Дедюхин не хочет разбираться с родственниками. — Общественность привлекайте.

Егоров вышел на улицу в хорошем настроении. Нелегко ему пришлось на этом совещании, но все, что хотел, он сказал, несмотря на нападки Лаврова. Спасибо, Морозов поддержал. Но главное, он снова с полным правом будет делать то, что сейчас так нужно уже не только ему, не только милиции и другим правоохранительным органам, а в первую очередь тем, кто поверил в него, помогал ему вопреки страху и сомнениям, ломая в себе многолетнюю унизительную привычку рабского подчинения «сильным мира сего».

Парамон Зотов сидит, облокотившись на край стола и подперев голову рукой. Черные волосы взъерошены, тускло и отчужденно смотрят невидящие зеленоватые глаза.

Когда Павел и Морозов зашли в кабинет Зотова, то именно таким предстал он перед ними. Их приход Парамон воспринял как-то безразлично, даже позы не изменил, только кивнул головой, отвечая на приветствие. Так же безразлично стал отвечать на вопросы следователя: Зотов Парамон Степанович, 1939, 17 апреля.

— Вы, конечно, знаете, почему мы снова проводим допрос?..

— Знаю... Обнаружен платок Полины...

— Подождите, не торопитесь, Парамон Степанович, доберемся и до этого. Мне сперва надо узнать о ваших взаимоотношениях с Полиной Николаевной. Как вы с ней познакомились? По любви ли женились? Как жили вместе?

Зотов не поднимал глаз на следователя. Сидел, уставясь в угол комнаты.

— Я не тороплюсь... Она торопит меня... Зовет к себе...

— Кто зовет к себе, Парамон Степанович?

— Так ведь... она... она... Полина...

— Куда же она зовет?..

Парамон не ответил. Егоров с Морозовым недоуменно переглянулись.

Парамон молчит. Глаза его неподвижны. Видно, что мысли его далеко, что он не слышит и не понимает, что хотят от него. И это действительно так. До прихода следователя Парамон говорил с Полиной. Его воспаленный мозг все еще хранит каждое ее слово:

«Ты не бойся их, Парамон. Не таись, прямо скажи, где искать меня. Мне здесь хорошо, спокойно. Знаешь ведь, где я. В саду в Чебернюке под посаженной тобой яблоней. Здесь теперь мой дом. Вы с Иваном подарили его мне. И я благодарна вам за это. Жить было тяжело. И тебе нелегко, я знаю. Но знаю, что любил ты меня, поэтому хочу, чтобы и тебе стало легче. Приходи, Парамон, здесь тебе тоже будет хорошо».

Морозов кашлянул в руку и спросил:

— Парамон Степанович, вы поняли мой вопрос?

— А? — Зотов словно очнулся, выпрямился за столом, осмысленно посмотрел на следователя. — Понял, о Полине вы спрашивали. Любили ли мы друг друга? Да, любили.

— Ну, а как все-таки жили?

— По-разному, вначале жили хорошо, счастливо даже.

— А потом?

— А потом стало плохо, очень плохо...

— Почему? Какой был характер у Полины Николаевны?

— Сперва был хороший.

— А потом изменился, что ли?

— Что изменился, характер, что ли?

— Ну-у, скажем, характер...

— Добрый это был человек. С добрым сердцем... Но иногда очень быстро у нее менялось настроение, проявляла нетерпение, недовольство, капризничала, становилась обидчивой, несговорчивой. Но скоро все проходило. Вспыльчивая была, горячая. Чуть что, сразу, как спичка.

Слушает Егоров и внутренне торжествует. «Прямо на глазах сознается в преступлении человек, говорит о сокровенном, что до этого бережно хранил в душе, не показывая и вида, что причастен он ко всему случившемуся. А сейчас сам уже признается: «Полина была хорошим человеком. Доброй... но и горячей, вспыльчивой была...» Теперь все: была, была... Значит, ее теперь нет. И Зотов знает, что ее нет, потому так и говорит! Тогда куда она делась? Где она? Почему Морозов об этом не спрашивает? В начале допроса Зотов говорил: его торопит Полина, к себе зовет... Куда зовет? Об этом Морозов спросил, но Зотов не ответил. Нужно было обязательно добиться ответа на этот вопрос, — подумал Павел и посмотрел на Морозова, — но ему, наверное, виднее, поседел уже на этой работе».

Как бы подтверждая это предположение Егорова, следователь обратился к Зотову:

— Парамон Степанович, из-за чего вы в последний раз поссорились с женой?

— В последний раз... Не поехал с ней в Шарип. Нужно было готовить отчет. Начали с него, а потом о делах на ферме говорили.

— Та-ак... — промолвил Морозов, заметив замешательство Зотова. — О каких же делах?

Парамон глубоко вздохнул, сделал непроизвольное глотательное движение и кивком указал на Егорова:

— Павел Евдокимович знает... Ему все рассказали...

— Вы это о чем, Парамон Степанович? — не утерпел Егоров, но Морозов прервал его движением руки:

— Я сейчас с вами разговариваю, Парамон Степанович, у вас спрашиваю.

Трудно вздыхая, Зотов медленно, с большими паузами, как бы выдавливая из себя слова, начал рассказывать: телята, фиктивный отчет Березкиной, проверка работы фермы, тетрадь Полины, ее стремление разобраться и наказать виновных, гнев Парамона, их ссора — все это нанизывалось одно за другим, как бусы на нитку, образуя постепенно целое ожерелье неправедных дел, ошибок и поступков, совершенных многими людьми.