Она повернулась к нему и посмотрела в глаза.

— Знакомо, да.

Таннер долго ничего не говорил. Его глаза затуманились, и он покусывал губу, но наконец взял Натали за руку.

— Мне надо навестить сестру. Примириться с собой.

— В том, что произошло, нет твоей вины. Избавься от чувства вины, Таннер. Попрощайся, зная, что ты свободен от него.

— Пойдем со мной.

Натали покачала головой, ее сердце разрывалось от боли за него.

— Ты должен сделать это сам. Не жди. Не ищи больше отговорок. Просто иди.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал:

— Хорошо. Завтра утром.

— Если мои молитвы помогут, они с тобой.

Он улыбнулся и вытер щеки:

— Помогут.

— Полагаю, ты ведь не будешь совсем один, да?

При этих словах ее затопило необъяснимое тепло.

Таннер притянул ее к себе и поцеловал в макушку:

— Да, не буду. Спасибо за напоминание. Идем отсюда.

Следующим утром Таннер стоял у кровати Марни. Вчера ему хотелось поспорить с Натали, вновь отложить визит. Но, как обычно, она оказалась права. Таннер почувствовал это, как только вошел.

Время пришло.

Таннер подвинул стул и взял безвольную руку Марни в свои.

— Полагаю, это все, а? — Он шмыгнул носом, игнорируя слезы, и некоторое время сидел молча. — Прости меня, Марн. Я должен был послушать тебя той ночью. Должен был приехать за тобой. — Он тяжело, судорожно вздохнул. — Но я не приехал. И мне придется с этим жить. Но что-то подсказывает мне, что ты хотела бы, чтобы я оставил это позади.

— Все еще злишься, Таннер? — усмехнулась Марни и толкнула его ногу своей.

Летняя ночь была теплой, и они сидели на веранде, попивая вино и болтая. У Марни был хороший месяц, и Таннер радовался. Всем им жилось легче, когда она принимала лекарства. Он не знал, сколько это продлится. За последние три года, что она вернулась в Соному, он потерял счет, сколько раз разыскивал ее по барам, иногда безуспешно.

— Я только хочу сказать, что, если бы папа не ушел, может быть, все было по-другому.

— По-другому не было бы. — Марни откинула длинные локоны за спину и посмотрела на него ясными глазами, видевшими его насквозь. — Могло бы стать хуже. Переезд мне не помог. Ты это знаешь.

Он сидел молча, не зная, что сказать.

— Так будет всегда?

— Возможно. — Она пожала плечами, в ее глазах отражался лунный свет. — Знаю только, что мне было нужно вернуться сюда, к маме. Она позаботится о детях. Их отец на это не способен, а я... Иногда я не доверяю себе рядом с ними.

Таннер знал. Он наблюдал вспышки ее гнева, видел, как Джейсон вздрагивает от ее прикосновений, а Джени жмется ближе к бабушке, когда ветер меняется и показывается другая сторона его сестры. Это разбивало его сердце, но он с самого начала поклялся, что его приоритетом будет защита племянников.

— Я это ненавижу. — Марни провела по глазам тыльной стороной кисти. — Ненавижу, что иногда они боятся меня. Я очень люблю их, но не могу... не могу остановиться, когда это начинается. Мне надо, чтобы ты обеспечил им безопасность, Таннер. Что бы ни случилось, во что бы то ни стало, хорошо?

Таннер смотрел на нее, грудь сдавило, частое дыхание вырывалось с трудом. Он обнял ее за плечи и притянул к себе, кивнув, когда она разрыдалась.

— Я позабочусь о них, Марн. Обещаю.

Во что бы то ни стало...

Таннер вытер глаза и поднялся на ноги. Голова гудела, на сердце было тяжело, но уже не так сильно. Он сложил ладони Марни одну на другую поверх легкого одеяла на ее неподвижном теле. Набрал воздуха в грудь и почувствовал соленые слезы на языке, потом выдавил последнюю улыбку и поцеловал ее прохладную щеку:

— Спи спокойно, сестренка. Я все сделаю.

Он выпрямился, в последний раз обвел взглядом палату и смирился с тем, что должно случиться.

Следующий его визит сюда будет последним.

Но он получил свой шанс попрощаться, примириться с собой.

Теперь он сосредоточится на детях.

В пятницу утром Джеффри стоял на маленьком кладбище. Октябрьский ветер пытался пробраться под наглухо застегнутую бежевую ветровку. Солнце едва поднялось над виноградниками. Скоро станет теплее, но сейчас мужчина наслаждался прохладой.

Он преклонил колени у гранитного надгробия и провел пальцем по имени матери.

Грейс Констанс Митчелл

Любимая жена

Дорогая мама

Покойся в руках Иисуса

Он задержался над стихами из Священного Писания. Иеремия 29:11 и Послание к Римлянам 10:13. Первый он знал по памяти: «Ибо только Я знаю намерения, какие имею о вас, говорит Господь...» — но на втором споткнулся. Достал свой айфон и открыл приложение с Библией. Он даже не помнил, когда в последний раз им пользовался.

Но как только дошел до нужного стиха, сразу вспомнил.

«Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется».

Всякий?

Он опустился на колени, глаза защипало.

Он не заслуживает такого после всего, что совершил. Отвернулся от семьи, предал женщину, которая его любила.

Убивал людей.

Совершал убийства под видом служения своей стране, выполнения своей работы.

Иногда он спускал курок, чтобы спасти свою жизнь. Иногда потому, что мог. Иногда... Господи, прости... потому что хотел.

Он сжал пальцами переносицу, слушая собственное рваное дыхание.

Плечи дрожали от усилий сдержать свою скорбь.

Джеффри вдохнул запах земли и сладковатый аромат винограда, еще сохранявшийся среди лоз. Вот бы Господь показал ему, что делать дальше. Джеффри положил ладонь на сухую землю, и жизненные силы земли запульсировали в нем, словно электрический ток.

И тут он услышал шаги за спиной.

Ему не надо было оборачиваться, чтобы знать, что отец опустился на корточки рядом. Он положил руку на плечо Джеффри и хрипло вздохнул.

— Твоя мама очень любила тебя, сынок. И она гордилась тобой. Мы оба.

Джеффри поднял голову и посмотрел отцу в глаза:

— Правда?

Отец опустился на колени и грустно улыбнулся:

— Хотел бы я, чтобы ты остался здесь, выращивал виноград вместе со мной? Конечно. Но со временем я понял, что тебе надо создавать свою жизнь. Не ту, которой хотели бы для тебя я или твоя мама, а ту, которую хочешь ты. Даже если ты совершал ошибку, я знал, что должен отпустить тебя. И ты отлично справился, сынок. Твоя работа была очень важна.

Джефри уставился на отца, в первый раз осознав, что, возможно, родители действительно гордились им.

— Я ее полюбил, — сказал он. — Даже встретил кое-кого. Лизу. Мы много лет работали вместе. Она совсем не походила на Сару, но была увлеченной и смелой. Я думал, что любил ее достаточно, чтобы однажды привезти домой.

— Почему не привез?

Джеффри рвано выдохнул:

— Ее убили. Десять лет назад. Я тогда почти уволился, хотел все бросить и вернуться домой, но меня поглотила месть. Так что я остался.

— Ты нашел их?

— Да.

В отцовских глазах мелькнуло понимание.

— И помогло это тебе? Облегчило твое горе?

— Нет. — Джеффри покачал головой и сморгнул влагу. — Стало только хуже.

Отец мрачно кивнул и сорвал несколько травинок.

— Помнишь, как я брал вас с Биллом на охоту?

— Конечно.

Джеффри пожал плечами. Каждый год они отправлялись в пятичасовое путешествие до простого домика в Мраморных горах. Местность была суровой, холодной и прекрасной. Но Джеффри это нравилось в основном потому, что они проводили время с отцом.

— Помню день, когда ты убил своего первого оленя. А ты?

— Да.

Ему было лет десять-одиннадцать. Сначала он был в восторге. Представлял, как вернется в школу и будет хвастать. Может быть, сделает фото, чтобы все видели. Но потом он посмотрел в глаза животному и почему-то не смог выстрелить. Ему захотелось положить ружье и убежать. Потом Билл пихнул его локтем и обозвал тряпкой, и Джеффри спустил курок. В итоге тушу свежевали папа с Биллом. С тех пор Джеффри не притрагивался к оленине.