— Держи, зятек, может, сердце успокоится, какое-то, видать, горе у тебя...
— Горе, Катюша, ой-й... горе... — с чаркой в руке Иван неторопливо присел к столу. — За что я тебя так люблю, Катюшенька? За доброту и понятливость твою. Я тебя люблю даже больше, чем Варю. И Мишу люблю. Он — хороший человек. Золотой зять, как говорит Варя. И мне золотой свояк.
— Вон идет твой золотой... Пей быстрее. — Катя посмотрела через окно во двор. — Да взбодрись-ка, «золотой» не любит тебя пьяного да раскисшего...
— Верно ты заметила. Я немного уже принял, виноват, Катенька, виноват. А за это спасибо, — Иван быстро выпил и чарку возвратил хозяйке. — Семь бед — один ответ. И за эту чарку с меня спросится, видно.
Капитан Дедюхин в дом входить не торопился. Прошел под навес, присел на чурбан и закурил. Любит он летом сидеть здесь в прохладе. Покурить выходит и зимой. По утрам вместо зарядки колет дрова. Живут Дедюхины в деревенском доме, обогреваются печью. Поэтому дрова всегда нужны. Наверняка мог бы Михаил получить квартиру с удобствами, но не хочет. Они с женой привыкли к своему дому, к месту. Рядом, на краю села небольшой лесок. Тут тихо, спокойно.
Сидит на чурбане Дедюхин, посматривает на сложенные около забора кирпичи, гладкие, как свечи, бревна. Видно, зимовать им под снегом — никак отпуск не дадут, чтобы в дело этот материал пустить. Задумал Михаил поставить баню и перестроить летнюю кухню. И насчет отпуска договорился, когда еще был участковым. Но тут перевод в район, пропажа Зотовой — вот и не стало отпуска, на неопределенное время отодвинулось строительство. А материал лежит, портится понемногу. За зиму отсыреют бревна, да и кирпич потрескается. Нужно что-то придумать. Обязательно. Осенью, если не будет дождей, хотя бы сруб поставить, хотя бы сруб...
— Миша, куда это ты пропал? Вроде пошел к дому, а все не входишь, — послышался голос Кати из сеней.
— Иду, Катя, иду. Решил немного посидеть под навесом. Думаю вот, куда баньку поставим.
— Никак отпуск дали. Вот хорошо! — обрадованная Катя сбежала с крыльца. — Как раз и зять Иван пришел, наверняка что-нибудь посоветует. Он опытный в этих делах, а ты все-таки не плотник, ты милиционер... — звонко рассмеялась Катя.
— Так точно, капитан Дедюхин! — Михаил шутливо отдал честь и щелкнул каблуками.
Катя обняла его, а потом отстранилась, подняв голову, посмотрела в глаза:
— А где обещанный сюрприз, капитан Дедюхин? Ты ведь говорил: пойду в отпуск, будет тебе сюрприз. Где же он, а? — пытается придать своему голосу строгость Катя.
— Сюрприз будет... Когда пойду в отпуск...
— Ах, опять нет отпуска? — разочарованно проговорила Катя, глядя в сторону. — Значит, кому-то отдых на юге у моря, а кому-то одни обещания. А мне эти обещания могут надоесть. Чем ждать твой сюрприз, я сама тебе могу сюрприз сделать: возьму вот путевку да и махну к морю без тебя. Там ни баньку, ни кухню строить не нужно. — И, видя, как меняется выражение лица Михаила, тут же добавила: — Да ладно, шучу я. Уж если о кухне говорить, давай Ивана помочь попросим. Тогда, может, что и выйдет.
— Ну, пошли, пошли, поговорим...
Дедюхин старался показать, что рад приходу Комарова, хотя ситуация с платком Полины и роль в ней Ивана его беспокоили. Но раз Комаров пришел, нужно будет расспросить его как следует и об этом. Важно разобраться сейчас, что к чему, а потом можно будет сориентироваться. С этими мыслями Дедюхин вошел в дом.
Иван встретил его сидя на стуле. Был он в шерстяных носках, мятых брюках, мешковатом сером пиджаке. Нечесаные черные волосы закрывали лоб, прятали глаза. «Ну и видок у него, — подумал Дедюхин, — очень подходящий для нашей постоянной клиентуры». Но вид видом, а ему навстречу поднимался родственник, и с этим приходилось считаться.
— Рад гостю, — проговорил Дедюхин, снимая у порога сапоги и заталкивая их под кровать. — Редко заходишь...
— Редко не редко, а пришел вот, Михаил Серапионович. Здравствуй, — протянул Комаров руку.
— Здравствуй, здравствуй, свояк. Слышал я, участковый ваш запруду у мельницы смотрел. Видно, рыбки ему захотелось.
— Участковый? — Комаров поежился, и это не ускользнуло от Дедюхина, который специально начал разговор о Егорове. — Не знаю, чего такого захотелось участковому, но если тебе, к примеру, рыбка нужна, все будет в ажуре.
— Откуда ажур, если пруды все высохли? Где она, рыбка-то, — засомневался Дедюхин, чтобы поддержать разговор.
— Нужно будет, найдем! Иван Комаров для своего любимого свояка что хочешь из-под земли достанет! Разве нет соседней мельницы, вечером поставил морду, утром ведро рыбы есть! Сделаем, Серапионыч...
— Не надо нам рыбы, зятек, нам бы баньку поставить да летнюю кухню подновить, — включилась в разговор Катя. — Весной Серапионыч обещал: к лету кухню подправлю, баньку соберу. Материалом запаслись. Но вот и осень пришла, а я все в доме у печки, как и раньше.
— Какая банька, какая кухня? Серапионыч, о чем она говорит? — поднял голову Комаров.
— А вот, посмотри, видишь, бревна приготовлены и кирпич, — подошел к окну Дедюхин. — И шифер мне обещали. Все есть, только времени нет, отпуск не дают.
— А эти руки для чего, Серапионыч? Йок-хорей! Для вас Иван Комаров все сделает.
— Спасибо, спасибо, Иван. Без тебя мы наверняка не управимся. И со временем, сам видишь, как, — засуетилась у стола Катя, расставляя тарелки с едой, пристраивая с краю бутылку.
Михаил уже понял замысел жены. Придется подстраиваться под Ивана. Уж очень хочется Кате поставить баньку, подлатать летнюю кухню. А тут Иван обещает помочь, предлагает об его руках не забывать. Но сейчас эти руки дрожат, им нужна чарка. И, судя по всему, она будет сегодня не первой в руках Комарова...
— Закуси-ка, зять, закуси, — потчует Катя. — А ты, правда, поможешь нам с Мишей? А когда начать сможешь?
— Да хотя бы и сегодня! — выказывает широту души захмелевший Комаров.
— А что в колхозе скажут?
— Да плевать мне на этот колхоз! Теперь я вольный казак!
— Как «плевать», почему вдруг? — удивилась Катя.
— Не хочу больше работать у них. На каждом шагу обманывают. Вон, шабашникам платят сотни, а тут копейки получаешь. Надоело!
— Шабашники, наверно, по договору работают. А ты — колхозник, — урезонивает Дедюхин.
— А вот и нет. Не колхозник я. Попросился было к армянам оконные наличники сделать. Председатель разрешил, но не стал включать в договор. А участковый теперь смотрит на меня как на тунеядца... С такими руками — тунеядец? Это я-то. Да я не плотник, я — ювелир, сам знаешь, какие наличники делаю — а платят копейки... Не ценят мое умение. Дают такую работу, что муторно делается. Недавно на ферме Парамона Зотова дыры заставляли латать, из-под ног скотины гнилые половицы менять. И опять же копейки платят.
— А наша баня и кухня во сколько обойдутся? И то и другое под одной крышей. Кухню подновить только... — начала высчитывать Катя.
— О чем тут речь, Катенька, как можно? Хочешь обидеть зятя? Чтоб я у своих деньги брал, да ни за что! Разве о плате я думаю, когда говорю о колхозной копейке? О справедливости думаю. Почему за одну и ту же работу разная плата? Кто так решил? А решил так один человек — Зотов. Но почему он должен это решать? И образования у него столько же, сколько у меня — семь классов. И ума не больше моего. Но он — при должности, в почете. А я — даже не человек, тень одна. Вот он и помыкает.
— Может, кажется это тебе, Иван, — предполагает Дедюхин, — может, просто обиделся, что шабашникам одни деньги, а тебе — другие.
— Не-ет, Серапионыч! Не обиделся я на Парамона. Слишком жирно для него будет, если обижаться на него. Не достоин он моей обиды. Я честный человек, а он — преступник!
Лицо Комарова исказилось, на губах выступила пена. Глаза отрешенно блуждали по стенам комнаты.
«Интересно, за что он так ненавидит Зотова? Почему называет преступником? Если Полину имеет в виду, то сам же выгораживал Парамона во время следствия. Может, спьяну несет. Да не такой уж и пьяный он».
