— Трудно сказать точно. Но платок у меня из головы не выходит, покоя не дает...

— Значит, и тебе он покоя не дает... Но в нашей работе, кроме ощущений личных и предположений, нужны еще факты, доказательства. Только тогда можно меры принимать. — Павел задумался, затем махнул рукой. — Давай прекратим этот разговор, тем более, что я пока не у дел. А мне сейчас самое дорогое — это твой приход, ты сама, внимание твое и помощь. Ты мне сейчас — чын-сестра[7]. Так ли поняла меня?

— Если сам так чувствуешь, я благодарна, только...

— Знаю, о чем думаешь, — перебил ее Павел. — Видно, пришло время рассказать тебе все как есть.

И Паша начал рассказывать о Вале Тюлькиной, о том, как они познакомились, что чувствовал тогда он, Паша, и к чему привело его это знакомство.

— А теперь начальство и аморалку из-за нее приписывает, — невесело закончил Павел.

— Мне она при Дедюхине сама сказала, что в положении. Вслух сказала, громко. Теперь я понимаю, для чего это было сказано. Она мне сразу как-то не понравилась.

— И все-таки ты ей поверила?

— Нет... Я тебе верила... Сердцу своему поверила, которое и подсказало мне, как поступить. Поэтому я к Варе и поехала платок посмотреть. Так что же ты намерен дальше делать?

— Я же не на службе сейчас, ты знаешь.

— Ну и что ж? Если должности тебя лишат, то правоты твоей лишить не смогут, люди тебе поверили, не один ты, и мужчиной останешься сильным и смелым, каким вижу тебя всегда. А такие мужчины действовать должны, иначе их и любить не стоит.

— Ну, если так говоришь, спасибо тебе, — Павел взволнованно вскочил и заходил по комнате. — Права ты, Лиза, раскис я недостойно, теперь все сделаю, чтобы заслужить твою любовь!

Лиза, улыбаясь, слушала Павла, кивала, а он, окрыленный, готов был свернуть горы...

Егоров собирался бегом одолеть последний пролет лестницы, направляясь в кабинет Лаврова, когда вдруг услышал его голос:

— Молод еще, в руках надо держать, приучать к дисциплине.

«Не про меня ли разговор, — подумал Егоров, останавливаясь. — Ну, если и про меня, что ждать-то. Подумают, подслушиваю. Идти надо».

Накануне Егорова принял министр. Выслушал внимательно, обещал разобраться. Сказал, что встречался с Березкиным, приказал ждать вызова. И вот сегодня Пашу вызвал к себе Лавров.

Побывав у министра, Паша в тот же день встретился с Березкиным и узнал, что собранные им материалы направлены в республиканский комитет народного контроля и в прокуратуру. Задышалось полегче.

Одолев последнюю ступеньку, Павел увидел на лестничной клетке майора с каким-то незнакомым мужчиной. Они курили и разговаривали.

Незнакомец с улыбкой посмотрел на Павла и сказал, обращаясь к Лаврову:

— Молодому да сильному никакая лестница не преграда. Одна нога здесь, другая — там...

— Так и служат иногда, — заворчал Лавров, — так и мимо преступника пробегают второпях. Не про тебя говорю, Егоров, не про тебя, не волнуйся. Это я вообще. Явился? Это хорошо, — майор шагнул к нему навстречу, пожал руку, потом кивнул в сторону своего собеседника. — Познакомьтесь: лейтенант Егоров, участковый инспектор из Чебернюка, тот самый. А это...

— Морозов Анатолий Михайлович, следователь республиканской прокуратуры, — сам представился незнакомец и протянул руку. — Буду заниматься делом Зотовой вместе с вами. Кстати, нового ничего не скажете?

— Нет... Пока все то же.

— Вот именно, пока все то же, — вздохнул Лавров, а затем повернулся к Егорову. — Зайди до оперативки к Дедюхину. Он ждет тебя. Прежде инспектором в Чебернюке был Дедюхин, — пояснил майор Морозову.

Павел молча козырнул. «Быстро министр среагировал, — подумал он, — а меня-то Лавров как участкового представил. Значит, восстановили. Ну что ж, поработаем...»

На оперативное совещание пригласили немногих. Начальник отделения Лавров представил собравшимся гостя из республиканской прокуратуры. Теперь Павел смог рассмотреть Морозова как следует: худой, высокого роста, смотрит внимательно из-под густых черных бровей. А голова седая. Приветливо улыбнувшись, Морозов кивнул головой и поднялся с места, раскрыл довольно толстую папку.

— Здесь, товарищи, известное вам дело, — произнес он, оглядевшись кругом. — Уголовное дело по поводу исчезновения фельдшера из Чебернюка Зотовой Полины Николаевны. Вел дело следователь прокуратуры района Жигалов. Он же закрыл дело, он же прекратил предварительное следствие. Я детально ознакомился с документами. Считаю, что решение товарища Жигалова недостаточно обосновано. Многие важные детали дела нуждаются в дополнительной проработке, уточнении.

Свои замечания Морозов высказывал, все время поглядывая на Павла, давая понять, что именно его в наибольшей степени касается сказанное. Павел записывал: «... не выяснено, в какой одежде и обуви потерялась Зотова. Поэтому поисков ее одежды не было». «Платок» — написал в скобках и подчеркнул Егоров.

«...До конца не проверена такая версия: если Зотова убита, то где убита — в районе Шарипа, в дороге, дома в Чебернюке? Установив это, легче искать убийцу.

...Не завершив строительства, из колхоза неожиданно уехали шабашники. Узнать, все ли строители были на месте, когда исчезла Зотова. Продолжить расследование с привлечением бывшего мужа Полины Назарова и настоящего — Парамона Зотова».

— Принято решение начать новое следствие, — продолжал Морозов. — Создается оперативная группа под моим руководством. В ее составе начальник угрозыска капитан Дедюхин, участковый инспектор лейтенант Егоров... Его и хотелось бы сейчас послушать.

— Для меня все это ново, хотя для тех, кто вел уже следствие, мои факты могут показаться устаревшими, — волнуясь, начал Егоров. — Было сказано об одежде Зотовой. По показаниям Парамона Зотова и по словам медсестры Елизаветы Милосердовой, — Егоров полистал в своем блокноте, — Полина Зотова ушла в белом платке с бахромой. Вместе с Милосердовой они купили такие платки здесь в районе.

— Платок в деле есть. Правильно, продан он в раймаге, — вмешался Дедюхин.

— В деле фигурирует платок Милосердовой, Михаил Серапионович, — обернулся Егоров к Дедюхину. — Но появился и другой такой же платок, у Варвары Андреевны Комаровой.

— Она не Комарова, а Уткина, — поправил Дедюхин.

— Возможно, но живет она с Иваном Макаровичем Комаровым и фактически является его женой, — продолжал Егоров. — Вот у Варвары Андреевны и увидела платок медсестра Милосердова. Обратила внимание потому, что и у нее самой такой же платок. Я провел опознание этого платка в присутствии понятых. Составлен протокол. Платок действительно принадлежит Полине Зотовой.

— Есть ли уверенность в показаниях Милосердовой? — перебил Лавров, пристукнув ладонью по столу. — Как мне известно, Милосердова сама заводит шашни с Назаровым, прежним мужем Зотовой, поэтому и старается отвести от Назарова всякие подозрения. Она может следствие направить совершенно в другую сторону. Вместо того, чтобы заниматься родней капитана Дедюхина, надо было, Егоров, заняться этими взаимоотношениями.

— Вы меня... вы не совсем правильно поняли, товарищ майор, — у Егорова запершило в горле. — Я не о родне говорю. Говорю о платке Полины Зотовой, который оказался у жены Комарова. А чья она родня — это дело другое.

— Егоров правильно говорит, Эдуард Германович, — строго вмешался Морозов. — При чем тут взаимоотношения Милосердовой? Важно, что она опознала платок. Это серьезная улика.

Лавров недовольно завозился на стуле, но промолчал.

— Есть ли еще какие замечания? — повернулся Морозов к Павлу.

Особого желания говорить после таких наскоков Лаврова у Павла уже не было. Но он теперь в группе Морозова. В первую очередь не эмоции, а дело.

— Еще хотел сказать, — осторожно начал Егоров. — Перед уходом Полина с мужем основательно поругалась. Речь шла о неполадках на ферме. Бывшего зоотехника Березкину тогда заставили написать фиктивный отчет о телятах. В него внесли сто три несуществующих теленка, приписали, другими словами. Это уже подлог, да к тому же за этих телят работники фермы получили премии...