Он подмигнул Паше и подтолкнул к выходу Парамона Зотова, который вдруг побледнел и смотрел на председателя, жалко и брезгливо морща губы.
— Ну, захаживайте ко мне почаще. А нам с Парамоном Степановичем еще надо проверить готовность комбайнов к завтрашнему дню. У нас теперь обстановка, как на фронте, битва за хлеб!
Петухов взял шляпу и вышел, оставив дверь открытой. Зотов беспомощно оглянулся на Пашу, развел руками, ссутулясь, побрел следом.
До боли стиснув зубы, Паша почти задыхался от подступившего к горлу возмущения. Услышал, как, проходя под окном, председатель приглушенно выругался: «Прислали пацана на нашу голову, едрит твою в коромысло...»
Преодолевая растерянность, Паша пробормотал: «Ничего, Николай Васильевич... Мы еще поговорим. Я человек не гордый».
Но ощущение было такое, будто ему неожиданно закатили оплеуху.
Начальник районного отделения внутренних дел майор Лавров — мужчина массивный, широкоплечий. Под стать ему и стол в рабочем кабинете. За этим столом майор смотрится очень внушительно. И кресло себе подобрал соответствующее — высокое, с резной спинкой и обтянутыми кожей подлокотниками. В таком кресле он богатырски возвышается над столом. А когда встанет — делается похожим на квадрат. Ростом несколько подкачал. А так молодец молодцом, кудрявый, с седоватыми висками.
Когда вызванный в отделение Егоров заглянул в кабинет, майор разговаривал по телефону. Узнав Павла, сделал поощряющий жест рукой — входи, мол, садись и жди.
Егоров вошел и остановился возле двери.
Майор закончил разговор, аккуратно положил трубку и снова показал на стул:
— Проходи, садись, чего ждешь. Рассказывай, как там у вас.
Егоров незаметно вздохнул, положил на стол планшет и стал выкладывать бумаги.
— Полины Зотовой платок нашелся, товарищ майор. Я произвел опознание с понятыми и составил протокол...
— С этим — к Дедюхину. Его вопрос. Ты говори о своих личных делах, Егоров.
В голосе майора зазвенел металл, Егоров удивленно поднял глаза:
— Какие личные дела, о чем говорить?
Но майор, не дожидаясь ответа, продолжал сурово:
— Значит, нашелся платок Зотовой. Это важно, это наше дело, сугубо наше. А есть дела, в которые милиции влезать вроде бы не с руки, которыми занимаются другие, отвечают за них. Вот, к примеру, руководство колхоза «Мотор» занимается производством мяса, молока, выращивает хлеб. Хорошо они это делают, даже в газете вот написано: колхоз «Мотор» передовой в республике, — Лавров открыл ящик стола, достал газету и положил ее перед Егоровым. — Узнаешь?
— Да, наши комбайнеры. Поляков и Зайцев.
— Наши, да не совсем. Мы с тобой тут, как говорится, с боку припеку. Вот кто за них отвечает — председатель колхоза Николай Васильевич Петухов, — видишь, к комбайну прикрепляет флажок...
— Комбайн с этим флажком Поляков с Зайцевым потом с моста опрокинули, из строя вывели в такую горячую пору. Разве правильно премию сразу же выдавать в рабочее время!
— Ай-ай-ай... Республиканская партийная печать считает правильным, поддерживает, а какой-то усатый лейтенант милиции считает неправильным. Вот поэтому и вызвал тебя, Егоров. Мне из райисполкома звонили. Сам лично председатель товарищ Протопопов. За твои дела мне достается на орехи. Разве мы тебя участковым послали рыбопитомники и пасеки разыскивать? Меду захотел? Рыбки свежей?
Паше даже жарко стало от этих слов. Еле сдержался, чтобы не закричать, что это неправда. А майор продолжает говорить — что ни слово, то будто гвоздь вбивает. Но чувствует Егоров, не своими словами говорит майор. С чужого голоса, с голоса Петухова и Протопопова. Молчит Паша, терпит, зубы стиснув. А Лавров уже вовсю разошелся:
— Страда в полном разгаре, а ты культпоходы устраиваешь да еще руководителей колхоза за собой водишь, от дела отрываешь. Кто тебе дал такое право, Егоров? Для чего смуту в народе сеешь, старые дела ворошишь о брошенной оросительной системе, о будто бы загубленных угодьях и пропавших колхозных деньгах? Тебе-то что до этого? Без тебя уже во всем разобрались. Руководству района известна эта история, и не только района... А действия твои можно считать даже преступными, раз срываешь выполнение производственных заданий. Смотри, Егоров, как бы тебе не оступиться на этой скользкой дорожке. Нам известно, что у тебя в Ижевске уже была должностная провинность.
— Я ничего не скрывал, товарищ майор. О проступке своем доложил. А на новом месте ничего предосудительного не делал.
— Это по-твоему. А вот у председателя райисполкома мнение другое. Кому я должен верить? Товарищ Протопопов здесь давно. Положение дел хорошо знает. Секретарем райкома партии был. Для меня его слово закон! Так что делай выводы, пока не поздно. Спасибо скажи, что молодой ты работник. Жалко тебя. А то ведь за такие вещи из органов вылететь недолго.
— А может, мне, товарищ майор, рапорт подать, самому уйти? Я ведь все равно не примирюсь ни с ржавеющей и наполовину растасканной техникой, ни с бесхозяйственностью, за которую расплатились колхозники своими кровными. Не могу я закрыть на это глаза. Совесть моя и долг служебный не позволяют, — дрожащим от волнения голосом проговорил Егоров и встал.
— Выходит, только ты один принципиальный да честный, а все остальные жулики?
— Может, и не жулики они, а только подмял их всех под себя Петухов. Кого подмял, кого обманул, но под его дудку все пляшут, своего голоса не имеют, стали не людьми, а тенью его. А ему уже и закон не закон, и советская власть не власть. Сам себе закон!
— Ну-ну! Ты поосторожней. Про кого так говоришь? Николай Васильевич — руководитель передового хозяйства, член райкома партии, депутат, заслуженный человек.
— Лицемер он, волк в овечьей шкуре!
— Что-что? — вскинулся майор.
— Иезуит, — перестал сдерживаться Егоров. — Мне он за все — за рыбопитомник, пасеки, оросительную систему — спасибо сказал. Хотя я и не начинал об этом разговор. Эти вопросы, пока, правда, безрезультатно, ставит постоянно коммунист Березкин, которого раньше времени на пенсию отправили, из ревизионной комиссии вывели. С ним мы на свалку эту и ходили. А Петухов сначала меня поблагодарил, заверил даже, что меры необходимые примет, а потом на меня же нажаловался Протопопову. Может, и вам звонил. Вот и суть его в этом. Я молодой еще, как вы говорите, первый раз такого встретил. Но не лежит к таким людям моя душа, хотя, может, и не понимаю чего...
— Может, может... — постучал кулаком по столу майор. — А в нашем деле все надо понимать, Егоров. Поэтому занимайся-ка ты своим делом, наводи порядок на своем участке. Лучше не лезь куда не надо. Вот за аварию с комбайном винишь не Зайцева, а премиальную систему, которая, по-твоему, и стала причиной сначала пьянки, а потом и аварии. Ну, предположим доложили мы об этом районному начальству. А оно нам — газету под нос. И утерлись бы мы. Хочу надеяться, Егоров, что этот наш разговор ты поймешь правильно. Материалы по делу Зотовой Дедюхину передай. До свидания!
Майор, не вставая, протянул руку, улыбнулся натянуто. Смотрит равнодушно, устало. А ведь только что громы и молнии метал. Может, по долгу службы кипятился, задание выполнял, а теперь уже думает о другом. Неужели ему безразлично все? Или понимает, что против ветра плевать — себе дороже. Обдумать все надо и решить, как дальше жить, что делать.
С этими невеселыми мыслями выходил Егоров из отделения милиции. Обессилил его разговор с майором, даже походка изменилась, потяжелела. Еле-еле ноги переставляет. На деревянном тротуаре разлеглась собака. Прогнать ее, обойти? Обошел с трудом, перешел на другую сторону улицы. Идет без цели, размышляет.
Нет сомнения, что словами Петухова говорил сегодня майор. Да и Протопопов звонил неспроста. Тоже обработан был предварительно. Что и говорить, стратег Петухов хоть куда. И стратегия эта давняя, много лет уже осуществляется. Взять хотя бы Березкина. Как стал копать поглубже — отправили на пенсию. И, судя по всему, каждый, кто посягнет на что-то петуховское, на его ловко организованный и дутый авторитет, спокойную и бесконтрольную председательскую жизнь, может получить примерно то же, что уже получили Березкин и сам Павел. Но если раньше Петухов легко «выбивал» из обоймы своих подчиненных, то теперь в лице Паши встретил противника из другого ведомства, которого нужно брать руками руководителей района. Вот он и пытается это сделать. Если получится — станет для окружающих совсем неуязвимым. Кому тогда захочется бороться с ним, не имея даже маленького шанса на победу? А если не получится — значит, наступят в колхозе другие времена. И выходит, что именно Паша может повлиять на изменение обстановки. Это понимают все те, кто поверил Паше, признал его своим. Если отступит он сейчас, послушает Лаврова, как будет смотреть тогда в глаза Березкина, Али, Лизы Милосердовой... Сейчас он не только милиционер, он советский человек, гражданин своей страны, который призван и по совести, и по должности соблюдать и защищать законы этой страны. Так он и должен поступить. По-другому просто невозможно.
